Анатолий Эфрос — режиссер спектакля «Вишневый сад» по Чехову в Театре на Таганке, где роль Лопахина блистательно сыграл Высоцкий, вспоминал: «Временами Высоцкий приходил на спектакль непростительно поздно. Было уже семь часов, публика сидела в зале, ассистент режиссера сходил с ума, а Высоцкого все не было. Буквально в последнюю секунду он подъезжал на своем заграничном автомобиле к зданию театра, вылезал и в расстегнутой дубленке медленно входил в служебный коридор. Вся администрация и обслуживающий персонал буквально бросались к нему, крича, что представление уже начинается, а он… с необыкновенным спокойствием что-то с кем-то обсуждал. Меня это крайне удивляло, я даже был зол на него. Я подходил к нему с намерением сделать заслуженный нагоняй, а он поворачивался в мою сторону, добродушно усмехался и говорил: «Анатолий Васильевич, все будет в порядке». И тотчас же у меня перехватывало дыхание, я немел. У Высоцкого была какая-то внутренняя сила, пред которой можно было потерять дар речи, даже будучи твердо убежденным в том, что ты абсолютно прав».
Естественно, внутренняя сила Высоцкого не всегда проявлялась таким положительным образом. Эдуард Володарский, который когда-то предложил поэту написать песню к одному из своих сценариев, а позднее вынужден был отказаться от этого предложения (из-за ограничений, навязанных ему цензурой), признал: «Я сказал Володе о том, что по понятным причинам следует несколько изменить сценарий фильма. Он догадался, что я тонко намекаю ему о необходимости убрать из сценария его песню. Для друзей он был готов на все, но только не в вопросах своего творчества. Тут он не шел ни на какие компромиссы. Посмотрел на меня тогда так, как умел он один, тем своим волчьим взглядом, и спросил: «Хочешь ее выбросить?» (речь идет о песне «Баллада о детстве». — Примеч. автора), потом коротко бросил мне: «Не может быть и речи. Ни одной строчки». Так вот все выглядело».
Решительность, категоричность Высоцкого и готовность прийти на помощь друзьям, о которой рассказал Эдуард Володарский, подчеркивают почти все знакомые поэта. Режиссер Геннадий Полока, поставивший великолепный фильм «Интервенция» с Высоцким в главной роли, рассказывал в одном из своих выступлений в 1983 году: «Я сам был свидетелем драки в защиту Севы Абдулова. Володя помог Севе. Как-то поздней ночью, было, наверное, три часа, мы шли по улице Горького (сейчас улица Тверская. — Примеч. автора). Сева был далеко впереди, хотел поймать такси. Мы шли за ним, болтая. Вдруг в районе ресторана «Астория», из которого вышла большая группа людей, наверное, после какого-нибудь банкета, четыре мужика стали толкать Севу, потом повалили его, стали бить руками и ногами. Володя — этот невысокий Володя — дал тогда всем четырем. Как только он сообразил, что происходит, с криком: «Севу бьют!», как чемпион мира по спринту, помчался в их сторону. И потом мы увидели буквально посылаемые по воздуху «подарки» (если можно так выразиться) маленького хищника. Он быстро наносил удары тем людям, и они стали отступать. Когда мы подбежали, то у всех четверых были разбиты физиономии, и эти четверо широкоплечих дылд были в крови. Они от страха пробовали вслепую только лишь укрыться от ударов, а потом ретировались и удрали. Я запомнил это, помню также, как Володя кричал — он был такой щуплый, невысокий, но его крик был жутким, а дыхание, как у борца, и тогда он орал, а не говорил…».
Обладая такой несказанной внутренней силой, Высоцкий никак не мог освободиться от тягостной и чрезмерной опеки родных и друзей. Их забота казалась ему неестественным вмешательством в его собственный нелогичный мир. Он был противоречивым человеком, и поэтому неоднократно признавал, что внимание, уделяемое ему близкими, их благородные намерения и предостережения от соблазна приема очередных доз алкоголя и наркотиков были справедливы и очень ему нужны.
Однако также по этому поводу он писал в своем дневнике: «Всю свою жизнь, во всех своих мечтах, все время я что-то кому-то доказывал: жене, друзьям… И до сих пор я не знаю, доказал ли что-то… И нужно ли это было вообще?!».
Коротко, но весьма исчерпывающе характеризовала жизнь Высоцкого его родственница родом из Киева, известная в свое время баскетболистка Людмила Яременко: «У Володи была тяжелая жизнь, его родители рано развелись, буквально перед самой войной они уже не жили вместе. А он был мальчиком, который никому не был нужен — тогда было много таких детей. Я очень его жалела. Но помочь не могла… Во время нашей встречи в 1956 году он выглядел каким-то «невеселым» или, скорее, расстроенным, что-то его мучило… Прибежал ко мне. на Спартакиаду — I Спартакиаду народов СССР, — я играла там в матче. Хотел у меня о чем-то спросить или попросить, а я нервничала, мы проигрывали… Я сказала ему: «Подожди», — и побежала на площадку. Вернулась, смотрю — нет моего Володи, пошел дальше.
…Таких людей, как Володя, исключительно мало. Он обладал весьма сильным характером. Был очень порядочным человеком, всегда говорил правду. Именно поэтому и жизнь у него такая кошмарная. Володя просто не выдержал. Он был очень добрый и сердечный. И остался безупречно чистым. И это никакая не загадка — это черта его характера».
«КОГДА УМРУ, ВАЛЕРА НАПИШЕТ ОБО МНЕ КНИГУ…»
Несомненно, во время работы Высоцкого в Театре на Таганке первым и самым близким его другом был Валерий Золотухин — актер того же театра, его партнер по сцене и актер, снявшийся с ним в ряде фильмов. Его крестьянское и к тому же сибирское происхождение являлось для Высоцкого тем эталоном, который позволял окружить личность Золотухина атмосферой своеобразного культа, создаваемого, правда, полушутливо, полусерьезно, но поддерживаемого с достойной удивления последовательностью на протяжении как минимум нескольких лет.
Высоцкому, типично городскому жителю, выросшему на густонаселенных московских улицах и шумных дворах, импонировала ни с чем не сравнимая простота Золотухина и представленная им же такая типичная для русской деревни философия здравомыслия с легкой примесью особой сибирской мудрости, не лишенной чувства юмора и великодушия.
После смерти Высоцкого Золотухин вызвал настоящую бурю, решившись на публикацию своих дневников, а именно тех частей из них, которые касались Высоцкого. И главным было не то, что его дневники содержат немало описаний пьяных выходок и безумств поэта — после книги Марины Влади «Владимир, или Прерванный полет» такого типа информация уже не являлась открытием для русскоязычного читателя. Особенно поражало поклонников поэта то, что Золотухин не опустил в публикации той части своих дневников, где он касался соперничества с Высоцким и часто ставил свое актерское мастерство выше умений Высоцкого. Все это он лишь дополнил мнениями сторонних наблюдателей, как бы еще раз желая подтвердить свое первенство в этом «соревновании» и таким образом опровергнуть тезис о таланте Высоцкого, названном упоминаемыми в этой книге некоторыми авторами талантом мнимым, а не подлинным.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});