Читать интересную книгу Психиатр - Андрей Шляхов

А если снова пшик? Ну что поделать, бывает. В жизни вообще больше поражений, чем побед. Любая версия может оказаться несостоятельной. Так что же теперь, сидеть сложа руки, лишь бы не ошибаться? Так никакого результата не будет, потому что под лежачий камень вода не течет.

Кстати, Виталику надо еще и по поводу металлоремонта идею подать. Что, если Душитель открывает двери дубликатами ключей? Не женщины впускают его, а он сам заходит? Стало быть, не обязательно должен быть знакомым… Нет, эта идея несостоятельна, потому что сидящая дома женщина может закрыться на засов или задвижку, даже просто обязана для своего же собственного спокойствия. Жертвы Душителя, в конце концов, не лежачие больные, которые с постели встать не могут и задвижками да засовами не пользуются. Нет своих ключей у Душителя.

Вдруг ему сильно захотелось есть, не засосало под ложечкой, а заныло, затянуло, словно там образовалась черная дыра. Пришлось зайти в какой-то макдоналдсоподобный фастфуд у метро «Алексеевская» и съесть пяток чизбургеров (это называется сверхплотный, очень-очень плотный ужин). Девушка за стойкой настойчиво предлагала выбрать пиво (два сорта в наличии, можно подумать — какой широкий ассортимент!), но Савелий взял ванильный коктейль, так как потянуло на сладкое.

По сформировавшейся уже привычке (долго ли?) за время еды оценил заведение с точки зрения возможного знакомства Душителя с его жертвами. Подумав, решил, что вероятность равна нулю: кто станет заходить в фастфуд рядом с домом? Или ты только что вышел из дому, или через пять минут будешь там, какой смысл заходить куда-то подкрепиться?

Виктор определенно порадовал. Прокололся дважды: первый раз, когда про галстуки сказал; второй — про последнее слово, которое надо оставлять за собой. Ой неспроста это он так. Животрепещущая, если не сказать — болезненная тема. Не иначе как были по жизни проблемы с последним словом. Люди же всегда говорят о наболевшем. Учись слушать — и будешь прекрасно разбираться в людях, прослывешь знатоком душ человеческих.

Пока Савелию до знатока было очень далеко, и он это сознавал. Но когда-нибудь…

«Когда-нибудь вы все поймете, что представляете собой полное ничтожество!» — говорила школьный завуч Елена Эдуардовна, женщина с подлинно рубенсовскими формами и куриными мозгами. Когда Савелий был в девятом классе, Елену Эдуардовну взяли на работу на верх, то ли в департамент образования, то ли еще куда, и вместо нее завучем стала флегматичная математичка Анна Анатольевна, которая никогда не ругалась, только брови хмурила и качала головой. Школа вздохнула с облегчением.

Дом встретил Савелия тишиной. Судя по тому, что сверху не доносилось ни малейшего шороха, веселые сестрички умотали куда-нибудь, где можно без проблем веселиться на всю катушку. Отрываться как только душе угодно — по-питерски, по-московски, по-сыктывкарски, по-японски, по-английски… Да хоть по-новозеландски, лишь бы дома не безобразничали, спать не мешали.

«Унылый ты человек, Савелий, настоящий обыватель. Никакого веселья и полета, лишь бы спать вовремя лечь!»

«Знаю я — этого в наркологии», — ответил сам себе Савелий.

Наркология, в сущности, та же самая психиатрия. Даже специальность называется официально не «нарколог», а «психиатр-нарколог».

12

Если преступление совершается против незнакомых или не входящих в обычный круг общения людей и мотивы его не объясняются классическим ищи кому выгодно, не укладываясь в жесткие рамки корысти и ненависти, то поймать преступника очень нелегко. Потому что его трудно вычислить.

Найти маньяка можно только одним путем встать на его место, начать думать так, как он думает, и предсказать, где он совершит очередное преступление.

— Это же элементарно, Ватсон!

— Да, только вы, дорогой Холмс, маньяков не ловили…

«Написать, что ли, фанфик про Шерлока Холмса и Останкинского… нет, к черту Останкино… про Шерлока Холмса и Ист-Эндского душителя?», — лениво подумал Савелий, захлопывая второй том сочинений Конан Дойля.

В детстве Савелий страстно мечтал об этом восьмитомном собрании сочинений. Оно было редким и ценным, на сторону давалось почитать неохотно. У одноклассника Гоши Мугунова, точнее, у его бабушки Медеи Константиновны (Гоша был наполовину грек) Конан Дойль имелся и даже выдавался «мальчикам из приличных семей», к которым относили и Савелия.

— Грязными руками не хватать, за едой не читать, в туалет не таскать! — строго предупреждала Медея Константиновна, давая очередной том в папиросной бумаге, в которую она обертывала выдаваемые книги лично, чтобы те не теряли вида. И взгляд ее больших карих глаз всякий раз был так строг и пронзителен, что, казалось, и душу бессмертную готова взять в залог за книгу Медея Константиновна.

В канун двухтысячного года мечта сбылась — словно судьба решила сделать Савелию долгожданный подарок. После вечеринки по поводу наступающего Нового года он самоотверженно поехал провожать самую некрасивую из одногруппниц Аньку Холодову, которая жила у черта на куличках, где-то на пересечении Ярославского шоссе и Кольцевой дороги, еще и далеко от остановки.

— У нас такой хулиганский район, — волновалась Анька, — если не ограбят, то наверняка изнасилуют, а папа сегодня на дежурстве…

Отец у Аньки был урологом и часто дежурил.

Савелий галантно проводил свою боязливую даму (та еще мандражистка была Анька) не до подъезда, а до самого лифта. От предложенного чая вежливо, но твердо отказался, потому что уже перевалило за полночь. Если остаться на чай, то придется оставаться на ночь, что вряд ли удобно и уместно.

Когда он шел обратно, увидел возле почтовых ящиков аккуратные стопки с книгами, явно выложенные кем-то из жильцов. Выбрасывать рука не поднимается, а дома мешают, остается один выход — оставить на проходном месте, пусть люди разбирают.

В одной из стопок сверху лежали тома Конан Дойля, все восемь, в отличном, можно сказать, в нечитанном состоянии. Не веря своему счастью, Савелий взял книги и так и шел с ними в руках до ночного магазина, в котором разжился большим пакетом. Добрые дела вознаграждаются, иногда очень поздно, но награда находит героя.

Вернув Конан Дойля на его место в книжном шкафу, Савелий взял с соседней полки синий том стихов поэта Апухтина и вернулся с ним в кресло. Для настройки на одну волну с маньяком нужен был какой-нибудь толчок:

Садитесь, я вам рад. Откиньте всякий страхИ можете держать себя свободно,Я разрешаю вам. Вы знаете, на дняхЯ королем был избран всенародно,Но это все равно. Смущают мысль моюВсе эти почести, приветствия, поклоны…Я день и ночь пишу законыДля счастья подданных и очень устаю.Как вам моя понравилась столица?Вы из далеких стран? А впрочем, ваши лицаНапоминают мне знакомые черты,Как будто я встречал, имен еще не зная,Вас где-то, там, давно…

Это стихотворение любил декламировать во время лекций профессор Шаров. Декламировал по-мхатовски выразительно, малость даже пафосно, прямо хоть на сцену:

Ах, Маша, это ты?О, милая моя, родная, дорогая!Ну, обними меня, как счастлив я, как рад!И Коля… здравствуй, милый брат!Вы не поверите, как хорошо мне с вами,Как мне легко теперь! Но что с тобой, Мари?Как ты осунулась… страдаешь все глазами?Садись ко мне поближе, говори…

Савелий отложил раскрытую книгу и прикрыл глаза. На ум сразу же пришла история иркутского монстра Кулика. Приличный, на первый взгляд, человек, хорошая семья: папа — ученый, мама — педагог, кажется, даже директор школы. Кулик работал линейным врачом на «Скорой», был женат, имел детей. По свидетельству очевидцев, с детства был эгоистом, любил мучить животных… А потом стал врачом с такими-то наклонностями, воистину, неисповедимы пути Господни.

Схема у Кулика была простой. Навестил на дому кого-то из пациенток (выбирал пожилых, чтобы не сильно сопротивлялись, и одиноких, чтобы никто не помешал), вколол под видом необходимого пациентке лекарства аминазин, чтобы та отключилась, насиловал, а потом убивал — душил или зарезал. Кулика можно назвать серийным убийцей широкого спектра действия, среди его жертв были и девочки, и мальчики, и пожилые женщины. И никто Кулика не вычислил. Только бдительность помогла: маньяк повел маленького мальчика на стройплощадку, кому-то это показалось подозрительным, на месте преступления и поймали.

Немного похоже на Останкинского Душителя — и там, и здесь просматривается связь медик-пациент. Бывший сотрудник поликлиники посещает своих бывших пациенток? Он такой великий диагност и корифей, что, едва заболев, его зовут домой? Поработал в одной поликлинике, потом перешел в другую, а когда уволился, то по старой памяти навещал тех, кого наметил в жертвы? А простой ведь расклад, и есть вероятность, что никто об этом не подумал. Ищут среди работающих, а уволившихся и в расчет не берут. Надо бы у Виталика узнать…