— Ну, ягодка, мы не станем затевать очередную свару из-за черных, верно? Я думал, что ты уже выкинула из своей милой головки весь аболиционистский мусор.
— Это не имеет отношения к аболиционизму. Сказать ему об этом велит простое человеческое приличие.
Он медленно покачал головой.
— Ягодка, ты все еще до конца не поняла. Они же не люди. Ну, будет, пошли обедать. Умираю от голода. А после обеда я с Бенсонами отправляюсь на охоту.
Он взял ее за руку и повел в столовую. На обед подали оленину, которую тетушка Лида приготовила великолепно. Но у Лизы пропал аппетит. Она поняла, что подошла к моральному перепутью. Если она намерена продолжать свою «рыцарскую» борьбу за улучшение условий жизни рабов, то, конечно, обязана сообщить Мозесу, что случилось с его женой. С другой стороны, у нее не было никаких иллюзий относительно того, как это воспримет Джек. «Может быть, — размышляла она, ковыряя вилкой содержимое тарелки, — все это не мое дело? Джек относится ко мне хорошо. Почему надо все делать ему наперекор?»
Но тут в ее памяти всплыл образ ее отца, и она поняла, что если хочет сохранить уважение к самой себе, то должна будет пойти против мужа. Если Мозес не человек, то, Боже, кто же он тогда? Разве его слезы не были человеческими слезами?
После обеда Джек ускакал на своем коне Авенжере вместе с братьями Бенсон, которым принадлежала соседняя плантация «Ститвуд». Едва они скрылись из виду, Лиза надела плащ, надвинула на глаза капюшон и вышла через одну из дверей бального зала. Стояла довольно хорошая погода, хотя свинцовое небо и предвещало снег. Она прошла вдоль боковой стороны дома, потом через деревянные ворота вошла в сад, обнесенный кирпичной оградой, здесь же Лида выращивала летом овощи. Прошла через сад к калитке на противоположной стороне и, открыв ее, стала осматривать небольшие коттеджи домашней прислуги. Каждый коттедж был снабжен крылечком. Лиза увидела Мозеса, сидевшего на своем крыльце и стругавшего что-то ножом. Она сделала ему знак, чтобы он прошел в сад. В недоумении он отложил в сторону нож и спрыгнул с крыльца. Когда он вошел в калитку, Лиза прикрыла дверцу.
— Что-нибудь не так, хозяйка? — спросил он.
— Да, Мозес. Можешь ли ты хранить тайну?
— Да, мэм.
— Поклянись, что ты никому не передашь то, что я собираюсь сказать тебе, особенно моему мужу. Если мистер Кавана узнает, то у меня возникнут большие неприятности.
Он казался озадаченным.
— Я не хочу создавать для вас неприятности, хозяйка. Клянусь сохранить все в тайне.
Лиза колебалась.
— Это о твоей жене, Мозес, — тихо произнесла она. — О Саманте. Сегодня пришла весть о том, что она умерла.
Его глаза расширились.
— Умерла? — прошептал он. — Как? Такая молодая…
— Она умерла при родах. Очень сожалею.
Он тяжело дышал.
— Они случили ее, — прошептал он. — Должно быть, так. Саманта обещала хранить мне верность. Они, должно быть, случили ее…
Видя слезы на его глазах, она притронулась к его рукаву.
— Очень сожалею, — повторила она. Он тупо кивнул. Она повернулась и пошла к дому.
— Спасибо, хозяйка, — крикнул он прерывающимся голосом. — Второй раз вы проявили ко мне доброту. Я не забуду этого.
Лиза оглянулась, кивнула и заторопилась домой. Она знала, что поступила правильно.
Глава седьмая
Индус в дхоти, набедренной повязке, выбрался из джунглей и побежал к расположенной в бунгало конторе Марка Торнхилла, магистрата Муттры — небольшого городка в центральной Индии недалеко от Тадж Махала в Агре. Чоукидар, сторож, дремал у главных ворот. Занимался рассвет. Индус подбежал к чоукидару и дернул его за рукав.
— Что тебе? — спросил чоукидар, пробуждаясь от дремоты.
Индус подал ему четыре небольшие лепешки из муки грубого помола.
— Положи их на письменный стол ангрези, — шепнул пришелец. Ангрези значило англичанин. Чоукидар кивнул, индус побежал обратно к опушке и скрылся в джунглях.
— Весьма таинственные вещи происходят в эти дни в Индии, — заявил достопочтенный Чарльз Каннинг, первый виконт Килбрахана и генерал-губернатор Индии. — Такое впечатление, что никто не знает смысла происходящего, кто за этим стоит и откуда все это идет. Мы не знаем, является ли это разновидностью религиозной церемонии или же это какое-то тайное общество. Называется это «Движение Чупатти».
Лорд Каннинг сидел рядом с леди Агатой Макнер, хозяйкой вечернего приема и женой богатейшего в Калькутте чайного плантатора сэра Карлтона Макнера. Ужин проходил в великолепной обстановке. Столовая сэра Карлтона представляла собой продолговатый зал, окаймленный высокими мраморными колоннами, между которыми располагались высокие окна-двери, открывавшиеся на веранду и в сад. В окна веял небольшой ветерок к удовольствию сидевших за столом двенадцати человек. На них была парадная вечерняя одежда, и огромные юбки женщин, топорщившиеся между подлокотниками кресел, практически лишали их возможности двигаться. В те времена быть парадно и неудобно одетыми в такую жару не казалось англичанам абсурдным, как это теперь показалось бы их потомкам. Частично сила английского раж, или правления, покоилась на внешнем блеске, имевшем целью ослепить индусов, которые в общем-то привыкли к великолепию императоров Моголов и махараджей. Поэтому, хотя температура в столовой далеко превышала тридцать градусов, мужчины сидели либо в мундирах, либо в костюмах с белыми галстуками, либо во фраках, а женщины мучились в кипах тканей, но на их вспотевших прелестях все равно поблескивали бриллианты. Все, однако, молча радовались, что над их головами мерно покачивались два огромных опахала. Зал освещался двумя огромными хрустальными люстрами, свечи которых были укрыты противоштормовыми колпаками.
— Вы имеете в виду небольшие лепешки, милорд? — спросила леди Макнер, сидевшая по правую руку от генерал-губернатора.
— Да, — ответил лорд Каннинг, представительный мужчина за сорок, сын бывшего премьер-министра. — По четыре чупаттис — иногда по пять — начали появляться в самых неожиданных местах. Например, мне доложил Торнхилл из Муттры, что на его письменном столе появились четыре лепешки и что у него нет представления, откуда они взялись и что они означают. И то же самое происходит по всей стране. Это похоже на то, что индусы шлют нам какие-то послания.
Адам, который сидел на противоположном конце стола, был заинтригован, как и другие гости.