Нет! Лесана зажмурилась и закричала с надрывом, едва не обдирая горло:
— Гьельд арге эсхе!
Упырь замер, словно наткнувшись на невидимую преграду. Мертвые руки шарили в воздухе, но чудище не двигалось. Заклинание на языке Ушедших держало крепко.
— Шадр кьюва тэкко!
Мертвец медленно двинулся к девушке.
Она вжалась в дерево, по-прежнему крепко жмуря глаза и прикрывая рукавом лицо, чтобы спастись от зловония. Покойник потоптался, а через пару мгновений мертвые руки вцепились в веревку, которой воспитанница Цитадели была привязана к дереву, и рванули крепкую пеньку.
Лесана услышала треск рвущихся пут и звук лопающейся гнилой плоти на ладонях того, кто, против воли, скованный заклинанием, освобождал собственную жертву.
В тот миг, когда ужище перестало удерживать девушку, в животе у нее словно разлетелась на осколки ледяная глыба. Страх рванулся на свободу, затопил сознание, и послушница бросилась прочь, срывая горло от крика. Она позабыла про меч, который выронила еще тогда, когда Ходящий только появился на поляне, позабыла про заклинание подчинения, которое и запомнила только потому, что Тамир зубрил его на днях, забыла о своем Даре. Она стала просто вопящей, не помнящей себя от ужаса девкой, что неслась через чащу, подгоняемая страхом.
Ветки хлестали по лицу, ноги запинались о корни и слоистые валуны, вздымающиеся из рыхлой земли, подошвы сапог скользили на опавшей хвое… А Цитадель была далеко. Очень-очень далеко. И только глухие, нечеловеческие шаги мертвых ног звучали все ближе и ближе. Лесана бежала так, как не бегала никогда в жизни, но мертвец, казавшийся неуклюжим и тихоходным, мчался по следу на диво быстро. Тяжкий топот раздавался уже за самой спиной, оттуда же доносилось глухое голодное рычание.
О, Хранители пресветлые, сохраните, уберегите, не попустите!
Но, видимо, Хранители не услышали отчаянной мольбы, потому что в следующий миг на спину беглянки навалилось вонючее, тяжелое, жадное…
Лесана заорала, сходясь на хрип, запоздало поняла, что сорвала голос, и в этот самый миг зубы мертвеца вгрызлись ей спину. Ученица Клесха услышала звук раздираемой плоти, успела понять, что плоть эта — ее, а затем обостренный до предела слух уловил торопливое чавканье.
От свежей крови и мяса жертвы упырь станет сильнее. Вырваться не удастся. Он будет есть ее, но умереть не даст долго, потому что только живая плоть может насытить нежить, предотвратить распад и тление…
Кричать девушка больше не могла. Только хрипеть. И сопротивляться мочи не осталось тоже, потому что тело гнул и ломал ужас, терзала боль. Лесана извивалась, рвалась прочь и в какой-то миг сумела высвободить руку. Меч она потеряла. Нож у нее отобрал наставник. О, как она ненавидела его теперь! Всеми силами души! Как сегодня днем жаждала его поцелуя, так сейчас жаждала его смерти, чтобы это он лежал здесь, на окровавленной лесной земле и корчился от ужаса. Он, а не она! Он — бросивший ее безоружную, испуганную, ничего еще толком не умеющую!
Слепая ненависть вскипела в душе, и выпростанную руку девушка обрушила на голову упыря. Успела заметить, что лицо его уже не было более опухшим, а губы синими. Но глаза… глаза по-прежнему оставались мутными, мертвыми. В следующее же мгновение от кулака, павшего на голову Ходящего, пролился тусклый голубой свет. Он тонкими волнами побежал по телу нежити, пронзая его от макушки до пят.
Упырь забился, выпустил жертву и скорчился. Кожа сползала с него, оголяя мясо и жилы, руки царапали землю, плоть отпадала от костей, а Лесана стояла над издыхающим мертвецом в полный рост, чувствовала, как по горящей от боли спине к пояснице бегут тягучие кровавые ручейки, и улыбалась.
В свете призрачного голубого сияния она наблюдала за тем, как бьется ее обидчик. Смутные тени прятались за черными деревьями, но не решались подступить. Девушка шла к Цитадели не спеша, затылком чувствуя устремленные на нее взгляды невидимых обитателей Ночи.
Казалось, выученица Цитадели ступала медленно и величественно, плыла над землей. И только позже ей сказали, что она прибежала к крепости в темноте, задыхаясь, вся в крови, и упала у ворот без сил, но даже тогда пыталась ползти, натужно и тяжко хрипя.
Лесана же помнила другое. Как черные тени скользили по каменным стенам Цитадели, как раскачивалась под ногами рыхлая земля, и как сильные руки подхватили ее — ослабшую, усталую — а ненавистный теперь голос сказал:
— Ты быстро обернулась. Я не ожидал.
А потом она летела, летела, летела в глубокую черную яму, у которой не было дна, и думала только об одном — у нее на спине теперь останется такой же шрам, как у Клесха на лице.
* * *
Листопадень — средний месяц осени — в этом году выдался с суровыми заморозками. Стоя посреди старого буевища, Тамир рассеянно взирал, как прожорливые галки лакомятся подмерзшей рябиной. Зябко подернув плечами, парень перевел взгляд под ноги. Там, на дне свежевырытой могилы стоял Донатос, готовившийся к обряду. Вот колдун вынул из-за пояса нож и принялся чертить по дерновым стенам непрерывную линию, проговаривая слова заклинания. Когда линия сошлась, и круг замкнулся, все тем же, перепачканным в земле, клинком колдун разрезал левую ладонь, окропил ямину кровью и негромко начал читать заговор, закрывающий покойнику путь в мир живых.
Мерно звучали слова, кричали птицы, передравшиеся за крупную гроздь ягод, поодаль глухо рыдала беременная баба, закрывая опухшее от слез лицо углом платка. По бокам к матери жались два зареванных паренька в поношенных кожушках.
Жалко вдовицу. Как она теперь без кормильца детей поднимать будет?..
— Чего застыл? Надеешься, здесь и останусь? — раздался из могилы отрезвляющий голос креффа. — Руку давай.
Помогая наставнику выбраться, Тамир поразился тому, что даже его собственная, изрядно озябшая ладонь ощутила холод ладони Донатоса, которая казалась остывшей, как у покойника.
Впрочем, несмотря на то, что обережник должен был бы закостенеть от холода, двигался он с прежней легкостью и уж тем более не растратил своего яда.
— Что я делал? — поинтересовался у ученика крефф, прежде чем дать знак начинать погребение.
Тамир захлопал глазами. Он, пока стоял без дела, унесся мыслями так далеко, что не особо присматривался. Взгляд наставника стал тяжелым.
— Что я делал? — повторил Донатос и добавил: — Если не дождусь ответа, положу в домовину к покойнику и прикажу обоих заколотить до завтрашнего утра. Отдохнешь, соберешься с мыслями.
У парня сердце подпрыгнуло к горлу. Он уже слишком хорошо знал креффа, чтобы углядеть в его словах незряшнюю угрозу. Поэтому юноша глухо, стараясь ничего не упустить, начал перечислять.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});