Читать интересную книгу Ночное солнце - Герай Фазли

Как только ее приняли на работу в полевой госпиталь, ей сделалось легче, будто пришел конец всем перенесенным страданиям, и она глубоко вздохнула. Она видела, что фронт рядом, значит, и она поближе к Искендеру.

Но как ни были сильны эти новые ощущения, они не могли пересилить ее каждодневных забот. Устроившись на работу, она попросила разрешения на один день сходить домой. Предлогом было взять кое-какие вещи, но только предлогом, единственной целью было: узнать что-нибудь об Искендере.

Рано утром, под пристальным, полным забот взглядом Зины она поела, оделась.

- Зиночка, дорогая... вечером меня дождешься? Во что бы то ни стало я к вечеру вернусь. Дай я тебя поцелую... Ты такая хорошая... Я так тебя люблю... Ну ладно, я пошла... прощай... - В дверях она обернулась: - Дождись меня... Зиночка!

Когда она проходила под окном своей квартиры, что выходила во двор, она подняла голову: а вдруг Искендер стоит у окна и ждет ее. Нет! Двустворчатые окна были наглухо закрыты черной шторой, они напоминали глаза слепца в черных очках.

Она торопливо поднялась по невысокой лестнице. Бумажка, вложенная ею в замочную скважину, была на месте. Она не хотела этому верить, Искендер должен был прийти, ведь сердце ее никогда не обманывало. Будто желая получить ответ, она вытащила записку из замочной скважины, в нее была вложена другая - тоже трубочкой. Лоб у нее сделался ледяным, руки дрожали, все тело бил озноб. Да, сердце ее никогда не обманывало, Искендер приходил...

Пока она разворачивала трубочку, не желавшую слушаться ее дрожащих пальцев, она успела побывать на том свете и вернуться обратно. А когда наконец развернула записку, ее подхватила и понесла другая волна: "Уважаемые Искендер и Гюльназ-ханум! Пришел вас навестить. Не застал никого дома. Очень сожалею. Ждать нет времени. Если смогу, зайду завтра вечером. Целую. Данилов".

Некоторое время Гюльназ стояла неподвижно. Что же делать? Кинуться за Сергеем Марковичем? Но куда? Она еще раз развернула записку, еще раз прочитала ее. Будто заблудилась между строк этого крошечного обрывка бумаги. Была околдована чарами только что прочитанных строк и при повторном прочтении открыла какой-то новый смысл этих слов. Интересно, зачем приходил Сергей Маркович? Неужели просто так, навестить? О боже, зачем я послушалась Зину и осталась там. Вдруг Сергей Маркович больше не придет? Нет, придет, он же сам написал, "если смогу... зайду завтра вечером"...

"Если смогу..." Эти слова она произнесла вслух и вздрогнула. Их можно было толковать как угодно: Сергей Маркович мог и не прийти. Вот обещал же он в прошлый раз, а не пришел. И она, и Искендер были уверены, что он придет, а он будто совсем исчез. А вот теперь, спустя два месяца, объявился, сам пришел повидаться, хорошо, что записку оставил.

Она открыла дверь, вошла в квартиру: размотала на голове шаль, сняла ее и повесила на вешалку. Огляделась. Прежде всего поискала следы рук больших, сильных рук Искендера - на домашних вещах. Кровать была в том виде, в каком она ее оставила; никто не прикасался к пустой и холодной посуде, Несколько угольков, положенных ею по счету перед печкой, казалось, тихонько потрескивали, но это ей только казалось. В комнате было холоднее обычного. Из щели в оконной раме, хоть и заткнутой ватой и тряпками, дуло. И весь этот день, до самого вечера, ей предстоит коротать в одиночестве. В запасе оставалось немного угля - можно было разжечь печь. Все равно она здесь ночевать не будет... Зина будет ждать ее в теплой комнате. На что ей уголь?

Она присела на корточки перед печкой и хотела протянуть руку, чтобы набрать угля, как вдруг кто-то будто схватил ее за руку: "Постой! Потерпи! Еще можно не разжигать печку!" Это был голос ее сердца.

Она выпрямилась. Еще не было одиннадцати. Данилов обещал прийти вечером. Значит, у нее есть несколько часов свободного времени. Можно сходить на почтамт.

Она уже обмотала голову шерстяной шалью, собралась выходить и вдруг вспомнила: а если придет Искендер? Надо опять оставить записку в замочной скважине: "Искендер, я ушла недалеко. На почту и обратно. Вечером буду дома. Гюльназ".

Аккуратно вложила записку в замочную скважину, заперла дверь. Ключ даже не коснулся бумажки.

Но лучше было бы ей на почту не ходить, одно расстройство. Ни от Искендера, ни из дому писем не было.

Тем же путем она возвратилась обратно. Мысль, как бурав, сверлила в мозгу. "Ну почему Искендер ничего ей не написал? Допустим, у него нет возможности, а почему не пишет Эльдар? Допустим, и у него времени нет, но из дому-то почему не пишут?" Эти "почему" так и волоклись за ней следом. Здесь, на знакомых тротуарах и поворотах улиц, число этих "почему" все множилось. Из развалин ее госпиталя как будто еще доносился вопль Виталия: "Гюля, где ты?" В ушах ее все еще отдавалось проклятье Германа Степановича: "Так вам и надо, получайте!"

Сердце ее готово было разорваться от тоски и одиночества. А город будто вовсе опустел. На него, как после воздушного налета, вдруг опустилась давящая, тяжкая тишина.

Она шагала медленно, сама не знала, куда бредет. По внешнему виду зданий, мимо которых она проходила, по разговорам, одежде входивших и выходивших людей она старалась определить: военное ли это учреждение или гражданское...

Она шла и вдруг увидела на левой стороне улицы низенький домик с частыми окнами, выходящими в небольшой скверик. Перед ним стояла машина "скорой помощи". Она поняла, что это госпиталь. Сердце ее забилось с тайной надеждой. А вдруг это та самая машина, о которой говорил Искендер. В этой машине он увидел доктора Салиму, даже побежал за ней, хотел разглядеть номер, но он был залеплен снегом. Свернув налево, она вошла в скверик. Как человек, хорошо знающий, куда он идет, она спокойно и уверенно направилась прямо к двери. Было тихо. В скверике - никого. Она смело отворила большую тяжелую дверь и очутилась в вестибюле. Справа был просторный красивый гардероб. Но он был пуст, там висело только несколько белых халатов. Слева, вдоль стены, - довоенный фотостенд.

Гюльназ двинулась вперед. В коридоре ей повстречалось несколько женщин в белых халатах. Они собирались пройти мимо, даже не взглянув на нее, но она сама их остановила.

- Извините... Вы не скажете?..

Одна из женщин - как видно, врач, Гюльназ заключила это по ее серьезному лицу и по фонендоскопу, торчащему из кармана халата, остановилась.

- Слушаю вас... - И она вопросительно посмотрела на Гюльназ.

- Не работает ли здесь доктор Салима? Салима Салимовна? Не знаете ли вы...

- Нет, не работает, и такого врача мы не знаем. Проговорив это, она быстро удалилась. Гюльназ, вся красная, растерянно смотрела ей вслед. Что она такого спросила? Разве можно быть такой невежливой? Слезы душили ее. С трудом взяв себя в руки, она собралась было уйти, как вдруг столкнулась лицом к лицу с пожилой женщиной. С печалью на улыбчивом лице та смотрела на нее.

- Что с вами, дочка? Кто вам нужен?

Почувствовав, что лицо ее горит, Гюльназ непроизвольно сказала:

- Я ищу одного раненого. Лисицын... Виталий...

- А, это вы о Витьке из сгоревшего госпиталя на Фонтанке... у него состояние тяжелое... На втором этаже, тридцать четвертая палата...

Гюльназ не верила своим ушам. Неужели эта женщина говорит о Виталии? Что это за наваждение, о господи! Она бросилась к лестнице. Сзади послышался спокойный голос:

- Так нельзя, дочка, иди, я дам тебе халат...

Она выхватила халат у нее из рук. "Говорите, состояние тяжелое?" И побежала вверх по лестнице. "Сейчас он меня увидит, и ему станет легче. Я это знаю, увидев меня, Виталию станет легче".

Хорошо знакомый ей госпитальный порядок, выстроенные в шеренгу в светлом коридоре шкафчики с лекарствами, койки, раненые, провожающие ее удивленными взглядами, снующие медсестры, все это было таким ей привычным и знакомым. Сейчас она увидит Виталия. Глаза ее уже искали тридцать четвертую палату.

Но в палате Виталия не оказалось. Ей сказали, что его перевели в другую, совсем плох. Услыхав все это от врача, Гюльназ взяла себя в руки. Достойно и сдержанно она попросила разрешить ей хоть на минуту повидаться с Виталием. Вернувшиеся к ней, как всегда в трудную минуту, терпение, гордость и достоинство юности - сыграли свою роль. Как можно было отказать в просьбе такому серьезному человеку?

Виталий действительно был совсем плох. Несколько человек в белых халатах стояли вокруг него, о чем-то тихо переговаривались. Гюльназ робко подошла к носилкам на железных опорах, прошептала:

- Виталий, дорогой... Ты меня слышишь? Я Гюльназ...

Белые бинты полностью закрывали его лицо, блестели лишь глаза. И вдруг в их глубине мелькнул, точно луч, быстрый огонек, мелькнул и... погас. И все... Это был отзвук на ее зов. Виталий ее услышал, узнал. Этот последний разряд молнии был доказательством того, что он узнал ее, узнал...

- Виталий!.. - Она склонилась над носилками. - Я люблю тебя. И всегда буду любить, ты - мой Эльдар.