древней, изъеденной временем пирамиды доколумбовой эпохи. В устье долины звонкий ручей вырвался на свободу и снова скрылся подо льдом. Горы тают. Потоки воды, словно юные девушки, торопливо бегут по склонам, стремясь слиться с Байкалом. Шишки ольхи раскрылись. Цветущие заросли багульника полыхают лиловым и источают запах эфирных масел. Весна скоро отбросит робость и возьмет свое.
Две противоположные силы знаменуют собой пробуждение природы: нисходящая, берущая начало на возвышенностях, и восходящая, исторгающая то, что погребено в глубинах. Вниз стремятся: бегущие с горных вершин и омывающие землю потоки воды, ведущие к пище муравьиные тропы, тающие сугробы и ледяные наросты, капли сосновой смолы, а также медведи и олени, спускающиеся к берегу в поисках пропитания. Вверх тянутся: увенчанные цветами стебли растений, вылупившиеся под землей личинки и зимовавшие на дне водоемов стайки рыб. Моя хижина стоит там, где встречаются две эти силы, и вечером я вернусь туда…
Водопад еще скован льдом, но спасение уже близко. Вопрос нескольких дней.
За час я поймал трех хариусов. Странно, что Байкал всегда дает мне ровно столько рыбы, сколько я могу съесть. В этом кроется какая-то тайна. Как будто озеро старается оградить меня от соблазнов. Когда-то, на заре времен, человек выловил больше, чем ему было нужно. Это стало причиной гордыни и распрей. Другое — и более вероятное — объяснение моих скромных успехов заключается в том, что я неумелый рыбак.
Сегодня увидел чайку. А также самку тетерева — на самом краю мыса Северный Кедровый. Мой взгляд упал на нее случайно: ничего не подозревая, я прошел мимо на расстоянии нескольких сантиметров.
Вечер разбрасывает по хребтам Бурятии нежные зефирные блики розовых и голубых оттенков. Эти горы хочется съесть.
Лед долго не продержится. Он стал похож на рассыпчатый сахар. Недалеко от места, где я обычно набираю воду, за полчаса проделываю новое отверстие. При свете переносной керосиновой лампы окунаюсь в прорубь. Русские делают это из религиозных соображений — в январе, по случаю Крещения. Студеная вода обжигает ноги, затем сковывает все тело. Зажженная сигара создает иллюзию тепла. Сердце удивлено таким к себе отношением. Человеческий мозг подобен генеральному штабу, чьи офицеры с аристократическим высокомерием отдают приказы телу, обрекая его на каторжный труд. Группка нейронов наслаждается, пока все наши внутренние органы надрываются из последних сил.
Выпрыгиваю из воды в спешном порядке, поскольку мне внезапно привиделись огромные хищные рыбы, плавающие в донных водах, и маленькая, но кровожадная эпишура, ищущая, чем бы поживиться. Чистотой своей воды Байкал обязан этим неутомимым санитарам.
11 мая
Я совершенно не скучаю по прежней жизни. Это становится ясно, когда я поливаю блины медом. Можно обойтись без вещей и без людей. Эта мысль неутешительна. Почему так легко расстаться со всем тем, что сопровождало вас на протяжении многих лет жизни? Когда вы решаетесь жить, ничего не имея, вы вдруг понимаете, что у вас уже есть все, что нужно.
В бинокль на расстоянии двух километров замечаю нерпу. Приближаюсь к ней дальним обходным путем, стараясь держаться против света. Между нами пятиметровая полынья. В ней плавают обломки льда, которые служат мне переправой. Балансируя, перепрыгиваю с льдины на льдину. Мне остается преодолеть около ста метров, когда нерпа исчезает, проглоченная неспокойной водой.
Вечером Айка и Бек два часа гоняются за трясогузкой, которая проявляет удивительное терпение. Затем они дерутся из-за найденной оленьей ноги.
12 мая
Обычный день на мысе Северный Кедровый.
В шесть утра бросаю взгляд на небо. Растапливаю печь (нашептывая волшебную мантру) и отправляюсь за водой. Термометр показывает минус 2 °C. Пью обжигающе горячий чай с блинами. Смотрю на озеро: сначала сквозь пар от чая, затем — сквозь дымок сигариллы. Заканчиваю «Обещание на рассвете», доедая варенье, присланное Ириной. Навещаю четыре муравейника, расположенные неподалеку, на расстоя-нии трехсот метров друг от друга, и наблюдаю за бурным строительством фортификационных сооружений. Глядя в бинокль, пытаюсь отыскать черные пятна нерп, греющихся на солнце. Рисую керосиновую лампу, стараясь передать прозрачность стекла. Ремонтирую ножны, поврежденные во время позавчерашней прогулки. Рублю дрова. Даю собакам рыбьи потроха. На ужин варю кашу. Основным блюдом станут два омуля, выловленные за сорок минут терпеливого пребывания у ближайшей рыболовной лунки. Представляю себе, каким мог бы стать этот день, если бы моя любимая, единственный человек на этой земле, по которому я скучаю (даже когда она рядом со мной), согласилась приехать сюда. Отгоняю мысли о том, почему она отказалась. Постепенно напиваюсь от невозможности не думать об этом. С нетерпением жду наступления ночи, которая спрячет лес от моих глаз.
13 мая
Идет холодный дождь, и с лоснящихся ветвей кедра льется вода. Красота никогда не спасет мир, она лишь послужит прекрасной декорацией для гибели человечества.
Над озером повисла тишина. Что готовит мне этот дождливый день? Возвращение зимы? Не может быть! Весна уже зашла слишком далеко. Каждое время года хорошо тем, что оно без лишних слов уступает место следующему. Зима не может докучать нам вечно.
Ближе к вечеру облака наконец расступаются. Синева неба прогоняет ватную серость. Узкие полосы тумана повисли над тайгой, словно пытаясь задушить ее. Я должен поскорее выпить. Пусть водка поможет мне лучше разобраться во всех тонкостях этих превращений! Эх, если бы у меня было вино… Впрочем, «Кедровая» тоже сойдет. После пятой рюмки начинаю понимать, что происходит внутри облака.
14 мая
Время, время, время, время, время, время, время, время, время.
И что?
Оно прошло!
15 мая
Просидел у окна целый час, встречая рассвет. Сама мысль о том, чтобы сфотографировать это, способна уничтожить остроту переживаний.
Моя хижина подобна знаменитому Компьенскому вагону: я заключил здесь перемирие со временем. Элементарная вежливость требует от нас не пытаться остановить мгновение. Нам следует посторониться и не мешать естественному ходу событий. Посмотреть в окно, осушить рюмку водки, перелистнуть страни-цу книги, заснуть, проснуться и снова посмотреть в окно…
Серенькие трясогузки построили гнездо в северо-восточном углу крыши. Айка и Бек отказались от попыток расправиться с ними. Сидя за столом на улице, смотрю, как умирает лед. Зимние одеяния Байкала изодраны в клочья. Все заражено водой. Черные пятна испещряют поверхность. Озеро терпит муки и не знает, что у его постели дежурят люди. Я вхожу в число его сиделок.
Мой день складывается из череды простых событий, задающих его ритмический рисунок. Прилетевшая в восемь утра птичка, луч солнца, пляшущий на клеенке, играющие друг с другом щенки, нерпа, увиденная мною в середине дня, отражение луны в ведре с водой: все работает как отлаженная машина. В лесу