Читать интересную книгу Сократ и афиняне - Джала Джада

Сказанное об отдельном учителе в полной мере относится и к обществу в целом. Яркий тому пример наша действительность. Благие призывы остаются призывами, ибо есть класс, который считает, что они его не касаются. Растет алчность, которая нас и съест.

Категорический императив педагогики

Младшая дочь спрашивает: «Папа, ты в Бога веришь?» Отвечаю: «Нет, я атеист». «Значит, — говорит она, — ты в ад попадешь…» Не задумываясь, занятый своими делами, подтверждаю: «Пожалуй, да…».

— А кто маму свою обижает, тот в ад попадет?

— Обязательно. Это уж точно!

— Совсем-совсем точно?

— Не сомневайся!

Через два-три часа мать жалуется: «Что это с нашей малышкой? Дерзит, грубит, не слушается!»

— Бусенька, ты почему маме грубишь? Что, доченька, случилось? Почему моя ласковая и умненькая доченька стала колючкой?

— Я хочу быть всегда с тобой.

— Ну и что?

— Ты же в ад попадешь, и я хочу быть с тобой.

Обнимаю мое сокровище, мою бесценную и бесконечно любимую дочь. Если бы было возможно любить вот так же своих учеников — любить бесконечно, самозабвенно, бескорыстно и непрерывно, как родного своего детеныша, то это и была бы настоящая педагогика.

Колдовство

На вопрос «Есть ли колдовство?» бабушка Ганя отвечает удовлетворительно. Колдовство. Сверхъестественная сила. Волшебство. Чары. И начинает свой рассказ с вопросов. Почему думают, что все это существует где-то не на Земле, не в среде обыкновенных людей? А сила убеждения, что заставляет людей идти на смерть? Это разве не «сверх» естественного сила! А сила дружбы, верности слову, чести? Это разве не больше, чем естественные чувства и потребности! А любовь?! Это разве не волшебство?! Не чары?! Вот правдивая история, что произошла однажды в нашей деревне Головажелудка. Родился мальчик, вырос — дело хорошее. Но решил он жениться на дочери колдуньи. Вот этого никогда нельзя делать. Даже если она красавица.

У колдуньи много детей, и все голодные. Живут на болоте (что за горой Сваха, где еще калина растет и где как-то видела я сову), потому часто грязные. Откуда там они появились, затрудняюсь сказать. Появились как-то недавно, сразу все, раньше о них не слышно было. Говаривали, что откуда-то с юга, из Ферганы, что ли, беженцы. Хотя и колдунья, но «русскоязычная». Ходили слухи, что был и колдун, но не поладил с тамошними властями, вдруг исчез: сначала на время, потом насовсем. Странные вещи у соседей наших творятся. Когда люди в лесу встречали ведьму со сворой детей, чертыхались и сворачивали в сторону, шли в обход, а злые мальчишки иногда кидались камнями. Говорили про них разные пакости, но никто от них всерьез не пострадал, если не вспоминать о том, что люди, кто от невежества искренне, кто от злости умышленно, все свои большие и малые неприятности стали, с их появлением, приписывать «этой старой ведьме» с ее выводком. Случись ли пожар, подохла ли чья корова, завалился ли погреб или даже у бригадира на ягодице чиряк выскочил и то — одним словом, во всем люди видели причиной злой глаз и умысел лесной семьи. Но трогать их не то чтобы боялись, скорее, опасались. Но что более вероятно, скорее всего никто всерьез и не верил этим самым «колдовским» причинам. Люди в космос летают, кругом компьютеры — какая тут колдунья! Жизнь стала улучшаться. Кому хорошо, тот может позволить себе быть добрее. Первые капиталисты, обманувшие доверчивых вкладчиков, сбежали в заморские края. Пролетели над головами людей реформы ельциных, черномырдиных, гайдаров и прочих, будто в Гражданскую войну протопали кони. Имущество прежней власти разобрали, кто поумнее и бессовестней оказался, тому больше досталось. Было не до колдунов и дьяволов лесных, тут своих нормальных дьяволов было полным-полно. Так бы, может, и забыли про это семейство, если бы неизвестно с чего Паша Собакин не решил жениться. Свадьба — дело оно, конечно, хорошее. Тут и пересуду нет. Но это если кто нормальный на нормальной женится. Хорошо вот, если я на тебе или, скажем, ты на мне. Но когда кто-то собирается жениться на дочке колдухи, то тут поразмыслить серьезно требуется. Да не день и не два вовсе, а сразу, враз, как отрезал. А если кто думает плохо и долго, то ему вмиг по его наглой Пашиной морде надавать, чтобы неповадно было, куда не надо ходить и смотреть, да и еще влюбляться. Вон сколько девок! Если уж на экзотику потянуло, вон Нургуль, во-первых, она азиатка раскосая, во-вторых, одна нога короче другой, в-третьих, может зараз выпить литр водки. Головажелудковцы зашумели, гул неудовольствия быстро нарастал, как грозовая туча, которая летом неожиданно возникает на горизонте, бурлит, кипит, цепляя черным брюхом за вершины деревьев на горе Свахе, наползая, накрывает бархатным черным одеялом деревню. Общественное мнение — сила. Родственники отговаривали Пашу, а отец наотрез отказался дать свое благословение. Произошел очень резкий разговор, Павел, убитый горем, был обруган и изгнан из дома. Он бежал, не помня себя, не понимая, куда и зачем. Очнулся Паша от того, что чуть не упал. Стало сразу тяжело и трудно дышать. Показалось, словно кто-то, подпрыгнув, уселся ему на плечи. Но сверху никого не было видно, над головой разбросалась черная беззвездная ночь. По тому, что начался длинный тягун, Паша понял, где он находится. Это место люди называли Черной Гатью, и шла молва о нем недобрая. Люди сторонились и старались не заезжать сюда. Без крайней нужды никто не ездил даже днем, а ночью и подавно. Если забредала сюда корова, у нее пропадало молоко, лошадь начинала хромать на ровном месте, дети заболевали. У взрослых начинался долгий запой. Нередко бывало, что и вовсе пропадали без следа. Так сгинул перед самым развалом Советского Союза мужик на мотоцикле, с женой и сберкнижкой. От страха у Павла волосы стали шевелиться на голове. Вдруг он почувствовал, как кто-то сорвал с него шапку и уносит ввысь. Он еле успел ухватиться, и под ним раздался гадкий смешок, словно горох на ржавое железо бросают. Павел, сам не зная зачем, вдруг завертелся волчком, задрав вверх голову, но ничего не мог в этой темноте увидеть. Успокоившись немного, Павел со своей невидимой ношей опять потащился на подъем. Сделал несколько шагов и вздрогнул. В темном лесу, на болоте, явственно слышно кудахтала курица. Павел резко обернулся и на мгновение увидел белую курицу, которая улыбалась кошачьим ртом, пока не превратилась в огромного черного кота, тут же растаявшего во мраке. Несколько секунд горели лишь красные глаза, но скоро и они исчезли. Стало на плечах еще тяжелее. Почудилось, что сидящий на нем верхом нетерпеливо подгоняет его пятками. Сам не понимая зачем, Павел вдруг громко заржал и галопом рванул вперед. Копыта, т. е. ноги, в темноте бились о валуны, но Павла куда-то толкала невидимая сила. Казалось, тягуну Черной Гати не будет конца. На черном небе появился тонкий волос просвета, извещающего, что откуда-то издалека за горизонтом поднимается солнце, что скоро небо начнет светлеть и наступит утро. Как-то совсем неожиданно и удивительно близко истошно заорал петух. Невидимый наездник вздрогнул, дернулся и соскочил с плеч. И на миг Павел увидел светлое небо, усеянное звездами, и прямо над головой огромную полную луну, успел заметить черную стену леса, окружающую с одной стороны родную деревню. Павел стоял посреди болота и понял, что начинает тонуть в холодной вонючей трясине. Не успев даже закричать, Павел начал задыхаться и не звездная, а жидкая болотная мгла поглотила его. Черная Гать с жадным хлюпаньем, хрюканьем засасывала обессилевшего и одуревшего от страха парня.

«Вот и конец, черт возьми», — подумал Павел и почувствовал, словно чьи-то крепкие когти схватили его и тащат куда-то под землю. Почудилось урчание совы. Через мгновение он увидел над собой холодный серебристый луч лунного света и тут же ухватился за него. Он оказался, хоть и тонким, но очень крепким. Павел намотал его вокруг пояса и слегка дернул. Его рвануло с такой силой, что он даже не понял, что перелетел через Сваху и упал, стукнувшись сильно головой, у того самого родника (головы), с которого берет свое начало р. Желудок. Поднявшись, Паша почувствовал, как зверски он устал, словно всю ночь таскал тяжелые мешки. Тень березы над родником острым концом, как огромным пальцем, указывала на родник. При лунном свете он увидел свое перепачканное лицо и решил умыться. Когда приблизил свое лицо к воде, он увидел, что оттуда на него глядят сердитые и где-то виданные глаза. Откуда-то раздался старческий мужской голос:

— Иди сюда.

Из воды высунулась мохнатая рука и схватила за воротник рубахи. Послышалось козье блеяние и запахло козьей шерстью.

Павел упал в воду, но ни холода, ни мокроты не почувствовал, а увидел себя лежащим на раскрытой постели. У головы стоял закрытый сундук с наваленными на него подушками. В открытой топке потрескивало горящее черемуховое полено, оттуда тек жирный желтый свет и полыхал красный жар.