думать, как выкрутиться из всей этой ситуации.
Прежде чем говорить, нужно было взять паузу и хорошенько все обдумать. А иначе все случится так, как показывают нам в забугорных фильмах: «Все, что вы скажете, будет использовано против вас в суде».
Минут двадцать я пытался привести свои мысли в норму, а затем в мою палату кто-то осторожно постучал.
— Открыто, — буркнул я на автомате, уверенный, что ломится ко мне кто-то из наиболее любопытных сослуживцев.
В принципе, я ожидал увидеть кого угодно, начиная от Настюхи Ярцевой и заканчивая медбратом Сашей, могли не совладать с любопытством и наши врачи. В палату же вошла какая-то молоденькая девушка в халатике, так сказать, «на босу грудь». Она просто вошла, а я словно разучился дышать. Эдаких красавиц писаных, да еще и с такими формами даже в вышеупомянутом Голливуде не встретить. Чернобровая, черноволосая, белокожая богиня с огромными бирюзовыми глазами-прожекторами. Палата тут же наполнилась ароматом ее духов. Амброзия — никак не меньше. Вы не поверите, но в палате физически стало светлее, словно девушка сама по себе была источником света. Своими бирюзовыми глазами прекрасная нимфа осмотрела помещение и, не найдя в ней ничего примечательного, остановила свой взгляд на мне. А я сидел и не верил своему счастью: неужели она сейчас со мной заговорит?
— Вы Горин? — не сказала, а пропела она нежнейшим голоском, и мне тут же показалось, что это запели ангелы под аккомпанемент божественной арфы.
— Ай… — только и смог выдавить из себя я. Эту девушку я в больнице определенно никогда не встречал, и одновременно с этим знанием в голове поселилась мысль, что я знаю это прекрасное создание всю свою жизнь. Знаю — и при этом боюсь до колик в животе. Странное, очень странное чувство.
— Ай? — переспросила она. — Меня главный врач послал анализ на наркотики взять. Указал этаж и палату, велел найти некоего Горина. Если ваше «Ай» означает, что Горин — это вы, то вот баночка. Пописайте, — и она протянула мне баночку и изобразила смущение. Она именно что изобразила смущение, но глаза ее при этом смотрели на меня, не отрываясь, и было в этом взгляде что-то неуловимо лукавое.
— Ага, — шепотом произнес я и потянулся одной рукой за баночкой, другой же — непроизвольно к ширинке.
— Вы что, при мне это делать будете? — возмутилась девушка. — Вон же, уборная есть!
На это я даже сказать ничего не смог. Просто глупо кивнул и бочком, так чтобы все время к девушке лицом быть, просочился к санузлу. Я был настолько ошарашен появлением этой удивительной красавицы, что, прикажи она мне на анализ отрезать свою руку или ногу, вероятнее всего, сделал бы это без колебаний. Оставалось лишь радоваться, что для анализа на наркотики необходима моча или кровь. На каком-то автомате я сделал, что было велено, и вышел обратно в палату. Девушка взяла заранее приготовленным пакетиком баночку с моей мочой, скромно улыбнулась и быстро вышла.
Не успел я даже выдохнуть, как дверь вновь отворилась. Я уж было приготовился к поступлению новой ударной порции эндорфина в свой мозг, но на этот раз на пороге стояла Жаба. Наваждение как рукой сняло.
— А вам что, — разочарованно протянул я, — покакать куда-то нужно?
— Ты совсем, что ли, Горин? — рявкнула на меня заведующая. — Марш на допрос!
— Куда? — не понял я.
— На допрос! — повторила она. — Мероприятие по дознанию.
— Я в курсе значения слова «допрос», Любовь Владимировна. Я спрашиваю, куда идти мне?
— Ясное дело, куда, — оторопела она, — к главврачу в кабинет.
Только сейчас я заметил, что Жабина была белее снега.
— А что случилось-то? — не удержался я от вопроса.
— Так это у тебя спросить надо, Горин. Это ты у нас странно себя ведешь в последнее время.
— Странно? — не понял я.
— Ну, а то как же? Вчера якобы заболел, ушел с работы. Дома, со слов сестры, нес околесицу какую-то. Проспал целые сутки, а сегодня заявился в морг и украл тело покойницы. Страннее уж и некуда. Ты зачем всю эту чепуху творишь, Горин?
«И когда это вы с моей сестрой успели связаться?» — подумал я про себя и тут же понял, где собака зарыта.
— Это вам Косяков такую версию событий озвучил? — этот реально мог и домой мне позвонить, и с сестрой поговорить.
— Ну да.
— А меня лично вы спросить, разумеется, не желаете, да?
— А у тебя есть иное объяснение? Ну, так потрудись, Горин, изложи. А я послушаю, — она встала посреди палаты, руки в боки, не давая мне пройти.
Иного объяснения таким слухам я придумать не мог, поскольку у меня попросту не было никаких версий происходящего. Жаба тем временем продолжила свой натиск:
— То-то и оно, Горин. Ты ведешь себя странно. У тебя либо ломка наркотическая, либо передоз, либо инсульт. Одно это твое «покакать»…
— Так на наркотики не только в баночку писают, но и кал на анализ сдают. Раз вы у меня мочу взяли, я подумал, что…
— Кто взял?
— Ну, девушка сейчас заходила, — попытался объясниться я, — медсестра молоденькая. Баночку приносила, писать заставляла, — по лицу Жабиной было видно, что я закапываюсь все глубже. — Да вот же, — уже начал паниковать я, — полминуты назад только! Вы не могли с ней не столкнуться на входе.
— Горин, — с тревогой в глазах и в голосе сказала моя заведующая, — ты, если принимаешь что, лучше полиции сразу скажи.
— Полиции? — удивился я.
— Полиции, кому ж еще? Я же говорю, на допрос тебя зовут!
«Хм, быстро они», — подумал я.
— Ты, главное, правду скажи, Гриша, всю правду без утайки. У нас следствие лояльное. Не верь всему, что в новостях показывают…
— Неужели за свинью могут реально посадить?
— За какую свинью? — не поняла Жабина, и только тут я осознал, что говорим мы сейчас о разных вещах. Не знает она ни про какую свинью. Про пропажу тела бабки Семеновой знает, а про свинью и мое временное умопомешательство — нет. — Они по поводу двойного убийства сюда пришли.
Вот тут уже настала моя очередь изумляться. Это какое такое двойное убийство?
— Батюшки, да ты, никак, не в