— А ну признавайтесь, вы ряды подожгли? — разгневалась я.
— Мы тебя спасали, — ребятишки слаженно потерли уши, сестрица обиженно хлюпнула носом. — Как увидели, что тебя на костер тащат, так и придумали! Нет бы спасибо сказать, она еще и дерется!
— Да ветки мы запалили. Подымят и потухнут, — поджал губы Таир.
— А если заприметил вас кто? — я схватилась за голову.
— Так все на ведьму смотреть ринулись, — ухмыльнулся Таир. Венок из желтых привядших одуванчиков съехал ему на глаз. — На нас и не глянул никто.
— Домой едем, — вздохнула я. — Хватит уже, нагулялись. Таир, ты чего нахмурился?
— Холодом тянет, — неуверенно протянул мальчишка. — Не чуешь? А ведь день погожий, солнечный… Но все по ногам словно сквозняк гуляет…
— Шайтас рядом, — сквозь зубы процедила я, глянула на притихших детей остро. — Слишком близко. А холодок — признак недобрый, знать где-то дверь незапертая. Плохо дело. А ну, живо убираемся отсюда…
Но только уйти мы не успели. Закричала где-то в толпе девица, и народ шарахнулся в сторону, как чумной. Тут уж и я почуяла холод — нехороший, нездешний. Осмотрелась, нахмурившись, не зная, что предпринять. Лезть в толпу разбираться — желания не было, но и мимо пройти — никак. Да и голос девичий надрывный, жалостливый, рвал сердце.
— Стойте на месте, — велела я детишкам. Но, конечно, они сразу следом увязались, да разворачивать их не стала, только рукой махнула.
Плач раздавался от кибиток кочевниц, и я торопливо пошла в ту сторону. Люди толпились, не давая пройти, и пришлось расталкивать их локтями. Под навесом сидела старуха и стонала в голос. Худые руки в браслетах, седые космы под красным платком, а глаза знакомые — черные да дерзкие. Видела я уже сегодня эти глаза…
— Шаиса, здесь что-то не так, — на ухо мне прошептал Таир. Мальчишка побледнел и зябко поежился, хотя и припекало Ивушки яркое полуденное солнце. Да я и сама чуяла. Кочевница меня увидела, плакать перестала, поманила пальцем. Люди к ней не приближались, хоть и смотрели кто с испугом, кто с праздным любопытством. Но из кибитки выскочили здоровые мужики да старуха, отогнали любопытствующих. И смотреть простому человеку не на что — сидит на земле косматая плачущая кочевница, вот и все развлеченьице. Я присела рядом. Положила осторожно ладонь на землю — пальцы от изморози свело.
— Помоги, — прошептала кочевница.
Я тронула ее кожу на запястье — сухую, пергаментную. Выпил кто-то ее силу и красоту, всю целиком, за один глоток. Черное это колдовство, страшное и прóклятое. Жизнь и молодость можно по каплям у природы брать — из травинок и цветов, сот медовых и родников журчащих, почек березовых и земли. Взять немного с благодарностью и поклоном — на пользу и без расплаты. А можно разом из живого человека вытащить, выпить, как кружку молока, оставив почти пустую оболочку. Но за силу платить придется душой… За такую ворожбу Шайтас Омут с радостью откроет, прямо на месте.
Так для кого же тут демон дверь держит, для чьей души?
— Кто это сделал?
— Не знаю, — прохрипела кочевница. — Не почувствовала… Хохотала да танцевала, а потом разом силы закончились, упала на ноги… А как взглянула на себя в зеркало, так чуть не умерла… Но мне и так недолго, чувствую, осталось.
— Успеешь, — нахмурилась я.
Таир рядом со мной присел и побледнел еще больше.
— Что чувствуешь? — шепотом, косясь на зевак, спросила я.
— Смотри, — он протянул мне свой венок с головы. Желтые цветы не привяли, как бывает на жаре, а высохли, словно пролежали на потолочной балке всю зиму. Хрупкие стали, осыпались трухой, стоило мне палец протянуть. — И во многих местах так, — чуть слышно сказал мальчишка. — Жизнь кто-то из Ивушек тянет.
Я кивнула, соглашаясь. И кочевницу не просто так выбрали, если бы поменьше сил забрали, то в старуху обращаться девушка стала бы уже после праздника, далеко от поселения. Пожадничали, видать…
— Кого в кибитку зазывала? Вспоминай, кочевница, твоя жизнь у другого человека, ничьей твою силу не заменить. Понимаешь? Нужно найти того, кто забрал. А берут через предметы или продукты, ты должна была отдать что-то. Сама отдать, добровольно, с улыбкой!
— Так я всех зазываю! — всхлипнула она. — Предлагаю в грядущее заглянуть! Ты вот подходила со служителем, девицы незамужние, веселые, кухарка снадобье спрашивала… потом мужик… в шапке был, а ведь лето почти…
— Что за мужик? — насторожилась я.
— Чернявый, голубоглазый, видный такой, — пыталась припомнить кочевница. Закашляла натужно, махнула слабой рукой своим товаркам, чтобы не подходили. — Кожух на нем лисий, серебром отливает, шапка песцовая. Красивая да дорогая.
Я похолодела, но тряхнула головой. Мелькнула шальная мысль, да отбросила я ее, как небывалую.
— Его тоже в кибитку звала?
— Воды он попросил, — тяжело протянула старуха. — Я и вынесла. Еще подумала, что упрел, бедняга, в мехах, вот и запыхался. Отказывать не стала, понадеялась на выгоду…
— Он что-то спрашивал?
— Неразговорчивый был, хоть и улыбался приветливо. Воды выпил, поблагодарил и ушел. Даже медяка не дал за водицу!
Я погладила ладонь девушки-старухи, размышляя. Похоже как… С водицей и чужую силу испить можно, а не заплатил, чтобы колдовство закрепить. Иначе — никак. Но додумать не успела, темная тень солнце закрыла. Подняла глаза — рядом Ильмир стоял, а за его плечом — Велена. И оба смотрят хмуро, недовольно.
— Что случилось? — поджала губы княжна. — Вересенья, вам давно пора вернуться в поместье, или вы думаете, я вам за развлечения платить буду?
Язык зачесался ответить княжне все, что я о ней думаю, но сдержалась. Не время сейчас. А служитель нахмурился, шагнул к кочевнице, пытливо всматриваясь в темные глаза. Я тоже глянула испуганно, качнула головой, чтобы не говорила о произошедшем. Но девушка ничего уже не рассказывала — сидела, уткнувшись лицом в цветастую юбку поверх тощих коленей да всхлипывала. Ильмир кивнул Таиру и Леле и на меня взгляд перевел. Я погладила кочевницу по голове, выдернула незаметно несколько волосинок.
— Найдется пропажа, — сказала я, поднимаясь. — Не убивайся так. Я поищу…
— Вересенья, у вас другие обязанности есть, если вы забыли, — Велена свела золотистые брови, — вместо того чтобы прохлаждаться да вести глупые беседы с грязными кочевниками!
— Велена, довольно, — негромко сказал Ильмир. Синие глаза его, не отрываясь, смотрели на сидящую у кибитки старуху.
— А вы к нам в гости сегодня придете? — звонко поинтересовалась у служителя Леля. Княжна покраснела и вцепилась в его рукав, привлекая к себе внимание.
Ильмир качнул головой, улыбнулся краешком рта:
— Не думаю.
Княжна посмотрела недовольно, но ничего не сказала, хоть и нахмурилась да мазнула по мне злым взглядом, словно острым ножом. Я отвернулась. Кочевники подхватили под локотки девушку-старуху и потащили ее в кибитку.
— Расходитесь, не на что тут глазеть, — выкрикнул один из них. Кочевница глянула мне в глаза и ушла, тяжело подволакивая немощные ноги. И мы все проводили ее взглядами, кто с какими мыслями— не знаю, а я с беспокойством. Обещала помощь, но где искать, я пока не знала.
Ярмарка шумела по-прежнему, веселился народ, уже полезли на столб за сапогами хмельные мужики, а здесь, у кибиток, повисла гнетущая тишина. И хоть не понял никто, что произошло, но люди отсюда сбежали, душой почуяв неладное и страшное. Велена, фыркнув недовольно, тоже ушла, потянув Ильмира за собой. Служитель кивнул нам и отправился следом за княжной, не оглядываясь.
— Что будем делать? — негромко спросил Таир, потом развернулся и отвесил несильную затрещину Леле. — А ты совсем сдурела, при княжне Ильмира в гости зазывать? Вот, девчонка… Глупая!
— Сам дурак, — огрызнулась сестрица, потирая затылок. — Видел, как он на Шаиссу смотрел? С подозрением! А у нее вон коса рыжая из-под платка торчит! А так Велена озлобилась и женишка от нас утащила!
— Как рыжая? — ахнула я и перекинула на грудь косу, присмотрелась — и правда! Темной медью налились пряди, золотом отсвечивая на солнце.
— И глаза меняются, — всмотрелся в меня мальчишка. — Ярче стали, не серые уже — голубые почти. Отчего так?
Я посмотрела в сторону, где скрылись за цветастыми одеждами веселящихся людей Ильмир и Велена. Тронула пальцем колечко, что висело на груди, под платьем. И повернулась к притихшим ребятишкам.
— Домой идем, — велела я.
Они кивнули понятливо, спорить не стали, знать тоже нагулялись уже на ярмарке! Только Таир тронул меня за руку, оглянувшись грустно на притихшие кибитки кочевником.
— Как же так, Шаиса? — помрачнел он. — Вся эта ворожба черная — от Шайтаса, демонская. Неужто нет никого сильнее него?
— Есть, — я пригладила мальчишке темный вихор. — Есть, Таир.