— В чем дело, друг? Что с тобой стряслось, Лейси? — ласково спросил его капитан Джим.
— Посмотрите! — задыхаясь произнес наконец Лейси, когда на него были устремлены все взоры, и показал нам обломок камня, который тут же кинул на землю и растоптал каблуком. — Смотрите! Подумать только, опять я влопался с этим проклятым фоссилиферическим траппом, провались он! Подумать только, и это после того, как мы с профессором Паркером уже попались на такую чертовщину в Станисло, в шахте на сто футов под землей! И вот, извольте, опять меня подцепила!
Воцарилось гробовое молчание; мы тупо смотрели друг на друга.
— Однако, Бассет, за последние две недели мы не раз находили такую штуку, — сказал Уокер, подняв осколок этого камня.
— Но как? —свирепо взглянув на него, возразил Лейси. — Находили наслоенным на кварц или же не наслоенным на кварц? Находили в вулканической жиле, в рыхлом песчанике или находили в твердом пласте? Ответьте мне, и тогда потолкуем. Но этот… так его и так, фоссилиферический трапп, вместо того чтобы налегать сверху, налегает снизу. А это означает…
— Что? — нетерпеливо спросили мы.
— А то, что ему… то, что колебание почвы, это доисторическое вулканическое землетрясение, вместо того чтобы напирать на реку сбоку и сдвинуть ее в сторону, сделало полный оборот и переворотило старое русло вверх дном, и цемент, будь он неладен, очутился на другой половине земного шара! Ищите теперь его в Китае, не иначе.
Мы продолжали смотреть друг на друга, старшие — нахмурившись, молодые — с трудом сдерживая смех. Капитан Джим, озабоченный только волнением своего приятеля и следивший за этим последним доказательством его несравненных геологических познаний с нескрываемым удовольствием, прошептал одобрительно и с твердой уверенностью:
— Так оно и есть, ребята! Еще не родился человек, который сумел бы растолковать вам всю сущую правду! Можете положиться на него. Таков уж Лейси.
Прошло две недели. Грустные, промокшие, мы сгрудились в единственной в лагере непротекающей палатке. Долгое лето кончилось совершенно для нас неожиданно; мы вдруг оказались в положении непредусмотрительной стрекозы из детской басни, жалкого насекомого с прозрачными, никчемными сейчас крылышками, которые испачкались и отсырели при первых же дождях; у нас не было крыши над головой и никаких надежд на будущее. Многоученый Лейси, последнее время околачивавшийся в поселке, пророчествуя в салуне, был в отсутствии, и мы увидели из нашей промокшей палатки капитана Джима, медленно пробиравшегося к нам по тропинке после визита к своему другу.
— Ничего не поделаешь, ребята, —сказал Роули, подводя итог нашему совещанию, — надо выложить ему все начистоту, и, если никто не решается, это сделаю я. Почему мы должны церемониться с Бассетом больше, чем люди в поселке? Они не стеснялись назвать его пустомелей, что бы ни говорил капитан Джим в его защиту.
Капитан Джим нерешительно остановился перед угрюмыми лицами, смотревшими на него из палатки. Возможно, он почувствовал, что ему готовится неприятность. В глазах появилось настороженное собачье выражение, и он покосился назад, словно все еще надеялся, что следом за ним идет Лейси. Дождь несколько пригладил его космы, вид у него был жалкий, и он с каким‑то безнадежным отчаянием присел на корточки у костра из зеленых веток, курившегося у входа в палатку.
И все же Роули напустился на капитана Джима с удивившей нас резкостью и жаром. Роули коротко указал на то, что мы познакомились с Лейси Бассетом через него, капитана Джима, что он по собственному усмотрению ввел к нам Лейси Бассета, и мы приняли его в компанию, полагаясь только на слова капитана Джима, что Бассет, вместо того чтобы оказывать нам помощь словом и делом, дурачил. нас и своими нелепыми теориями и дутой ученостью вовлек в разорительное, безрассудное предприятие. А в довершение теперь обнаружилось, что, пока мы рыли его идиотскую шахту, он пользовался нашим кредитом в поселка для своих личных нужд. Все это довело нас почти д. о банкротства, вследствие чего мы вынуждены требовать исключения Лейси Бассета не только ради нас самих, но и ради капитана Джима, будучи глубоко уверены, что он столь же горько ошибался в своей дружбе к Лейси Бассету, как обманулись мы в наших деловых с ним отношениях.
Но капитан Джим, вместо того чтобы смягчиться при этих словах, к величайшему нашему изумлению, взъелся на говорившего, как бывало, по–собачьи ощетинившись.
— Вот оно что! Я так и думал! Ты еще рта не разинул, я уже знал все, что ты скажешь. Знал в тот день, когда ты начал подличать и допытываться, какое у него занятие! Я сразу себе сказал: гляди в оба, капитан, за этим подлым псом Роули, он враг Лейси! А в тот самый день, когда Лейси поступился своим достоинством и так толково объяснил вам всю суть дела, я за тобой приглядывал — тебе‑то было невдомек, но я приглядывал. Меня не проведешь! Видал я, как ты посмотрел на Уокера, и говорю про себя: что тебе за охота, Лейси, что за. охота тратить на них слова? Что они смыслят! В них только зависть да невежество. Приди ты сюда, лодырничай, как они, да води с ними дружбу, был бы ты хорош для них, как всякий другой. Но нет, ты им не ровня, Лейси, ты привык к высокопоставленным особам, вон как профессор Паркер, и это сразу видно. Не удивительно, что ты стал нас чураться; не удивительно, что мне надо ходить на перекресток Погорелый Лес, чтоб тебя повидать. Теперь мне все ясно: тебе стало невмоготу терпеть общество, с которым я тебя свел! Ты должен был смыть со своих рук грязь этой помойной ямы в ущелье Эврика. — Он замолчал, перевел дыхание, потом продолжал еще более свирепо: — А это что еще за новость? Откуда такой наговор? Это ваш поклеп, будто он забирал себе вещи в кредит компании! Ну, вы что, все онемели?
Мы были так поражены и огорошены этой внезапной унизительной вспышкой человека, .обычно благородного, кроткого и уступчивого, что забыли все свои упреки и только молча смотрели друг на друга. Какое нам было дело до жалкого чужака с его мелким мошенничеством и надувательством, — нас потрясла позорная перемена, происшедшая под его влиянием с человеком, стоявшим перед нами. Роули и Уокер, оба бесстрашные драчуны, не привыкшие спускать обиду, отвернулись и с грустью отошли в сторону, не проронив ни слова.
— Ага, молчите! Ну так слушайте, что я скажу, — продолжал капитан Джим. Губы его побелели и дрожали. — Это я уговорил его не церемониться. Я велел ему пользоваться кредитом компании. Можете поставить это в счет мне. Вы тут заговорили о том, чтоб его исключать. Так знайте: я выхожу из этой вашей компании и его беру с собой. Да будь эта ваша шахта вся от преисподней и доверху полна золота, я и тогда бы не остался с вами и не бросил его! Забирайте себе мою долю, все мои права на то, что на земле и что под землею, все мое имущество, — он швырнул к нашим ногам кожаный кошелек и револьвер, — и возместите себе, что, по вашему разумению, вы через него потеряли. Теперь я с вами в расчете!