у нас есть и что выпить. — рассмеялась жена Гуревича.
Когда они вернулись со сковородкой, то застали культурологическую идиллию — народ сидел за столом и смотрел по первому каналу четвертый концерт Рахманинова для фортепьяно с оркестром.
Они возвращались домой немножко не трезвые, уже решено было, что Карамышев постелет Черникову на полу в своей комнате. Ведерникова обещала выделить одеяло. Они поднимались куда-то вверх, и было темно и тихо.
— А время еще детское, пойдёмте на Артековский пляж. — предложила Алина. — Олег, ты же рассказывал, что можно пройти.
— Ну, можно, только надо снова спускаться, потом дальше по дороге.
— Да ну уже поздно. — сказала Ведерникова, — я бай, бай.
— Как хочешь, идите с Николаем домой, а мы попозже. Черников можете прилечь на моей кровати.
— Я планировал переночевать на пляже…
— Не выдумывайте.
Черников и Ведерникова поднимались все выше и выше по крутым ступенькам. Воздух был сухой и теплый, и совсем не осенний.
Девчонки снимали комнату в старом двухэтажном доме. На второй этаж вела внешняя металлическая лестница с витиеватым ограждением, наверное, отлитая и выкованная в начале двадцатого века. Дом был общежитско-коммунальный. Длинный коридор с комнатами по обе стороны и сантехническими удобствами в самом конце. Жильцы этого дома поголовно сдавали свои комнаты-квартиры туристам, а сами жили в частном жилье на земле, которое построили благодаря этим приезжим.
— Мы снова едим с вами в одном купе. — сказал Черников, когда они вошли в комнату.
Ведерникова пошла умываться, и Черников ждал ее, сидя на стуле, не решаясь помять постель другой девушки.
— Спите Черников?
— Нет.
— О чем думаете?
— О вас тоже.
— Что вы обо мне думаете?
— Разное.
Черников не спал. Было очень тихо. Нет, конечно, что-то за открытым окном шелестело, раздавались отдельные голоса и звуки, где-то что-то слегка гудело или это снова, казалось, от звенящей тишины.
— Черников вы спите?
— Нет.
— Почему?
— Жду, когда придет Алина.
— Я думаю, она не придет. Подбросила вас ко мне, а сама заночует с Олегом.
— Я тоже так думаю. Ведь жениха у нее нет.
— Пока нет. А чем плох Олег?
— Олег будет долларовым миллионером. Такие обычно потом бросают старых жен.
— С чего ему быть миллионером?
Не мог же ей Черников сказать, что уже навел справки: Карамышев Олег Дмитриевич в нулевых создаст свою торговую сеть.
— Мне все неловко спросить: а чем занимаетесь вы? — поправила покрывало Ведерникова.
— Я рад, что не могу вам ответить и таким образом не разочарую вас…
Черников спал недолго. Ему теперь хватало получаса, чтобы пройти все фазы сна и полностью восстановиться. А всё-таки начинался рассвет. Черников выбрался из комнаты на металлическую лестницу с перфорированным ржавым настилом, прикрученным болтами, и присел на ступеньку. С этой высоты на горизонте виднелось море. Было очень свежо. На лестницу вышел тоже какой-то жилец в трусах (наверное, возвращался из туалета).
— Чего не спишь? — спросил мужик закуривая.
— Жалко проспать такое утро!
— Да, зимой, конечно, по-другому.
— Значит, вы местный?
— Ну, как после армии женился, перебрался сюда к родственникам жены.
— Не подскажите, у кого можно снять жилье?
— Вчера у Марии студенты уехали. Видел, она прибиралась. Давай сходим к ней.
Они спустились во двор.
— Машка! — крикнул мужчина через забор в открытое окно. — Постояльца привел.
Выглянула молодая женщина, лет тридцати с оливковым загаром. Она с интересом оглядела Черникова.
— Сейчас выйду. — и выскочила быстрая ладная в чешских босоножках, а не в тапочках, и поправляя челку и почему-то краснея тараторила. — Комнатушку освободили студентики, вчера все скоблила, медики называются. Четыре койки. Так вы одни? Двенадцать рублей будет комната. Если надолго — десять.
— Так я согласен.
Женщина проводила Черникова, и он поднимался за ней по этой гремящей железной лестнице и невольно смотрел на ее ноги и вдруг вспомнил, как поднимался уже неизвестно когда за Иркой Вайц (за ее белым халатом фальшивой докторши), и также как и тогда переживая неуместное свое соблазнение этим образом красавицы и спортсменки.
Еще не было восьми, когда Черников спустился к пляжу и сплавал до буйков и потом вдоль буйков. Потом он снова поднимался наверх к «пяточку», базарчик уже работал, магазин, и столовка еще были закрыты. Он для разминки бегом поднимался вверх по «горным тропам» к уже «своему» двухэтажному дому с металлической лестницей. Он заглянул к девчонкам. Ведерникова спала. Он вернулся в свою комнату и открыл окно во всю ширь, подвинул стул и, задрав ноги на подоконник, продолжал смотреть на линию горизонта с полоской моря.
Алина объявилась сонная в девять часов. Завтракать не хотела, только спать. Ведерникова сказала, что Черников, наверное, ушел рано утром, что ночью вел себя исключительно травоядно порядочно. Она вышла позавтракать, спускалась вниз, остановилась на одной площадке-террасе и, подойдя к краю, опершись на каменную оградку, вдохнула в себя весь открывшийся простор до самого горизонта. «Куда же он делся этот Черников? И что теперь не вернется и где его искать? А зачем мне его искать? Чтобы позавтракать вместе и чтоб, потом куда-то вместе пойти, на тот же пляж — она шла, возмущалась немного, и сердилась на этого навязчивого полу ухажера, который посмел покинуть ее.
А Черников немного опоздал, снова заглянув к девчонкам и обнаружив там посапывающую Алину и отсутствие Ведерниковой. Черников тоже начал спускаться к центру поселка и вприпрыжку сбегал по крутым ступенькам и выскочил на ту площадку, где задержалась Ведерникова. И эта маленькая неожиданная встреча оказалось для обоих каким-то радостным предвестием.
— Ведерникова куда, куда смылась?
— Сам смылся. Я проголодалась, Алинка спит.
— Так я тоже проголодался. Как это у нас в унисон! Как это у нас единодушно, конгениально и конгруэнтно. Пожрать, пожрать.
— А купаться будем?
— Конечно. Я же еще не видел твой купальный костюм.
Там была потом: очередь в столовку и покупка газет в киоске (пока Ведерникова дежурила очередь в столовку), и потом эти сырники со сметанной, и теплый компот из яблок, а потом городской пляж, и пока еще не раскаленная галька, лежаки-топчаны по рублю за штуку. На ней был раздельный купальник синего цвета. Черникова оглушило совершенство ее фигуры, отринутой от одежды. Он, сидя на лежаке в упор боковым зрением скорее даже не видел, а ощущал ее сильные длинные уже загорелые ноги. Эти живые стройные колонны уходили куда-то ввысь.
Черников видел, как на Ведерниковой скрещивались взгляды молодых и пожилых мужчин, и Лена сейчас без смущения чувствовала этот инстинктивный животный успех, и чувствовала обращенный к ней все-таки взгляд Черникова и понимала, что сейчас ее тело и молодость переживает свой звездный