— Папа дома? — спросила Джессика, как только мы повернули на нашу улицу.
— Дома, милая, — ответила я.
Я припарковалась, освободила Джессику из ее кресла и взяла на руки. Всю дорогу до входной двери она веселилась. Лицо Майкла осветилось улыбкой, стоило ему увидеть нас. Джессика потянулась к нему, он взял ее на руки, прижал к себе и наградил меня крепким поцелуем.
— Я страшно скучал по вам обеим, — сказал он.
— Не так страшно, как мы по тебе. Как экзамен?
— Отлично. Думаю, будут все пятерки.
— Прекрасно! — ответила я и поцеловала его еще раз.
Он вышел, чтобы купить нам на ужин картошки и бургеров. Я распаковывала вещи, вернувшись в свой крошечный уютный дом. Здесь было все, в чем я нуждалась. Но даже Тадж-Махала не хватило бы, чтобы вместить мою любовь к нашей маленькой семье.
Занятий летом не было, и Майкл мог работать в ресторане на полную ставку. Я приняла, как должное, что с оценками у него все прекрасно, и за все лето мне ни разу не пришло в голову спросить его об этом. Несколько недель спустя я резала на кухне морковку для рагу на ужин. Живот был таким большим, что мне приходилось тянуться руками к столу.
Я была погружена в свои мысли, механически нарезая морковку кружками и пополам, кружками и пополам. Когда я уже собиралась опустить ее в сковороду на плите, зазвонил телефон. Это была Сэди..
— Я видела оценки Майка, — сказала она.
Благодаря своей работе в колледже Сэди имела доступ к документам. Она говорила напряженным голосом, и я не понимала почему.
— И что же? — спросила я.
— Он исключен из всех семинаров. Неудовлетворительно по всем предметам.
У меня закружилась голова. Я схватила стул и медленно опустилась на него.
— Что? — с трудом произнесла я, но поняла, что не хочу еще раз это услышать. — Как же это могло случиться?
— Не знаю, Шерил. Я надеялась, что ты сможешь мне объяснить.
Так вот, я не могла этого объяснить, и любое предположение слишком ранило меня, чтобы я могла надолго об этом задумываться. Я чувствовала обиду, страх, злость, и стоило Майклу войти в дом, как я набросилась на него:
— Что, черт возьми, происходит?
— Что случилось? О чем ты?
— Я знаю, Майкл, что ты не сдавал ни один экзамен. Мне сказала твоя мать. Чем ты занимался все эти две недели, пока якобы сдавал экзамены?
Майкл разглядывал свои ботинки.
— Ты был с другой женщиной, пока нас с Джессикой две недели не было в поле зрения?
— Нет, я просто ходил в колледж и сидел в кафе. Я не мог тебе сказать, но мне просто не хотелось больше учиться там.
— Тогда почему мне нужно было уезжать?
Майкл не ответил.
Я схватила лавовую лампу, стоявшую на краю стола, и бросила ее об пол. Стекло разбилось, и красная жидкость, как амеба, расползлась по деревянному полу.
Джессика расплакалась.
— Мама сломала лампу, — хныкала она.
Я взяла ее на руки и начала укачивать.
— Прости, милая. Прости маму.
Только слезы Джессики могли отвлечь меня от ярости.
Ужинали мы в полном молчании. К списку противоречивых эмоций, которыми жонглировали мои гормоны, теперь добавились унижение и чувство вины. Я в ловушке, я знала это. Что мне было делать. Вернуться к родителям с младенцем на руках и вторым в животе. В моих ушах уже на все лады звучало: «Я же тебе говорила!».
И потом, нельзя было отрицать тот факт, что я все еще слишком сильно любила Майкла, чтобы уйти от него. Даже если бы меня и моих детей ждал в Сэйлеме радушный прием, я бы никогда туда не вернулась. Я любила не только Майкла, я любила девушку, в которую он превратил меня. Рядом с ним я чувствовала себя остроумной, смелой и сексуальной.
Майкл слушал меня. Он всегда готов был выслушать, что я думаю. Он понимал меня. Я открылась ему, и он принял меня, когда многие другие от меня отказались. Мне легче было отправиться на Луну, чем уйти от Майкла..
Нельзя было отрицать тот факт, что я все еще слишком сильно любила Майкла, чтобы уйти от него.
* * *
Когда пришел июль, Майкл объявил, что не собирается возвращаться в колледж осенью. Я чувствовала, как кровь отливает от моего лица, пока он объяснял, что ему кажется скучной программа и хочется попробовать что-то более сложное. Я бы злилась, если бы не была так напугана тем, что могу потерять его, если меня уже будет недостаточно, если он жалеет, что женился на мне.
Поэтому я просто приняла это решение..
Месяц спустя, в августе 1968 года, родился наш сын Эрик. За последние четыре года я покинула родной дом, вышла замуж и родила двоих детей. Моя жизнь сильно изменилась, и вскоре мне предстояло сделать еще один крутой поворот.
Мы с Майклом иногда задумывались над возможностью переехать в Калифорнию. Был конец головокружительных шестидесятых, и мы оба верили, что мир, в котором будут расти наши дети, едва ли будет похож на тот, в котором выросли мы. Мы стремились построить более справедливое, толерантное и свободное общество, и ждать оставалось уже недолго.
Нам казалось, что центр этого нового мира находится в Сан-Франциско. За последние несколько лет туда уехали некоторые из наших друзей, и мы размышляли, не последовать ли нам за ними. Иногда они звонили и протягивали телефонную трубку в окно, чтобы нам был слышен шум города. «Вы просто обязаны приехать в Сан-Франциско.
Здесь прямо на улице траву курят!» В октябре 1968 года мы позвонили друзьям и спросили, сможем ли пожить у них несколько недель, пока не найдем себе жилье..
Я очень хотела, чтобы переезд в Калифорнию заставил Майкла изменить что-нибудь в своей жизни. Я надеялась, что он предпримет какой-нибудь решительный шаг и поймет, что же сделает его счастливым. Я предвкушала новую жизнь. Я была уверена, что перед нами открывается много возможностей. И еще я страшно боялась..
Майкл заработал немного денег, написав экзамен за друга, который поступал на медицинский факультет, и мы опустошили все свои счета. После покупки знаменитого фургона «Фольксваген» у нас осталась тысяча долларов на то, чтобы начать новую жизнь, а по тем временам это была приличная сумма. Спать мы собирались в спальных мешках, а на заднее сиденье затолкали все игрушки Джессики, достаточно чистой бумаги и цветных карандашей и кучу книг, чтобы она не заскучала во время путешествия через всю страну..
Утром накануне отъезда мы побывали у всех друзей, чтобы попрощаться, и в последнюю очередь приехали к моим родителям. Моя мать была в бешенстве. Она приняла наш отъезд как личное оскорбление, и когда я обняла ее, она как будто окаменела и стояла, не шелохнувшись и плотно прижав к себе руки. У отца в глазах стояли слезы, когда я повернулась к нему, он сказал: «Давай, уезжай.