только нам двоим.
– Я не рассказывал тебе, – начал тихо, – что у меня был брат. Младший…
И я замерла.
Слово «был» определило всю историю, конец которой я слышать не хотела. Силилась сказать, что не стоит делиться со мной ею, но и отвергнуть его в этот момент не могла.
– Нет, я не знала об этом, – с трудом ответила ему, чувствуя, как подкашиваются ноги.
Стас взял мою руку что оставалась на плече и обвел меня по кругу, посадив на свое кресло, а сам встал напротив, облокотившись на стену.
– Обалденный пацан такой, – улыбнулся, посмотрев в окно, закрытое частично широкими лентами жалюзи, но один луч особенной сильный показал мне слезу скатившуюся тонкой дорожкой из правого глаза. – В свои десять я не знал, что с ним делать. Он только родился, постоянно кричал и не сходил с маминых рук. А потом прошел год. Кричать Богдан не перестал, потому что стал ходить и падать. И если я раньше старался тусоваться с друзьями, то потом, когда малой подрос проводил с ним все больше времени. Мама была такая счастливая. А отец… был отцом. Не таким, каким ты видишь его сейчас. Он был другим. Строгим во многом, отстраненным, но он старался, вроде бы.
Сложно было поверить в слова Стаса. В том смысле, что тот монстр которого я видела не раз, мало походил на человека, а назвать его отцом было еще сложнее.
– Каждое лето мы открывали бассейн и проводили там много времени. Отец брал работу на дом и был постоянно рядом. Брат так и не смог покорить воду, не понимаю почему. Даже инструктора наняли детского, или как там его звать. Но он боялся плавать. Ему было четыре, мне четырнадцать тем летом. Я готовился к какому-то экзамену в девятом классе, так как перескочил четвертый, а в десятый и одиннадцатый идти не очень хотел. После бессонной ночи я проснулся на удивление рано и спустившись увидел, как через заднюю дверь дома, вышла женщина. Стройная, высокая и явно была мало похожа на горничную или нашу домоправительницу. Она сбегала, а не просто выходила. Я все понял. Не глупый. А когда нашел отца на кухне, тот допивал свой кофе. Меня поразило то, с какой легкостью он поцеловал маму. Поблагодарил за завтрак ее и сел читать новости.
Смотрел на него и внутри поднималась ярость. Я не понимал, зачем ему та, если есть мама.
«– Стас, ты уже поел? Пойдем позанимаемся с тобой, пока Богдан спокойно играет в игрушки, – сказала она мне встав из-за стола.
– Ты с ним сюсюкаешься. Если выучил, то сдаст. Нет, так останется и пересдавать будет. Иди к младшему сыну, – такое я часто слышал от него. Почему-то отец четко давал понять, что младший брат ему особенно дорог, нежели я».
– А через полчаса ответив на все вопросы я услышал мамин громкий крик. Он был очень громким. Таким, что могли забиться все стекла нашего огромного дома.
Стас замолчал, опустившись на пол. А я плакала и плакала, тихо, чтобы не выдать себя, чтобы не спугнуть…
– Я до сих пор слышу ее крик. Он стоит тут в голове, – стал стучать яростно по виску указательным пальцем, – и не проходит, не меркнет. Столько лет прошло, а он по-прежнему не умолкает.
И тут я посмотрела на него и увидела того четырнадцатилетнего мальчика, который в итоге остался один на один в тот день с самим собой. Потому что горе вошло в их сердца и осталось черной лентой скручивать их души.
Не выдержала и сползла к нему, чтобы обнять, чтобы просто быть рядом…
– Мне так жаль…
Стас сжал меня так крепко и пересадил боком на свои ноги. Мне казалось, он сломает мне ребра, но я не шевелилась, только гладила его по голове и говорила как мне жаль. Стас
Эти воспоминания живут со мной постоянно. От них не избавиться, не скрыться. А тот день и вовсе стараюсь избегать, забываясь в чем угодно.
Когда мне позвонили и сказали, что мама вся в синяках в больнице, я решил, что это отец. Но она упала с лестницы оступившись. Бывало, не раз, когда она намеренно такое вытворяла.
И черт возьми, то, что Алиса приехала со мной… я так ей благодарен. Может быть, не стоило ей все это рассказывать, но только с ней я и могу говорить обо всем и не бояться. Почему-то она всегда была этим человеком.
Держусь за нее как ненормальный, и отпустить не могу. Хотя знаю, что по итогу мне это придется сделать. Не думаю, что я тот, кто нужен ей. Все поломалось однажды и пока не разберешься сам, лучше оставить все как есть, но завтра, не сейчас…
– Это сложно. Смотреть на мир и желать видеть его в том цвете, котором окрашен он у соседского мальчишки. Желать такого же тепла родного дома, но возвращаясь в него ощущать только холод.
След потери сквозит из щелей и дом превращается в место, где нет места свежим воспоминаниям. Там все лежит так, как когда-то оставили. И ты перед ними живой, настоящий, а тебя как бы и нет… За годом год, и становишься точно прозрачное стекло…
Это сложно, не уметь отречься от памяти. Перестать ждать, когда черная занавесь наконец-то спадет с окон, и комнату зальет солнечный свет нового дня.
Ты срываешься и уходишь, клянешься, что это в последний раз, но каждый раз как глупый обиженный ребенок возвращаешься туда, снова просить. Только тебе уже давно не шестнадцать, даже несмотря на то, что время внутри твоего когда-то родного дома перестало идти в то утро.
– Оттуда все и началось?
– Оттуда… Мать сошла с ума от горя, отец добил обвинениями в ее адрес и в мой, что переманил внимание, а она забыла закрыть ту проклятую калитку. А ведь мы даже не знали, что он уехал в офис. Говорил, что весь день будет дома, вот и ушли в кабинет с мамой. Брату, чтобы выйти из дома пришлось бы пройти мимо отца. Но его там уже не было.
– Почему ты маму не забрал от него? Он же ее убивает эмоционально. Так нельзя.
– Думаешь не пытался? Столько раз. Увозил, забирал, ругался с ней, а она возвращалась.
– Но…
– Алиса, это бесполезно, – глажу ее по спине, ощущая тепло ее кожи, тела. Необходимого мне как воздух.
Вспоминаю о Кате и еще раз напоследок сжав девушку в своих руках, которая стала слегка обмякать в