Жизнь сельских общин Нумидии, как показали раскопки, группировалась вокруг трех элементов: церкви, масличного пресса и зернохранилища. Общественных зданий, привычных римским провинциям, не было. Храм в память мученика строили одна или несколько деревень, иногда ктитор или священник; скромный интерьер украшала традиционная для берберов резьба по камню (притолоки, оградки алтарей и др.). Так выглядели древности важнейшего района движения сторонников епископа Доната, его экономическая база.
Исследование памятников донатизма в Алжире продолжилось в 1934-40 гг. под руководством Анри Бертье. Удалось не только открыть 74 неизвестные церкви в сельских районах, но и показать связь донатизма с производством зерна и оливок. Обследовав район нумидийского плоскогорья размером всего-навсего 110x40 км, обнаружили, что в каждой из деревень, отстоявших одна от другой примерно на 4 км, было, как правило, по несколько (иногда до семи) церквей и часовен! Церковь часто была лишь элементом хозяйственной усадьбы, занимая одну из сторон большого четырехугольного двора, в то время как остальные застраивались кладовыми для зерна и оливок, помещением для выжимки масла и т. п. Каждая семья имела свой масличный пресс (если обнаружено 87 прессов, значит, в селе жило 87 семей), а часто — и свою церковь (иногда ямы для зерна рыли прямо внутри храма, как позже в торговых городах Руси будут устраивать в церковных подклетах склады товаров)23
Важнейшая черта нумидийских церковных комплексов — особое оформление культа мучеников. Это показывает, например, базилика в память епископа Маркула в Вегеселе (Ксар аль-Келба), где он вместе с другими епископами встретил посланцев императора Констанция и протестовал против принуждения к единству с церковью, после чего был казнен. Церковь построили примерно через 20 лет после событий (дата позже 367 г., по трем милевым камням из фундамента). Два камня у входа в хор имели надписи по католической формуле («Domus Dei» и «Aula pacis» — «Дом мира»), но зато замковый камень арки алтарной преграды был надписан скорее в донатистской манере («Deo laudes hie omnes dicamus», «Здесь скажем вместе: Славьте Господа!»); скоро обнаружилась посвятительная доска с надписью «Memoria Domini Marchuli» и монограммой Константина Великого. Сомнений в атрибуции храма не оставалось. Внутри здание было очень простым, поэтому высоко (на полтора метра) поднятая над остальным полом алтарная часть вызвала удивление. Причина скоро выяснилась — весь алтарь стоял над восемью захоронениями, расположенными в два ряда так, чтобы верхний слой не провалился вниз; вероятно, это были погибшие сподвижники Маркула Больше в церкви погребений не было, но вокруг их множество. (Пьер Кейрел, раскопки 1933 г.: Cayrel, 1934; Courcelle, 1936; Frend, 1952, 179; Frend, 1996, 229–231).24
А что же Гиппон Регий, епископия Аврелия Августина, убежденного борца с донатизмом? Великий христианский писатель провел здесь почти 40 лет и умер за год до взятия города вандалами; он не раз описывал храмы и другие постройки быстро расцветавшего религиозного центра Но древний город долго не могли найти — его почти полностью затянула илом изменившая течение река Сейбуз; над остатками храмов мирно паслись коровы, а земля была поделена между крестьянами. Ее пришлось выкупать (на чем с 1924 г. настаивал Гзелль) и лишь затем вести Исследования (наиболее известны работы Е. Марека: Магес, 1958).
Лишь к празднованию 1600-летия (1954 г.) открыли целый христианский квартал (5500 м2 и 120 отдельных зданий), где противостояние Двух церквей выразилось достаточно наглядно. Доминировала базилика (49x20 м), апсида которой поднята над полом нефа ровно настолько, насколько было необходимо, чтобы подчеркнуть положение епископа и клира (55 см), но не разделить их полностью с мирянами, как в донатистских церквях. Полы всех трех нефов покрывала мозаика, справа стоял баптистерий, слева — здание-трифолий (мартирий?). Определение здания как кафедральной базилики Августина, Базилики Мира — вероятно. Через улицу от собора стояла еще одна церковь, более старая, пятинефная, с квадратной апсидой. Возможно, она принадлежала донатистам, на шум служб которых Августин когда-то жаловался гиппонскому епископу-мученику Леонтию († 259).25
Карфаген и работы Делаттра
Одновременно с Алжиром шли работы и в Тунисе. Еще в 1880-х гг. командир отряда, охранявшего побережье, начал изучать кладбище в Табарке. Неф большой базилики наполняли погребения, многие из которых принадлежали мученикам, чьи останки были снесены отовсюду. Они лежали в 9 слоев, даже в слое разрушения еще совершали захоронения, но уже византийские. В руинах хора, вокруг могилы мученика, также стояли надгробия, многие из которых были покрыты мозаичными изображениями. «Мозаики Табарки» (33 почти неповрежденных экземпляра) остаются до сих пор непревзойденным образцом христианского искусства второй половины IV в Но работы в Карфагене долго определял Делаттр (см. гл. II-1), методика которого мало отличались от способов «военных» раскопок.2 В 1906 г к северо-западу от города он открыл огромную семинефную базилику, стоявшую посреди обширного кладбища, разросшегося вокруг маленькой изящной усыпальницы с мозаиками. В эпитафиях упоминались имена мученицы Перпетуи, погибшей на арене карфагенского амфитеатра в 203 г., и ее сподвижников Фелицитаты, Сатурнина, Сатура и Ревоката.28
Конечно, за десятилетия работ Делаттр накопил огромный опыт исследований, позволявший ему проявлять чудеса наблюдательности В 1915 г., осматривая плато у моря, он отметил неестественный цвет почвы (серо-черный вместо коричнево-красного). Начатые здесь, на земле епископии, раскопки открыли остатки «базилики св. Моники»— последнего большого памятника, изученного Делаттром Как обычно, это была «очистка», но невероятного размаха. Основное внимание уделили собиранию фрагментов надписей (к концу 1920 г. их учли почти десять тысяч!) и первичному обмеру (фиксационные чертежи выглядят убедительно, но не очень точны). Делаттр не заинтересовался ни контекстом, ни языческими или еврейскими памятниками, лежавшими вокруг базилики и под ней: он стремился подготовить храм к католическому конгрессу в Карфагене (1930 г.)
Карфаген вновь привлек усиленное внимание только в 1970-80-х гг., когда был организован специальный проект по спасению его древностей от застройки. Работы установили, что расцвет церковного строительства в Карфагене в IV в. не прекратился после захвата его вандалами (439 г.), а с наступлением византийского периода (534 г.) последовал новый подъем.29
При Юстиниане некоторые храмы расширили вдвое (достиг своего максимального размера «Дамус-аль-Карита»), но этот уровень не удалось сохранить. В VII в. улучшали лишь некоторые богатые дома, город же приходил в упадок, быстро беднея. Церковная и городская жизнь увядали постепенно, в течение целого столетия (видимо, из-за слабости торговли и недостаточного снабжения продовольствием), а не прервалась внезапно из-за вторжения арабов, как всегда думали.
Поразительной оказалась и живучесть донатизма. В 1899 г. внутри римского форта на западе Алжира Гзелль исследовал крипту, погребения которой датированы 422–446 гг. Среди них клирики, в том числе епископы, и одна женщина-монахиня, убитая, как сообщила эпитафия, «отступниками» в возрасте 50 лет, 22 марта 434 г., то есть более чем через 30 лет после осуждения донатизма декретом 411 г. Выяснилось, что даже нашествие вандалов не прекратило почитания гробниц: огромное количество фрагментов сосудов для причастия показывает интенсивность участия конгрегаций в литургии.
Магриб, закат христианства
Итак, своеобразие христианских древностей в Северной Африке конца II–IV вв. оказалось важнейшим открытием. Не менее интересны и материалы, заставившие пересмотреть взгляды на дальнейшую судьбу и финальный этап местного «античного христианства». Они показали, во-первых, что элементы этой культуры не исчезли в одночасье, но держались поразительно долго (подчас до XI в.); во-вторых, что изначальное своеобразие сохранялось до конца, хотя и в искаженном виде. Продолжим обзор открытий под этим углом.
Существенные изменения в методы исследований христианской Африки внесли после Второй мировой войны Феврье, Дюваль и Гудшильд. Они, наконец, начали работать более как археологи, чем как архитекторы, стремясь к составлению надежной шкалы хронологии, для чего нужен был массовый материал, типологически связанные цепочки однородных артефактов и образцы с абсолютными датами. Мозаики двух открытых в Сетифисе погребальных базилик дали точные даты (соответствуют 372/429, 383/429 и 471 гг.), а верхний хронологический предел образовало вандальское нашествие, полностью прервавшее жизнь зданий. На этой основе Феврье впервые составил типологические ряды для мозаик (растительный и геометрический орнамент, гирлянды, монограммы Христа), благодаря чему смог датировать и кладбища других городов (в частности, Табарки). Он доказал, что город сохранялся до ХII в. (хотя это, вероятно, исключение) и установил наличие преемственности между византийским и раннемусульманским Сетифисом.31