Как же она красива.
Любая эмоция ей шла, как никому другому. Страх, гнев, ненависть, смех, стон...
Самуил отдёрнул руку и отступил на шаг назад:
— Чем вы тут занимались, Агнесс?
Рейн стояла посреди них двоих открыв рот и тяжело дыша, растерянно хлопая ресницами.
Кажется, ответа у неё на этот вопрос не было, что ж...
— Ты слепой или что? Я зажимал Рейн к стене, лапал, облизывал и почти что трахал, да вот только ты припёрся и всё испортил.
— Заткнись, Милтон! Зар, я не виновата, он сам навалился, я не смогла ничего предпринять, просто не успела...
Рейн попыталась снова взять Самуила за руку, но он отступил ещё на шаг назад, а в глазах бурлила ненависть.
Было отлично видно, что его аж затрясло. Оказывается этот добродушный Наблюдатель умеет злиться.
Пожалуй, это лучшее, что могло произойти.
Всё складывалось настолько удачно для Милтона, что настроение с каждой секундой взлетало всё выше. И он уже стоял и в наглую ухмылялся, наслаждаясь результатом своего труда.
Самуилу было явно плохо.
Он трясся, сжав ладони в кулаки и смотрел на Рейн с ненавистью, но было во взгляде что-то ещё...
Боль.
Ему было больно. И Рейн это видела.
— Не подходи ко мне больше. Никогда.
Он развернулся и будто растворился в воздухе, настолько быстро его не стало.
В кабинете повисла тишина. И только слабый гул голосов раздавался из приоткрытой двери.
Он услышал всхлип.
Рейн так и стояла, смотря туда, где только что был Самуил.
Мерлин, сейчас что, будет истерика что ли?
— Рейн...
Она резко развернулась и в пару шагов оказалась рядом. В глазах застыло отчаяние и особый блеск указывал на то, что ещё чуть чуть и слёзы упадут на лицо.
От звонкого хлопка голова метнулась в сторону.
Она его ударила?
Милтон потёр ладонью щёку, удивленно смотря на Рейн.
Ну что сказать, он это заслужил.
Может избить его до полусмерти, он даже сопротивляться не будет. Если таким образом ей станет легче, то почему нет.
— Ты поганый ублюдок, ты всё испортил. Я тебя ненавижу, — Она выплёвывала слова прямо ему в лицо, стараясь вложить в каждое слово как можно больше презрения. Щёки раскраснелись, большие прекрасные карие глаза смотрели с ненавистью, а рубашка торчала небрежно, выбиваясь из-под юбки.
— А что я сделал? — Милтон притворно округлил глаза, придавая лицу удивлённый вид.
— Прекрати поясничать. Ты не у себя в змеином логове, где тебе все в рот заглядывают, — Рейн подошла к нему ближе и тыкнула пальцем прямо в лицо, — Я ненавижу тебя, Милтон. Ты жалкий, мерзкий, трусливый говнюк. Каким ты был всю жизнь, таким ты и остался по сей день. И я обещаю тебе. Ты пожалеешь о том, что ты сделал.
— Да что я сделал-то?
— Ты жалок. Но я не буду тебя жалеть. Ты не имеешь никакого права врываться в мою жизнь и переворачивать всё с верх на голову.
Рейн тяжело дышала и стояла настолько близко, что смысл её слов не доходил до Милтона. Он смотрел в разгневанное лицо и улыбка сама по себе появилась на его лице.
Она сама понимает, как прекрасна?
— Тебе смешно? Ты раз за разом рушишь мою жизнь, и при этом при всём ты ещё и веселишься?
Рейн снова замахнулась в приступе ярости, но Милтон перехватил её руку, крепко прижав к телу.
— Самуил придурок. Не сильно то ты и нужна была ему, раз он так быстро убежал, — спокойным тоном произнёс Милтон и намотал на палец каштановую кудряшку. Какие же мягкие и шелковистые у неё волосы…
— Не смей трогать меня, — вскрикнула Рейн, откидывая кудри за спину, — Не смей больше никогда подходить ко мне! Ты для меня грязь под ногами, ничтожество!
Она просверливала ненавидящим взглядом, словно хотела прожечь в нём дыру, а он задумался на миг о том, что грязью для него всегда как раз-то была она.
Да вот только всё на столько изменилось, что эта ситуация выглядела до опизденения нелепо.
И он рассмеялся в голос.
— Какая же ты всё таки мразь!
Рейн оттолкнула его и вылетела из кабинета, громко хлопнув дверью.
А Милтон стоял и ржал.
Весело пиздец.
Он понимал, что со стороны его поведение можно было растолковать, как откровенное издевательство.
Какой же он падалью, должно быть, ей казался.
С этим разберётся позже.
Самое главное, что Самуил, грубо говоря, послал её на хуй.
И внеся такой раздор в их отношения, он был счастлив, как никогда прежде. А как там сложится дальше, узнается позже.
Но пока что всё формировалось просто замечательно.
Ну и что, что Самуил чуть ли не разревелся, он ей не пара.
Чувства вины не было, от слова совсем. Только безграничное счастье, теплом расползающееся по нутру. Он как ебаная школьница радовался. Осталось только подпрыгнуть на месте и похлопать в ладошки.
Всё, что не делается, приводит только к лучшему. Не зря так говорят. По этому дальше — только лучше.
Он найдёт способ ещё раз поговорить с Рейн. Правда, что конкретно ей ещё сказать, не знал. В голове проносились миллион предположений, что можно было бы предпринять, но, как и всегда, чёткого плана не существовало.
Что он вообще хочет от неё?
Что бы он оказался на месте вонючего Наблюдателя и они, держась за руки, вошли в Обеденный Зал?
Что бы все узнали, что между ними что-то есть? А потом что, припереться к себе в поместье и выставить перед собой Рейн, мол, знакомьтесь, это моя избранница?
Вот только в поместье вообще возвращаться не хотелось, отец не примет, это точно. Мать ещё поймёт. Она всегда всё понимает и принимает.
Вопросов слишком много, и ни на один из них не находилось ответа.
Он просто хотел её себе.
Владеть ей.
Иметь доступ к её телу каждую минуту, секунду. И что бы она смотрела на него так, как смотрит на своих дружков. Даже не совсем так. Ему хотелось большего.
Завладеть её душой полностью. Стать смыслом её жизни.
Стать её ВСЕМ.
Возможно, это какое-то временное помутнение рассудка.
Но слишком уж всё затянулось.
Милтон потерял сам себя, пока происходила вся эта хрень.
Чувства настолько незнакомые, что становилось даже интересно. Что же будет дальше.
Это как внезапно свалившееся на голову приключение. Загадка, квест, который необходимо было пройти.
Ещё бы эмоциональный вихрь не выбивал весь дух, было бы проще.
Хотя, зачем проще, если становилось с каждым разом всё интереснее.
Милтон покинул кабинет, думая о том, что есть ещё пару часов, что бы полюбоваться на Рейн.
***
Рейн имела довольно жалкий вид.
Она оттащила свой котёл в самый конец кабинета и встала спиной ко всем. То ли ревела, то ли просто злилась.
Выяснить можно было только одним способом, это подойти вплотную, наклониться и убрать шторку из волос.
А кругом не умолкали шепотки, все обсуждали драку.
Панни насупилась и тихонько выполняла задание профессора зелий. Её можно понять, так обосраться перед всеми.
В этом году прям столько нового происходит, удивительно. Милтон запал на Защитницу, а Панни огребла по полной, от этой же Защитницы.
Башкой будет в следующий раз думать, привыкла, что ей отпор никто дать не может.
Наверное ей сейчас очень стыдно.
Он бы подошёл и пожалел её, положил бы к себе на плечо её очаровательную головку, погладил по волосам, сказал бы, что это всё фигня и скоро все разговоры утихнут.
Он бы обязательно всё это сделал, если бы они находились в другой жизни.
А так вообще насрать на неё. Сама виновата.
— Мистер Нотти, вернитесь пожалуйста к своему котлу! Если сами не работаете, так хоть мисс Уилсон не мешайте! — раздался по классу возмущённый голос профессора Сержа.
Все головы повернулись к Тео, который ошивался возле котла Защитницы Пэрри Уилсон.
— Чего он там пасётся? — спросил Милтон Закини, наклоняясь к нему.
— Этот придурок ищет себе пару на ночь. Ты где вообще был с утра на завтраке? Вроде рядом сидел.