Читать интересную книгу Последний барьер - Дик Фрэнсис

Я дунул. Звук почти как у обычного свистка.

— Вы не одолжите мне его на некоторое время? — спросил я. — Если он вам не нужен. Я... хочу провести один эксперимент.

— Конечно, берите. Моя любимая овчарка состарилась, пришлось еще прошлой весной ее отдать. С тех пор я свистком не пользовалась. Но вы мне его вернете? К лету я заведу себе щенка, и свисток понадобится для дрессировки.

— Верну, не сомневайтесь.

— Ну и хорошо. А вот и заметка.

Я взял полоску газетной бумаги, но слова прыгали у меня перед глазами. Я видел только одно: бар для напитков в чудовищно огромной машине Хамбера, полочки с пешней для льда, щипцами и какими-то мелкими хромированными предметами. Я никогда не присматривался к ним, так, видел краем глаза. Но один из этих предметов был трубочкой с цепью-петелькой от одного конца до другого. Один из этих предметов — бесшумный свисток для собак.

Пересилив себя, я все же прочитал заметку об Искрометном и поблагодарил Элинор, что нашла ее.

Потом засунул свисток в пояс для денег и взглянул на часы. Дело шло к четырем. Уже немного опаздываю.

Да, Элинор оказала мне две великие услуги: восстановила мое доброе имя в глазах Октобера и дала свисток.

— Вы знаете, — робко сказала она, — это, конечно, не мое дело, но мне кажется, что вы могли бы добиться в жизни чего-то большего. По-моему, вы — человек с головой. И все же работаете в конюшне?

— Работаю в конюшне потому, что эта работа — единственная, какую я могу делать хорошо.

И это была чистая, хотя и чуть горькая, правда.

— И всю жизнь проработаете с лошадьми?

— Думаю, что да.

— И будете довольны?

— Наверное.

— Честно говоря, не думала, что наша встреча пройдет так хорошо, — вдруг призналась она.

Я ее ужасно боялась. А все было так мило и просто.

— И слава Богу, — весело заключил я.

Она улыбнулась. Я шагнул к двери и уже открыл ее, но она сказала:

— Лучше я вас провожу. Наверное, архитектор, строивший это здание, был помешан на лабиринтах. Посетители уйдут, а через несколько дней их, умирающих от жажды, находят где-нибудь в верхних пролетах — никак не могли найти дорогу к выходу.

Я засмеялся. Она шла рядом со мной по изогнутым коридорам, вниз по ступенькам — прямо до двери на улицу. Непринужденно болтала о своей жизни в колледже, держалась со мной как с равным. Правда, до чего милая девушка! На ступеньках она протянула мне руку.

— До свидания, — сказала она. — Жаль, что Пэтти попортила вам столько крови.

— А мне не жаль. Ведь иначе я бы сегодня здесь не оказался.

Она засмеялась.

— Вам это дорого обошлось.

— Стоит того.

Я сел на мотоцикл, застегнул шлем, а она стояла и смотрела на меня. Потом быстро махнула рукой и исчезла за дверью.

Глава 14

На обратном пути я остановился в Поссете — может, Октобер уже как-то откликнулся на теорию, которую я предложил в прошлом письме? Но для меня ничего не было.

К началу вечерней работы я уже опоздал, но все равно решил черкнуть Октоберу несколько строк. Я постоянно помнил о Томми Стэплтоне: он умер и унес в могилу все, что знал. Я эту ошибку повторять не собираюсь. Да и умирать, правду говоря, не хотелось бы. Я быстро заскрипел пером:

«Мне кажется, роль спускового крючка играет бесшумный свисток, какими дрессируют собак. Такой свисток лежит у Хамбера в баре его автомобиля. Помните Выпускника? В Картмеле по утрам в день скачек устраиваются собачьи бега».

Я отправил письмо, купил большую плитку шоколада — будет чем подкрепиться — и комикс для Джерри. В конюшню я хотел прокрасться незамеченным, но Касс меня засек и с кислой миной пообещал, что в следующую субботу вообще никуда не пустит и скажет об опоздании Хамберу. Я горестно вздохнул и пошел к своим лошадям. Работы было непочатый край, и холодная, мрачная, тягостная атмосфера, всегда царившая в конюшне Хамбера, стала снова просачиваться в мои кости.

Но сейчас все было иначе. В поясе у меня, словно бомба, лежал свисток. Если его найдут, моя песенка спета. А может, я и ошибаюсь. Может, вся моя теория — липа? Ее еще надо доказать.

Томми Стэплтон, наверное, обо всем догадался и явился прямо к Хамберу со своими обвинениями. Откуда ему было знать, что эти люди способны на убийство? Зато теперь это знал я.

В воскресенье часов около пяти во двор конюшни на своем сером сверкающем «ягуаре» въехал Эдамс. Как всегда при его появлении, сердце у меня упало. Совершая с Хамбером обычный обход конюшни, он остановился возле денника Мики.

— Как твое мнение, Хедли? — спросил он у Хамбера.

Тот пожал плечами.

— Улучшения нет.

— Будем списывать?

— Да, наверное. — В голосе Хамбера слышалось огорчение.

— Черт знает что такое! — выругался Эдамс. Туг он посмотрел на меня: — Все пичкаешь себя транквилизаторами?

— Да, сэр.

Он загоготал. Ему это казалось забавным. Но тут же его лицо перекосила гримаса, и он круто повернулся к Хамберу.

— Он не оправится, я вижу. Придется его кончать.

Хамбер посмотрел куда-то в сторону и сказал:

— Ладно, завтра все сделаем.

Они пошли к следующему деннику. Я взглянул на Мики. Я делал для него все, что мог, но спасти его уже не удастся, да он и был обречен с самого начала. Две недели он жил с помутившимся рассудком, одурманенный лекарствами, и почти ничего не ел — на него было больно смотреть. У Хамбера каменное сердце. Любой другой на его месте давным-давно избавил бы животное от страданий. И все же завтра Мики ждет смерть. А ведь он еще должен помочь мне провести эксперимент.

Готов ли я к нему? Я убирал на ночь щетки, шел через двор к кухне, а сам все выискивал отговорку, как бы этот эксперимент отложить.

Хорошая отговорка была тут как тут, и я вдруг ощутил во рту неприятный привкус: я понял, что впервые, если не считать детства, я по-настоящему напуган.

Провести эксперимент может и Октобер, думал я. Например, над Шестиствольным. Да над любой из остальных лошадей. Совсем не обязательно это делать мне. Так будет только благоразумнее. Октобер все сделает без малейшего риска. Если же Хамбер застукает на этом меня, я могу смело записывать себя в покойники. Стало быть, пусть эксперимент проводит Октобер.

Вот тут я и понял, что боюсь, и это мне не понравилось. Весь вечер я думал об этом и наконец решил: все сделаю сам. Завтра утром. Конечно, благоразумнее переложить эту операцию на плечи Октобера, но что я потом буду думать о себе? Ведь, в конце концов, для чего я вообще взялся за эту работу, уехал из дому? Чтобы выяснить, на что я способен. Разве нет?

На следующее утро я с ведром подошел к дверям конторы за последней порцией люминала для Мики. Банка была почти пуста. Касс опрокинул ее вверх дном и постучал по краю ведра — высыпать последние крупицы белого порошка.

— Вот и все, что ему причитается, бедняге, — заметил он, закрывая пробкой пустую банку. — Жалко, больше нету, а то дали бы ему хоть сегодня двойную дозу — все меньше бы мучился. Ну, давай пошевеливайся, — грубо добавил он. — Нечего тут траур разводить. Тебя, что ли, сегодня пристрелят?

Уж надеюсь, что не меня.

Я подошел к крану, плеснул в ведро немного воды, чуть взболтал ее, и люминал мгновенно растворился. Я выплеснул воду с лекарствами в сток, налил в ведро чистой воды и пошел напоить Мики.

Он умирал на глазах. Кости резко выпирали под кожей, голова висела ниже плеч. Я поставил перед ним ведро, и он даже не дернулся укусить меня, просто еще ниже опустил голову и безучастно сделал несколько глотков. Я запер его и пошел к другим своим лошадям.

...Проскакали по трассе один раз, потом другой. Наверное, мозг Мики без привычной утренней дозы уже освободился от дурмана.

Мы вернулись в конюшню, я вел Доббина и поверх двери денника глянул на Мики. Голова его слабо качалась из стороны в сторону, он был неспокоен. Несчастное животное. А ведь мне придется на какое-то время усилить твои страдания.

Хамбер стоял у дверей конторы и разговаривал с Кассом. Парни сновали взад-вперед, делали что-то для своих лошадей, гремели ведрами, громко обращались друг к другу — стоял обычный конюшенный шум. Лучше обстановки и не придумать.

Я повел Доббина через двор к его деннику. На полпути вытащил из пояса свисток и снял крышку. Огляделся — кажется, никто на меня не смотрит. Чуть склонил голову к плечу, поднес крошечный свисток к губам — и сильно дунул. Раздался тонюсенький звук, такой высокий, что за цоканьем копыт Доббина едва его различил.

Реакция была мгновенной и ужасающей.

Мики заржал — громко, дико, страшно.

Он яростно забил копытами — по полу и стенам, загромыхала державшая его цепь.

Я быстро довел Доббина до места, пристегнул цепь, спрятал свисток в пояс и побежал к деннику Мики. Туда же бежали остальные. Чуть прихрамывая, быстро семенил Хамбер.

Я заглянул в денник через головы Сесла и Пенни — Мики ржал и молотил копытами по стене. Обезумевшее животное стояло на задних ногах, а передними старалось разрушить кирпичную кладку и вырваться наружу. Потом вдруг, собрав слабеющие силы, Мики опустил передние ноги и продолжал атаку задними.