Читать интересную книгу Поворот к лучшему - Кейт Аткинсон

Он почесал в затылке — Стэн с громилой из «хонды» в роли Олли[55] — и подумал, что делать. Хорошо бы просто убежать, но почему-то это казалось неправильным. Он так и не определился — убить Хонду или утешить, когда появился полицейский. Пусть они были и в глухом темном переулке, но совсем рядом с Королевской Милей и так шумели; что могли бы разбудить беднягу Францисканского Бобби, спящего вечным сном на расстоянии хорошего броска палки. Так что крики все же помогают, нужно будет не забыть сказать об этом Марли. И Джулии.

Полицейскому, как и предполагал Джексон, картина была ясна: Хонда с расквашенным носом валяется на земле и рыдает над мертвой собакой, Джексон стоит над ними и растерянно чешет голову, а изо рта у него течет чужая кровь. Может, стоило сразу поднять руки вверх и заявить: «Все по-честному, офицер, вы приперли меня к стенке», но он начал протестовать («Это была самозащита, он напал на меня, он ненормальный»), и на него надели браслеты и затолкали в патрульную машину.

Его утреннее появление в суде было кратким и малоприятным. Арестовавший Джексона офицер зачитал рапорт, согласно которому он обнаружил «мистера Теренса Смита» на земле в луже крови, рыдающим над трупом своей собаки. Пострадавший обвинил подсудимого в убийстве животного, но у собаки признаков насильственной смерти обнаружено не было. Судя по всему, подсудимый укусил мистера Смита за нос. Сам мистер Смит выглядел вполне достойной доверия жертвой — в костюмчике от «Хьюго Босс», с багровым распухшим носом, очевидно доказывавшим вину Джексона. Он просто шел по своим делам, выгуливал собаку. Выгуливал собаку — разве есть более невинное занятие для порядочного гражданина?

Накануне ночью Джексон отказался от осмотра полицейским врачом, заявив, что он «в норме». Глупая мужская гордость помешала ему признать, что он ранен. «Мистер Броуди, вы — наш гость, — принялся отчитывать его шериф Алистер Крайтон, — но мне очень жаль, что я не могу, как в старые добрые времена, выдворить вас из города». Вместо этого он оштрафовал его на сотню фунтов за нанесение телесных повреждений и наказал «впредь действовать осмотрительно».

— Почему ты не заявил, что невиновен? — спросила Джулия. — Джексон, ты — идиот. — Голос у нее уже был не сонный, даже совсем наоборот.

— Спасибо за сочувствие.

— И что теперь?

— Не знаю. Может, встану на путь исправления.

— Не смешно.

— Если только тебя не привлекает возможность стать подружкой гангстера.

— Не смешно.

Джексон услышал, как открылась и снова захлопнулась дверь. В трубке раздались приглушенные голоса. Мужской голос что-то спросил, и Джулия отвернулась от телефона, чтобы ответить: «Да, пожалуйста».

— Ты в магазине?

— Нет, я на репетиции. Мне пора, увидимся.

И она повесила трубку. Она не могла быть на репетиции: в их каменном подземелье телефоны не ловили. Джексон вздохнул. Паршивые времена в Вавилоне.[56]

18

Луиза потратила двадцать минут на то, чтобы поднять Арчи. Не сделай она этого, он бы спал до тех пор, пока мать не вернется домой с работы. Он уже полчаса сидел в душе, ее бы не удивило, если б выяснилось, что он там просто заснул, потому что он определенно не выглядел чище, когда вышел. Ей не хотелось думать о том, чем еще он мог там заниматься со своим мужским/мальчишеским телом. С трудом верилось, что много лет назад он был новенький и чистенький, такой же невинно-розовый, как подушечки на лапах у Мармелада, когда тот был котенком. Теперь же Арчи оброс волосами и щетиной, покрылся прыщами, у него ломался голос: он то басил, то давал петуха. С ним происходила какая-то неестественная трансформация, словно он превращался из мальчика в животное. Мальчик-оборотень.

Сейчас было почти невозможно представить, что Арчи вышел из ее собственного тела: как он вообще мог там поместиться? Ева была создана из ребра Адама, но на самом деле это мужчины выходят из женщин — неудивительно, что у них мозги набекрень. Человек, рожденный женою, краткодневен и пресыщен печалями.[57] Иногда начинаешь задумываться, зачем вообще вылезать из колыбели, если впереди столько трудностей. Не следует ей так думать, у депрессивных матерей вырастают депрессивные дети (она читала клиническое исследование). Когда-то она надеялась, что сможет разорвать этот замкнутый круг, но, похоже, не получилось.

Она пила кофе и смотрела на урну, так и стоявшую на раковине. Женщина рождается от женщины. Может, просто раскидать прах по саду, как удобрение? Земля здесь никудышная — спасибо Грэму Хэттеру, — так что впервые в жизни ее мать сможет сделать что-то полезное. Она заметила, что до крови прикусила губу. Ей нравился соленый, металлический привкус собственной крови. Она читала где-то, что в крови содержится соль, потому что жизнь зародилась в море, но ей было трудно в это поверить. Поэтично — да, но ненаучно. Она подумала об Арчи-эмбрионе, когда он был еще мальком, а не цыпленком, как сворачивался калачиком в ее водах и кувыркался, будто морской конек.

Луиза вздохнула. Она еще не готова решить, что делать с матерью. «Я подумаю об этом завтра», — пробормотала она. Мимо пролетел призрак Скарлетт, и она кивнула ему: «Рада вас видеть, мисс О’Хара».

Первое убийство, которое она расследовала в должности инспектора, оборачивалось миражем. Водолазы вышли в море, едва рассвело, но ничего не нашли. Она отправила на место Сэнди Мэтисона, чтобы тот ее прикрыл. Луиза заранее знала, что водолазы вернутся ни с чем. Теперь она получит нагоняй за пустую трату денег и трудовых ресурсов. Ей хотелось, чтобы этот труп объявился, не для галочки, но чтобы доказать, что он не был плодом воображения Джексона Броуди. Ей хотелось оправдать Джексона. Оправданный грешник. Грешник ли он? А кто без греха?

Вчера Джессика Драммонд проверила его послужной список в кембриджской полиции. Он действительно был инспектором, но несколько лет назад ушел в отставку и подался в частные детективы.

— Шпик, значит, — хрюкнула Джессика (она натурально хрюкала). — Наш пострел везде поспел.

«Энтузиазм так и прет», — говорили про Джессику в отделе. Она так рвалась стать своей в мужском коллективе, что, вероятно, уже начала бриться. Рядом с ней Луиза чувствовала себя розово-пушистым воплощением женственности.

— Дальше — хуже, — продолжала Джессика. — Броуди получил наследство от одной из клиенток, прикрыл лавочку и поселился во Франции.

— И большое наследство?

— Два миллиона. — Ты шутишь.

— Нет. Два миллиона фунтов стерлингов от одной очень старой дамы. Остается только гадать, как он ее уговаривал. Сбитая с толку старуха меняет завещание, поддавшись на сладкие речи жулика. Думаю, наш мистер Броуди дурно пахнет. — Она похлопала себя по лбу. — Этакий ловкач, скучает по службе в полиции, по настоящему делу и стремится оказаться в центре внимания. Фантазер.

— Прямо-таки мыльная опера, — сказала Луиза. — И я что-то не помню сладких речей.

Скорее наоборот. Два миллиона в банке, а разъезжает на автобусах. Он не похож на человека, который ездит на автобусах. «Не у каждого есть кто-то, кто заметит его отсутствие». Не себя ли он имел в виду? Говоря это, он смотрел ей в глаза. Он думает, что у нее нет никого, кто стал бы по ней скучать? Арчи стал бы. И Мармелад. Мармелад скучал бы больше. Арчи закрылся бы у себя в комнате и играл днями напролет в «Наемники: парк разрушений», смотрел «Подставу», «По домам» и «Тачку на прокачку» и заказывал пиццу по ее кредитке.

А потом, когда деньги кончатся? Он и банку фасоли-то сам открыть не сумеет. Если она вдруг умрет, Арчи останется сиротой. Мысль об осиротевшем Арчи — как пинок в сердце, хуже ничего быть не может, только его собственная смерть (не смей об этом думать). Но ведь рано или поздно все становятся сиротами. Вот и сама она теперь сирота, хотя разница между матерью живой и матерью умершей в ее случае минимальна.

Не столько ради себя, сколько ради Арчи Луиза надеялась, что умрет своей смертью в собственной постели, довольной старушкой, когда Арчи будет уже совсем взрослым, независимым и готовым ее отпустить. Он обзаведется женой, детьми, профессией. Скорее всего, примкнет к правым, станет менеджером инвестиционного банка и будет говорить детям: «В вашем возрасте я тоже бунтовал». Она умрет, но никто не будет против, включая ее саму, и ее гены продолжат жить в ее ребенке, а потом в его ребенке — на том и держится мир.

Старой Луиза себя могла представить, а вот довольной — едва ли.

«Женщины вообще редко тонут». Пожалуй, Джексон Броуди прав. Луиза составила в уме список утонувших женщин: Мэгги Тулливер,[58] Вирджиния Вулф, Натали Вуд, Ребекка де Винтер. Да, не все они реальные женщины, и, строго говоря, Ребекка вроде и не утонула, так ведь? Ее убили, и у нее был рак. Прямо Распутин от романтической литературы. Видимо, плохих женщин нужно убивать несколькими способами. Хороших легко можно приструнить, но с плохими все иначе. Луиза поступила в полицию сразу же, как закончила университет Сент-Эндрюс, получив степень бакалавра английской литературы с отличием. Она ушла из науки и ни разу не оглянулась. Ей предлагали защищать магистерскую диссертацию, но какой смысл? Работать в полиции — значит быть на передовой, на улице, заниматься делом, что-то менять, вышибать двери, за которыми маленькие беззащитные дети страдают от пьянства мамаш. И у тебя есть власть вырвать этих беззащитных детей у пьяных мамаш и спасти: отдать приемным родителям, в приют — куда угодно, лишь бы не оставлять их дома — смотреть, как проходит мимо искалеченное детство. Джексон Броуди не был похож на мошенника, но в этом-то и фокус, мошенники умеют внушать доверие. Может, он свалился в воду и запаниковал, у него начались галлюцинации и он напридумывал небылиц. Выдумал труп по любой причине — от злого умысла до бреда или просто по глупости. Поначалу он ввел ее в заблуждение своим профессионализмом — такое подробное описание тела и обстоятельств, при которых оно было найдено, Луиза ожидала бы услышать от кого-то из своих ребят. Но кто мог поручиться, что он не патологический лжец? Он сделал снимки, но фотоаппарата не нашли, он говорил о визитке, но та исчезла, он пытался вытащить тело женщины из воды, но никакого тела не было. Все это весьма сомнительно.