К счастью Корнилы Матвеевича, графиня заметила появление сына и Ксении и перенесла свое внимание на них. Воспользовавшись сменой ее настроения, управляющий спешно ретировался из столовой и только на крыльце перевел дух. Кажется, на первый раз обошлось, но ему предстояла вторая попытка, от которой он и вовсе не ждал ничего хорошего. Дела еще можно было поправить, если бы барыня не приказала выпороть рыбаков из Завидова, уличенных в браконьерстве на ее озере.
Управляющий крякнул и почесал в затылке, потом перекрестился на купола видневшейся из-за деревьев сельской церкви и направился к конюшне. Пока барыня завтракала, ему надлежало попытаться снова добраться до имения князя. Поутру его, как и графиню, строгие сторожа не пропустили дальше дороги, объяснив, что его светлость до сих пор еще почивают и никаких новых распоряжений по поводу проезда изместьевских в Завидово не давали…
Минут через десять Корнила Матвеевич с самой что ни есть постной физиономией покинул усадьбу. Уже подъезжая к озеру, он обогнал процессию из десяти человек — завидовских мужиков, которым всыпали по пять батогов, и теперь они, сверкая голыми задницами, двигались гуськом вдоль берега в сопровождении двух конных охранников из челяди графини. На шее у каждого мужика висело ожерелье из снулой рыбы и портки. Руки им связали еще на конюшне, где браконьерам устроили экзекуцию, поэтому вид со стороны у них был весьма комичный, но сами мужики смотрели чернее тучи.
И Корнила Матвеевич отвел от них взгляд. «Ох, барыня, натворила ты делов! — подумал он укоризненно. — Теперь жди ответа от завидовских. И надо думать, ответят они похлеще, чем просто надрать задницы и повесить на шею грязные портки».
Пока управляющий, предаваясь грустным размышлением, добирался до ставшей камнем преткновения злополучной дороги, в доме графини Изместьевой наконец-то сели завтракать. Наташа все-таки переоделась в домашнее платье, но была крайне раздражена, и поэтому досталось всем: повару за слишком сладкое суфле, лакею, подававшему блюда, за неуклюжесть, Павлику за чрезмерную болтливость, Ксении за то, что, наоборот, бестактно молчала и не выражала сочувствия своей бедной сестре, униженной и оскорбленной мерзавцем князем.
Все эти замечания и обвинения в адрес своих домочадцев и челяди, высказанные к тому же самым непререкаемым и раздраженным голосом, и вовсе ввергли Ксению в такое уныние, что у нее окончательно пропал аппетит. Но она боялась еще больше рассердить сестру, поэтому через силу разделалась с тем, что лежало перед ней на тарелках, и даже сумела попенять Павлику, который не справился со своей кашей.
Но мальчика, похоже, снедали совсем другие чувства, нежели его мать и юную тетушку. Он жил предвкушением скорой прогулки и не замечал напряжения, воцарившегося за столом после гневных тирад его маменьки. Она слишком часто отыгрывалась за свое плохое настроение на лакеях, горничной и Ксении, поэтому дурное расположение матери было для Павлика не в диковинку, и он привычно не обратил на него внимания. После подобных приступов маменька бывала по-особому ласкова с ним, видно, чувствовала свою вину за излишнюю резкость с сыном. И он даже научился извлекать определенную выгоду из подобного состояния души своей матери.
И на этот раз после взрыва негодования, обрушенного на головы всех присутствующих в столовой, графиня Изместьева замолчала. Ее слегка побледневшее и осунувшееся лицо не повеселело, но из глаз исчезло гневное выражение, и теперь она смотрела печально, а губы слегка подрагивали и кривились, как у обиженного, готового заплакать ребенка, у которого отобрали любимую игрушку или совершенно несправедливо лишили сладкого.
Она окинула взглядом сына и сестру. Те смотрели в тарелки, и когда Ксения подняла глаза, они были у нее, как у затравленного зверька. Наталья судорожно вздохнула. А ведь вчера вечером она дала себе зарок никогда не обижать сестру. Неужели так быстро стерлись у нее из памяти воспоминания о тех днях, когда ее саму шпынял всякий кому не лень, оскорблял, унижал? Неужели она забыла, каково ей было сносить бесконечные придирки, жить в той клетке, в которую определили ее муж и свекровь? К счастью, у нее получилось выломать решетки своей темницы, но почему она загоняет туда единственную и любимую сестру?
— Ксюша, не сердись, — произнесла она виновато и накрыла ладонью руку сестры. — Опять свое дурное настроение я вымещаю на вас. Простите меня. — Наташа попыталась улыбнуться, но у нее это плохо получалось. Вернее, совсем не получалось с того самого момента, как она узнала, что князь не бросает слов на ветер и склонен перещеголять ее в упрямстве и жесткости ответных мер.
— Таша, — Ксюша посмотрела на сестру, и щеки ее слегка порозовели от волнения. — Неужто все так плохо?
— Хуже некуда! — Взгляд графини опять помрачнел. — Князь не признает никаких правил. Мы уже понесли приличный ущерб, но ему все неймется. Час назад мне доложили, что его люди задержали еще один наш обоз, на котором везли из Ярославля новую мебель для гостиной, и направили его в обход озера. Так что дождемся обоза не раньше, чем через два дня. Но с мебелью ничего не случится, а вот что делать с медом? Я обещала доставить его в Белореченск не позднее десятого числа, то есть уже завтра. Все готово к отправке, но если его везти обходной дорогой, то мы поспеем лишь к двенадцатому июня. И тогда, по всей вероятности, сделка не состоится. Сама понимаешь, в округе слишком много желающих продать первый мед по высоким ценам. Чем позже мы это сделаем, тем больше понесем убытков.
Графиня отодвинула тарелку и встала из-за стола. Ксения отметила, что сестра тоже почти не прикоснулась к завтраку. Нервно ломая пальцы, Наталья прошлась по столовой взад-вперед. Щеки ее раскраснелись от едва сдерживаемого гнева, глаза полыхали зарницами. Она была чудо как хороша в скромном домашнем платье. Ну а если ей появиться перед соседом в бальном наряде? Интересно, как бы повел себя князь Панюшев в таком случае? Неужели б устоял перед столь красивой женщиной? А может, он настолько пресыщен светской жизнью и романами с более богатыми и красивыми дамами, что воспринял эту встречу как возможность слегка разогнать кровь и потешить свое самолюбие очередным сражением? И на этот раз тоже одержит победу, но для разнообразия не в постели…
Конечно, все эти откровенно крамольные мысли Ксения не осмелилась произнести вслух. И не потому, что боялась реакции Наташи. Каким-то шестым чувством она понимала, что и князем, и сестрой действительно движут совсем другие мотивы, а не только желание доказать друг другу, кто прав на самом деле, а кто виноват. И опять она вспомнила те взгляды, которыми обменялись вчера Григорий Панюшев и ее дорогая сестра. Казалось, два кремня ударились друг о друга и высекли сноп искр. У Наташи выступили на шее и лице розовые пятна, которые выдали ее душевное смятение. Внешне князь, конечно же, не потерял присутствия духа, но конь все же заволновался под ним, словно почувствовал растерянность хозяина. И хотя губы владельца Завидова кривила презрительная ухмылка, он, бесспорно, чувствовал себя не в своей тарелке.