Кэсс нахмурилась.
— Но разве папа и твоя мать не отсюда родом?
— Да, — тяжело вздохнул Бен, — семье Скорцезе принадлежит множество земель в округе. Гвидо был — как это назвать? — сыном здешнего помещика. А происхождение Софи менее впечатляет: мои бабушка и дедушка работали на виноградниках Скорцезе.
— Неужели? Ты никогда не рассказывал об этом! — Кэсс приподняла брови — они были несколько темнее волос. — Как романтично! Как думаешь, они были страстно влюблены?
Бен резко покачал головой, уже жалея, что завел этот разговор, и только приход официанта избавил его от необходимости отвечать. Но после того, как на столе появились тарелки со спагетти, а между ними заискрился графин с домашним вином, Кэсс вновь вернулась к теме детства Бена. Бену не оставалось другого выбора, как ответить на ее вопросы.
— Разве тебя не удивляет, что ты их единственный ребенок? — расспрашивала она, и, глядя в глаза Кэсс, Бен гадал, о чем она думает на самом деле. Должно быть, она понимала, как и он сам, что их отношения вышли за рамки привязанности брата и сестры и эти расспросы о семье были лишь отвлекающим маневром.
Но поддерживать разговор в таком вполне безличном русле было гораздо безопаснее, и потому, налегая на спагетти, Бен небрежно отозвался:
— То же самое я мог бы спросить у тебя.
Кэсс скривилась.
— После того как я родилась, маме больше нельзя было иметь детей — по крайней мере так она говорит. Но у Софи такой проблемы не возникало, верно?
— Да, — Бен задумался, прежде чем продолжить, — да, у нее действительно не возникало подобных проблем, насколько мне известно. — Минуту он колебался, а затем добавил ровным тоном: — У меня множество двоюродных братьев и сестер.
Кэсс глубоко вздохнула.
— Мне бы тоже хотелось иметь много детей. По-моему, братья и сестры — это чудесно.
Бен сосредоточился на своих спагетти.
— От Роджера? — резко спросил он и услышал в ответ ее прерывистый вздох.
— Нет, не от Роджера, — решительно заявила Кэсс и добавила: — Должно быть, у меня никогда не будет семьи. У меня нет ни малейшего желания вновь выходить замуж.
Услышав эти слова, Бен испытал чувство облегчения и вместе с тем наполнился презрением к себе.
— Не все мужчины такие, как Роджер, — ровным тоном возразил он. — Вполне возможно, ты еще встретишь мужчину, за которого захочешь выйти замуж, и тогда…
— Знаю, — громко и с дрожью в голосе перебила она Бена. И тут же, словно испугавшись, что она привлекает к себе внимание людей за соседними столиками, полушепотом произнесла: — Ты же знаешь, что я не выйду замуж ни за кого другого. Мне не следовало принимать и предложение Роджера.
Убежденность в ее голосе не вызывала сомнений, и Бен снова проклял себя за удовлетворение, которое ощутил, услышав, как она отвергает свой брак.
Она была такой откровенной, такой страстной, но невинной в некоторых отношениях, несмотря на годы, прожитые с Фиддингом. Представляя себе Кэсс рядом с этим бесчувственным чурбаном, Бен ощутил почти животную ярость. Ни о чем он не мечтал так сильно, как о возможности проучить как следует Роджера. Ему не помогало даже сознание того, что по крайней мере наполовину его гнев был порожден собственным бессилием.
Некоторое время они сидели молча. Есть обоим не хотелось. Однако Бен воздержался от комментариев по поводу очевидного и, налив Кэсс вина, начал рассказывать ей об истории своей страны. С этим предметом он был знаком несравненно лучше и потому постарался сделать свой рассказ как можно более увлекательным. Он рассказал о городе Вольтерре, расположенном на холмах, о его средневековых замках; описал крохотную республику Сан-Марино, разместившуюся на скалистом живописном склоне Монте-Титано; пересказал легенду о церкви, построенной на месте часовни святого Франческо в Санта-Мария-дельи-Анджели, где, как говорят, розы в садах не имеют шипов — с тех пор, как святой вознес к небу свое знаменитое покаяние.
К тому времени, как после еды им подали кофе, за столом воцарилась гораздо более непринужденная атмосфера, и Бен смог расслабиться, наслаждаясь обществом Кэсс и не испытывая головокружительного взрыва эмоций. Он почти сумел убедить себя, что взял ее в поездку ради того, чтобы не скучать в одиночестве. Но где-то в самой глубине души он знал, что это неправда…
Было уже половина третьего, когда они достигли Верразино. Заключительный этап поездки прошел гораздо медленнее из-за узких дорог. Лесистые склоны, густо поросшие утесником и вереском, расступались, образуя неглубокую долину; речушка, которую они видели с террасы ресторана, лениво извивалась среди полей кукурузы. Пахло сосновой смолой и лимонами, в затененной кипарисами зеленой чаше синело озеро, в котором, как рассказывал Бен, он в детстве купался.
Положив подбородок на руку, лежавшую на открытом окне машины, Кэсс с завистью посмотрела на плескавшихся в воде детей. Мелькание загорелых тел, должно быть, напомнило ей о том, как Бен брал ее с собой купаться три года назад, и, бросив в его сторону насмешливый взгляд, она спросила:
— И ты тоже обходился без купального костюма?
Но Бен не поддержал шутку.
— С купальными костюмами в Верразино прежде было туговато, — равнодушно отозвался он. — А к тому времени, когда я подрос, чтобы кое-что соображать, Гвидо перебрался в Англию, и моя мать больше здесь не бывала.
— Но почему? — воскликнула Кэсс. — Казалось бы… в то время она как раз нуждалась в помощи родных.
— Нет. — Бен покачал головой и, увидев встревоженное выражение на лице Кэсс, улыбнулся. — Незачем так беспокоиться. Софи не понадобилась поддержка. Твой отец материально обеспечил ее, а гордость довершила остальное.
— Но… должно быть, ты скучал по своим родным.
— Пожалуй, да, — философским тоном откликнулся Бен. — Видимо, именно потому я так упорно учился. Меня не отвлекало то, что обычно отвлекает других мальчишек моего возраста.
— О, Бен!
В голосе Кэсс прозвучало сочувствие, но Бен предпочел ничего не заметить.
— Мы уже почти на месте, — произнес он, и, к его облегчению, Кэсс отвернулась к окну.
Верразино ничем не отличалось от других здешних селений: церковь с готической колокольней, опрятная маленькая гостиница, коттеджи вокруг обсаженной цветами piazza (площади), где играли дети и собаки, проявляя редкостное пренебрежение к проезжавшим мимо машинам.
— Это и есть Верразино? — Вид селенья явно произвел впечатление на Кэсс. — В нем есть своя прелесть, верно?
— Довольно незамысловатая, — сухо отозвался Бен, останавливая машину на площади и надеясь, что ни один из летавших вокруг футбольных мячей не оставит вмятину на кузове «порше». — Отсюда мы сможем пройтись пешком, тут рукой подать.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});