К тому времени, когда младший приказчик и охранники дотащили повозку к стоянке, их встретил одуряющий запах печеного мяса. Видимо, обозники сами придумали, что им поесть — прирезали одного из волов, освежевали и запекли на углях. А судя по заплывшему глазу Инвудаса, старший приказчик был категорически против. Это плохо, что главный начальник потерял свой авторитет, но с другой стороны, сам виноват. Данут бы не очень удивился, если бы сейчас в небольшом отряде вспыхнул мятеж. Но с другой стороны, бунтовать особого смысла не было. Все пошли добровольно, за плату. А кому что—то не нравилось, тот ушел после схватки у болота.
— Ну как? — подскочил к Дануту старший приказчик. — Где укладка?
— В пропасти, — коротко ответил юноша, отправляясь к костру, возле которого шла раздача еды. Разговаривать и объясняться на голодное брюхо не хотелось. Получив свою долю — кусок плохо пропеченного мяса (мясо вола — это тоже говядина?), завернутого в лопух, Данут уселся прямо на землю. И хотя пища была несоленой и приготовлена на скорую руку, все казалось вкусным.
— Ты лопушком закусывай, — услышал Данут голос Карагона.
Возчик, с кряхтением уселся рядом.
— Я говорю — лопушок, он растение полезное и даже вкусное. Если есть нечего, лопухи за милую душу идут.
Он что, корова, чтобы лопухи есть? Но почему бы не попробовать. Парень осторожно откусил часть шершавого листа, заедая им сочное мясо. А ведь и впрямь, ничего.
— Вот—вот, — с одобрением заметил Карагон, сам поедавший мясо вприкуску с листом. — Если в дороге много лет проведешь, жрать станешь все, кроме дров. Имей в виду — можно еще одуванчики есть.
— Спасибо, — поблагодарил парень старого возчика. И впрямь, мало ли что в жизни может пригодиться? Поинтересовался у старика: — Как рука?
— Да все хорошо, — помахал раненой рукой Карагон, показывая, что она зажила. — Я с тобой о другом потолковать хочу.
— О чем?
— Мы с ребятами решили, что по четыре векши за рейс — этого мало. Очень мало! Мы же своей шкурой рискуем. Такой поездки отродясь не было. Ну, разбойники нападут — дело привычное. Но чтобы лягухи, да черепахи — в пьяном сне не приснится. А за шкуру — цена особая.
— О том надо с Инвудасом толковать, — пожал плечами Данут, доедая мясо. Вытерев жирные руки остатками лопуха, смял лист и выбросил его в сторону.
— А что с ним толковать? — хмыкнул Карагон. — Толку от него, как от вола приплода. Старшего твоего уже никто за начальника не держит. Для нас ты начальник. Как ты решишь, так и будет.
— Может, оно и так, но векши и расписки у Инвудаса. Вернее, у него были, — поправился парень, вспомнив про укладку, канувшую в пропасть. — И его дядька старшим назначил. Мое слово маленькое.
— Укладка — дело десятое, — усмехнулся возчик. — Не верю, что хороший приказчик при себе никаких бумаг не имеет. Инвудас твой, наверняка в Хандварке или в Бегенче сумеет векшей раздобыть.
Данут и сам в этом не сомневался. Зная своего начальника, парень был уверен, что Инвудас хранит заемные письма и векселя при себе. Он сам, например, так бы и сделал.
— Ну и как ты себе это представляешь? — поинтересовался парень. — Скажем, я соглашусь, а Инвудас откажет?
— Мы это сами понимаем, — кивнул Карагон. — Нам—то от тебя что надо? А надо, чтобы ты в драку не полез, если начальник твой против будет. Мы тебя в бою видели, ты же такое сотворить сможешь, что Ящер не позавидует! И про пиратов, которых ты один разгромил, тоже наслышаны. Но мне кажется, что парень ты справедливый и нас понять должен.
Данут и сам считал себя справедливым. И возчиков он вполне понимал.
— Так сколько вы хотите?
— Мы хотим свой процент прибыли взять, — твердо сказал возчик.
— И сколько?
— Пятьдесят, не меньше.
— Ничего себе! — присвистнул парень. — А харя не треснет? Если вам пятьдесят процентов, так на кой Ящер нам сюда тащиться было? К тому ж, мне теперь Инвудас долг повесит, из—за укладки. А кто знает, сколько в ней векшей было? Может сто, а может и тысяча.
— Так это всегда так, — усмехнулся Карагон. — Хочешь получить справедливую цену — запрашивай больше. Я с ним хочу на десяти процентах сойтись. Мы же не пальцем деланы, знаем, сколько петрол будет стоить, если его кроме нас никто не привезет. Сколько он нынче? Пять векшей за бочку? Так вот, он теперь будет пятьдесят стоить, не меньше.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Данут хотел поправить возчика, назвав ему цену на петрол в Тангейне. Там он стоит не пять, а семь векшей. Два кожаных обрезка — это накрутка. Что ж, теперь она будет выше, вот и все. Потенциальных покупателей, которым придется потратиться, парень не жалел. Бедняки петрол не покупают, он им не нужен.
— А про укладку свою — ну, не свою, а приказчикову, плюнь и забудь, — утешил юношу возчик. — Ты ему шкуру спас, а она дороже любых денег будет.
Небо над долиной заволокла туманная дымка — верный признак того, что если не будет ветра, начнется дождь. В безветренном безмолвии одуряющее пахло ... пшенной кашей.
Инвудас ходил мрачный, с Данутом не разговаривал, считая того чуть ли не предателем интересов Торгового дома, а младший приказчик не настаивал и в собеседники не набивался. Понимал, что старший товарищ сейчас испытывает не лучшие чувства. Судя по довольным мордам возчиков и охраны, они выторговали—таки свой процент. Еще бы не выторговали. Если что, они бы просто ушли, оставив волов и обоих приказчиков. И куда дальше? От молодежи, привезенной с собой из Тангейна, не осталось никого — кто убит, кто ранен, а кто неизвестно где. Вдвоем с Инвудасомне отвести стадо, а ведь еще покупать петрол, искать телеги и бочки, возвращаться обратно.
Иногда Дануту казалось, что самым лучшим для него и для всех остальных стало бы возвращение обратно. Стоило ли земляное масло стольких потерянных жизней?
А возчики и охранники, получив «добро» на свою долю процента (Данут не спрашивал, на сколько договорились, скажут и так.) словно воспрянули духом. Откуда—то появились еще четыре телеги. Глянув на пополнение, чуть—чуть повеселел и Инвудас. Кажется, до старшего приказчика начала доходить простая вещь — он, пообещав людям процент, заставил их думать, как и на чем сэкономить? Ведь траты, как ни крути, скажутся на общей доле прибыли.
Откуда появились телеги,узнать не сложно. Взялись они из густых кустов, окружавших стоянку. На утоптанных площадках, рядом с водой, где испокон веков обозники разбивали свои биваки, всегда скапливались ненужные вещи — колеса с выбитыми спицами, ломаные телеги, треснувшие оглобли. Иногда сломанное просто сжигалось — но это происходило редко. В дороге может всякое случится, зачем портить вещь, которую можно когда—нибудь починить? Это как лесные избушки, где прохожего ждет пара горстей крупы, соль и котелок. Если ты нищ и гол — пользуйся, а если есть лишнее, оставь другим. Собрать из кучи деревянного хлама, дополнить недостающее, если есть топор и лес кругом, не проблема.
На стоянках валялись старые бочки, из под земляного масла. Как ни бережешься, не проверяешь, но бывают и дырки, и трещины. От тряски может слететь обруч, ослабнет затычка. Да мало ли что! На кой Ящер тащить их обратно, если петрол вытек? Но, увы, рассохшиеся емкости в дело не приспособишь — сколько не лей в них воду, а клепки, пропитанные петролом, не желают разбухать. Но мужики заверили, что с бочками—то проблем не будет. Возьмут их хоть в Армакоде, хоть в Бегенче. А если потолковать с местными и покупать их, как бы для себя, а не для пришлых купцов, то можно взять емкости за бесценок.
А Карагон отвел Дануту в сторону и сказал, кивнув на волов, мирно жующих жвачку:
— Если уж совсем будет туго с бочками, посуду с них возьмем...
Данут понял не сразу, что еще можно взять с молчаливых работяг, но потом дошло. Он ничего не сказал возчику, но про себя решил, что резать волов, чтобы снять с них шкуры и сделать меха, не даст. Не то, что парень был чересчур жалостливым — в поморских поселках такие слюнтяи не выживают, но ради петрола пускать под нож животину — нет, не бывать этому. Да и не тот случай, чтобы жертвовать скотиной. Они, бедолаги, и так послужили людям верой и правдой.