Когда они садились в такси, ей хотелось, чтобы он пощупал ткань, одобрил пуговки, поправил вырез. Она сладострастно потягивалась, чтобы убедиться, насколько плотно ее облегает платье, поглаживала ткань, словно это была ее кожа.
Потом она стремилась избавиться от платья с не меньшей страстностью, чем вначале надеть его. Ей хотелось, чтобы с ним имел дело Пьер, мял его, проводил крещение своим желанием.
Она припала к нему в своем новом платье, которое заставляло его особенно остро ощущать ее энергичность. И, когда они наконец вернулись домой, ей захотелось закрыться с ним в комнате, чтобы он завладел ее платьем, как он это делал с ее телом, она терлась, прижималась и обвивала его и не удовлетворялась, пока он не срывал с нее это платье. Когда же это свершалось, она не оставалась в его объятиях, а расхаживала по комнате в нижнем белье, расчесывала волосы, припудривалась и вела себя так, словно готовится уйти, и Пьеру не оставалось ничего, кроме как принимать ее такой, как она есть.
Она по-прежнему носила туфли на высоких каблуках и подвязки. Между подвязками и трусиками, равно как между талией и крохотным бюстгальтером, виднелось голое тело.
Через некоторое время Пьер попытался поймать ее. Ему хотелось окончательно ее раздеть. Ему удалось только расстегнуть бюстгальтер, и она снова выскользнула из его объятий, чтобы исполнить для него танец. Она хотела продемонстрировать ему все движения, которые только знала. Пьера восхищала ее легкость.
Он поймал ее, когда она проходила мимо, но она не позволила ему прикоснуться к своим трусикам, а только разрешила снять с себя чулки и туфли. Но в этот момент она услышала, как входит Жан.
В чем была, она выскочила из комнаты Пьера и бросилась навстречу Жану, совершенно голая, если не считать трусиков. Потом он увидел Пьера, который вышел за ней следом, рассерженный, что его лишили удовольствия, рассерженный тем, что ему она предпочла Жана.
Жан все понял. Но он не испытывал к Жанетте никакого желания. Ему хотелось освободиться от нее. Поэтому он отверг ее и оставил их одних.
Тогда Жанетта вернулась к Пьеру. Пьер попытался ее успокоить. Она была рассержена, начала собирать вещи, одеваться, собираясь уйти.
Пьер преградил ей дорогу, отнес ее в комнату и бросил на кровать.
На этот раз он решил любой ценой овладеть ею.
Их схватка была приятной, его грубый костюм терся о ее кожу, его ягодицы терлись о ее нежные груди, его туфли — о ее голые ноги. И в этом смешении твердости и мягкости, холода и тепла, жесткости и податливости Жанетта впервые признала в Пьере своего хозяина. И он сам это почувствовал. Он сорвал с нее трусики и обнаружил, что она истекает соком.
И тогда его охватило дьявольское желание причинить ей боль. Он ввел в нее только свой палец. Он двигал пальцем до тех пор, пока Жанетта не начала испытывать удовольствие и возбужденно перекатываться, после чего вынул его.
Прямо перед ее удивленным взором он достал свой возбужденный пенис и начал его поглаживать, доставляя себе максимальное наслаждение. Иногда он делал это только двумя пальцами, обхватывая его за кончик, а иногда — всей ладонью. Жанетта могла видеть, как он сжимается и разбухает. Казалось, что он держит в руке трепыхающуюся птицу, пленницу, которая пытается броситься на нее, но которую Пьер удерживает ради собственного удовольствия. Она, как зачарованная, не сводила глаз с его пениса, даже приблизилась к нему вплотную. Но он еще не мог избавиться от гнева на нее за то, что она выскочила из комнаты, чтобы встретить Жана.
Она опустилась перед ним на колени. Хотя между ног она еще ощущала трепет, но понимала, что если ей удастся хотя бы поцеловать его пенис, то сможет утолить свое желание. Пьер позволил ей стать на колени. Казалось, что он готов к тому, чтобы позволить ей взять пенис в рот, но он этого не сделал. Он продолжал его теребить, рассерженно наслаждаясь собственными ощущениями, словно говорил ей: «Я в тебе не нуждаюсь».
Жанетта бросилась на кровать и забилась в припадке истерики. Ее безумные жесты, то, как она зарывалась головой в подушку, отчего больше не могла видеть Пьера, как она дугой выгибала тело, возбудили Пьера. И все же он не доверил ей свой пенис. Вместо этого он зарылся лицом ей между ног. Жанетта откинулась и затихла. Она что-то тихо бормотала.
Пьер собрал губами свежую пену у нее между ног, но не намеривался позволить ей достичь вершины наслаждения. Он щекотал ее. Как только он чувствовал, что она приближается к оргазму, так сразу останавливался. Он держал ее ноги широко раздвинутыми. Его волосы свешивались ей на живот и ласкали ее. Левой рукой он дотянулся до одной из ее грудей. Жанетта пребывала почти в беспамятстве. Теперь он понимал, что если бы зашел Жан, она этого не заметила бы. Жан мог бы даже начать заниматься с ней любовью, но и тогда она бы его не заметила. Она находилась полностью под чарами пальцев Пьера, ожидая от него высшего наслаждения. И когда наконец его возбужденный пенис коснулся ее мягкого тела, это было почти как ожог: она задрожала. Он никогда не видел, чтобы ее тело было настолько неконтролируемым, настолько отстраненным от всего, кроме желания быть обладаемой и удовлетворенной. Она расцветала под его ласками, и в ней рождалась уже не девочка, а женщина.
ИЗ «ДНЕВНИКА»
[Март, 1933]
Звонок от Генри: встреча с доктором Ранком оказалась стопроцентным успехом. Ранк с ним подружился. Он в восторге от Генри. Утверждает, что «Тропик Рака» не отражает его целиком, а только является его преувеличенным односторонним отражением.
— Всем этим я обязан тебе, — говорит Генри.
— Ты обязан этим тому, что ты есть, — отвечаю я.
Я сообщила Генри, что Ранк хотел бы с ним встретиться. Генри немного встревожился, но мне он доверял. Ему требовалось быть уверенным, что брошенный вызов его устроит. […]
Гости ушли. Я сижу одна в студии. Пришли супруги Альенде с Антоненом Арто. Антонен смотрел на хрусталь. Мы прогуливались по залитому луной парку, и Антонен был сильно возбужден и пребывал в романтическом настроении: «Здесь присутствует красота, которая нам казалась исчезнувшей в этом мире. Дом — волшебный, сад — волшебный. Все как в сказке».
Арто — стройный, напряженный. Изможденное лицо с глазами провидца. Сардонические манеры. То усталый, то пламенный и ядовитый.
Театр для него — это место, где он может выкрикнуть боль, гнев, ненависть, передать нам насилие. Самая яростная жизнь может вырваться из ужаса и смерти.
Он говорил о древних кровавых ритуалах. Заразительная сила. Как мы утратили магию заражения? Древние религии знали, как надо проводить ритуалы, чтобы сделать заразительными веру и экстаз. Исчезла сила ритуала. Он же хотел придать ее театру. Ныне уже никто не способен поделиться чувством с кем-то другим. А Антонен Арто хотел, чтобы эту роль выполнял театр, чтобы быть в самом центре, чтобы этот ритуал нас всех разбудил. Ему хотелось закричать так, чтобы люди снова возбудились, пришли в состояние экстаза. Никаких разговоров. Никакого анализа. Заражение через воспроизведение экстатических состояний. При этом — никакой сцены, вместо этого — ритуал посреди аудитории.