Потом какое-то движение... Стук в дверь. Солдат докладывает, что все проверено, осталось осмотреть подвал.
- Я проведу вас туда, - говорит Милька.
Они спускаются в подвал. Милька включает электрическую лампочку, садится на бочку, которой прикрыт вход в бункер, говорит солдатам:
- Смотрите.
Солдаты пересыпают уголь, переставляют кадки, ящики, просматривают все уголки. Милька рассказывает одному из них, вероятно старшему, что-то смешное и хохочет. Я чувствую, как Франта качает головой, удивляясь непринужденности ее смеха.
- Убирайтесь вы к черту отсюда! - орет старший на солдат.
До нас доносится звук поцелуя.
- Довольно... до завтра... - шепчет Милька. - До завтра...
- Где встретимся? - спрашивает немец.
- У моста.
Она выходит с ним из подвала, и еще несколько минут у нас в ушах звенит ее смех.
- Ну, все обошлось благополучно, - говорит Михал, отодвигая бочку. Выходите скорей на воздух.
Я вижу, как он вытирает пот со лба и как кровь постепенно приливает к его побледневшим морщинистым щекам.
- Где Милька? - спрашиваю я. И, не дождавшись ответа, иду в ее комнату.
Милька сидит у окна спиною ко мне. Что-то необъяснимое в ее позе заставило меня остановиться. То ли голова, слишком низко склоненная, то ли руки, безвольно лежащие на коленях. Уйти обратно я уже не могла. Я подошла к ней. Милька не отрываясь смотрела на маленькую фотографию. Майор!..
Милька взглянула на меня виноватым, просящим взглядом. Я знала, каких слов ждала она от меня, но солгать ей я не могла. "Он уедет от тебя, Милька... Я знаю - он уедет со мной!"
Майор пришел в десять часов. Милька спустилась в бункер вслед за ним. Потом она убежала готовить ужин, и мы остались вдвоем. Он пристально посмотрел на меня и, видимо догадавшись, почему я расстроена, засмеялся:
- Эх ты, разведчик! Неужели не понимаешь?.. Так нужно, Ася.
- Да, нужно... Она вон как на вас поглядывает. Нужно...
Майор смеялся:
- Что ты, Асенька!.. Ну совсем глупая девчонка!.. Сцена ревности!.. Ну что ты, милая?!
И сразу перешел к деловому разговору:
- Что будем делать, Ася? Жмут фрицы... На одном месте и недели пробыть невозможно. А переходить каждый раз в новые бункера трудно... Люди прибавляются, а жить негде. Вчера пошли в один бункер, а там немцы-дезертиры. Заняли и живут. "Не хотим, говорят, больше воевать. Хватит!" Да... А что же с тобой делать? Куда тебя прятать?
- Мне безразлично. Где прикажете - там и буду!
- Ладно, ладно, не храбрись. Что-нибудь придумаем.
Холодом тянуло от каменных стен. И мне казалось, что если бы вместо майора пришел сегодня в бункер Молчанов - все было бы по-другому: теплее, лучше...
Мы прожили у Завады три дня. Пришли Василий с Николаем и сказали, что семья Олексы согласна приютить меня. Василий был рад - теперь у него будет уважительная причина чаще приходить к Эльзе.
13
В клубах морозного пара вошли мы в дом. И сейчас же стоявшая у печки девушка повернулась к нам, подбежала ко мне, протянула руку:
- Здравствуйте. Эльза.
Я крепко сжала ее руку, она чуть поморщилась и улыбнулась. В эти короткие минуты, пока мы с ней смотрели друг на друга, я сразу поняла, что станем друзьями. Эльза была такого же роста, как и я, только более хрупкая, легкая в движениях. Светлые волосы, заплетенные в две косы, пышно взбиты над высоким чистым лбом. Не находя еще первых слов, мы стояли и улыбались. Подошел Василий. Эльза вспыхнула. А я смотрела и удивлялась: Василий похорошел до неузнаваемости. Что-то новое, привлекательное появилось в выражении его тонкого бледного лица, во всей фигуре.
В соседней комнате сидел майор и хозяйка дома Ева Олекса.
- Ну, Ася, - сказал майор. - Мы договорились. Будешь жить пока здесь. Как что - придумаете сами. На месте виднее. Рацию получше замаскируйте. Как только получим новые данные - сразу же сообщим.
Скоро они ушли. А мы долго еще сидели, придумывая легенду для меня. К столу подсели и остальные члены семьи: Марыся, Густик и маленькая Ганичка. Хозяин дома погиб на войне, и главой семьи была мать - невысокого роста женщина лет пятидесяти. Старшему сыну, Янеку, каким-то путем удалось избежать службы в немецкой армии, и он почти все время жил в горах.
И вот вшестером мы придумали для меня очень интересную прошлую жизнь. Так как к этому времени я свободно владела польским языком, решили говорить (в случае, если неожиданно зайдет кто-либо из односельчан), что я служанка тетушки из соседней деревни. Но поскольку я не знаю немецкого языка, а все жители обязаны разговаривать по-немецки, я могу сразу выдать себя. Для неожиданной встречи с немцами был придуман особый вариант.
Но не приведи бог попасть на глаза полицейским! По тому, как изменились лица матери и старших девушек, когда разговор зашел об этом, я поняла, что это действительно страшно. Полицейские знали в Бренне каждого человека. Мое пребывание в доме Олексы было опасно для семьи, и то, что Ева все-таки согласилась приютить меня, вызывало чувство огромного уважения к этой женщине.
На другой день с рассветом началось наблюдение за дорогой. Дом стоял на опушке леса, одной стороной он выходил на шоссе. Ближе к лесу, за домом, сараи, свинарник, сбоку пристроен хлев для коров. Из лесу можно незаметно подойти к дому. На полпути от шоссе к нам стоял дом, в котором жили ненадежные люди. Иногда ночью они слышали лай собаки во дворе у Олексы и догадывались, что пришли партизаны. Об этом соседи сообщали полиции при каждом удобном случае. Наблюдение за шоссе было очень важным делом для всех нас, живущих в доме. Я подсчитывала, сколько каких машин, с каким грузом и в какую сторону проехало за день, вечером добавляла к этим данным сведения, принесенные партизанами, и передавала в центр. И не менее важно было сделать все, чтобы оградить семью Олексы от неожиданного налета полицейских.
С утра я садилась у окна и, если видела, что кто-то направляется к нам, тотчас пряталась. Так продолжалось ежедневно в течение полутора месяцев моей жизни в доме Олексы. И как нарочно, в те несколько минут, когда, увлекшись чем-нибудь, мы переставали следить за дорогой, обязательно что-нибудь случалось. После каждого такого случая мы ахали, охали и давали обещание ни на минуту не отходить от окна.
Густик и Ганичка бегали в школу. Эльза и Марыся занимались по хозяйству, мать делала какую-нибудь легкую работу или читала молитвенник. Вся семья была очень набожной, воспитанной в строгом послушании. Я никогда не слышала, чтобы дети возражали матери. Даже маленькая Ганичка обращалась к ней только на "вы". Вечером после ужина все становились на колени. Мать доставала молитвенник, и дети хором повторяли за ней молитвы.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});