До меня не доходит.
— Что? И что это значит?
— Ловить рыбу на продажу теперь незаконно.
— Где?
— Повсюду.
— Постой — все рыболовецкие суда?
— До последней гребаной посудины, — подтверждает Бэзил. — Приковывают нас к земле на ближайшее будущее, а нарушишь запрет — судно конфискуют. Пиздюки.
— Не выражаться, — рявкает на него Гэмми.
На сей раз никто из девочек не смеется.
— Выходит, мы тут застряли, — подытоживает Лея.
Я смотрю на Энниса. Он молчит, однако в лице — ни кровинки.
Это назревало давно. Страшный удар для экономики и людей, зарабатывающих на жизнь морским промыслом. Это крушение моего плана, да и плана бедняги Энниса вернуть детей. И тем не менее я, не сдержавшись, улыбаюсь про себя. Потому что на самом деле это совсем неплохо — более того, это просто прекрасно. Это важнейший поворотный пункт: те, кто нами правит, наконец-то сделали этот шаг, и, стоя здесь — как мне кажется, в миллионах миль от него, — я знаю в точности, как выглядела бы улыбка на лице Найла.
Гостиничный номер в Сент-Джонсе вызывает клаустрофобию: в него набилось четверо мужчин и две женщины. Я сижу, высунув голову в открытое окно, и курю. Бэзил — он угостил меня сигаретой — сидит напротив; я выкурила три штуки, пока он тянул одну. Эннис не хочет злоупотреблять гостеприимством Гэмми, поэтому мы вернулись в город, ждем новостей о состоянии Самуэля и вяло пытаемся сообразить, как теперь собой распорядиться. Капитан весь день не появлялся. Аник говорит, Эннис пошел на «Сагани», чтобы скорбеть в одиночестве.
Мы сходили на пункт береговой охраны, получили разъяснения по поводу того, что новый закон предписывает делать с нашим судном. Если оно стоит не в порту приписки, оно будет заморожено на тридцать дней, после чего Эннис обязан отвести его назад к причалу на Аляске, не уклоняясь от курса, под наблюдением представителя морской полиции.
Я единственная, кому некуда податься. Если вернусь в Ирландию, меня сразу схватят за нарушение подписки о невыезде.
Мне остается одно: найти иной способ последовать за двумя оставшимися крачками.
— Ты как там? — спрашивает Бэзил совсем тихо. Я делаю вид, что не слышу: занята своей проблемой.
— Еще можно?
Он передает мне следующую сигарету, хватает меня за пальцы прежде, чем я успеваю их отдернуть.
— Что с тобой?
— Ничего. — Не хочу я, чтобы меня трогали, особенно ты.
Бэзил хмурит брови и клонится ко мне так беззастенчиво, что хочется отпихнуть его голову.
— Фрэнни. Ты мне нравишься. Не переживай.
Рот раскрывается сам собой, я едва сдерживаюсь, чтобы не рассмеяться.
— Ты думаешь, я об этом переживаю?
— А о чем еще?
Обалдеть можно от такой наглости и самомнения; я, не сдержавшись, смеюсь, вижу, как он краснеет. Мы молча курим, от табака во рту гадкий вкус, который меня совершенно не расслабляет.
— Пойду погуляю, — говорю я.
— Хочешь, я с тобой? — предлагает Мал, но я качаю головой:
— Мне нужно кое-что обдумать.
Я спускаюсь к порту, выкуриваю несколько сигарет с застрявшими на берегу моряками. Слухи о том, что этим дело кончится, ходили уже давно, но никто не думал, что все произойдет так быстро, — как никто не предполагает, что что-то очень дорогое исчезнет из его жизни. Я спрашиваю, что они собираются делать, большинство отвечает: вернусь домой, судно продам под переоборудование, найду какую-никакую работу. У некоторых запасной план был составлен заранее. Один пожилой мужчина с глубокими морщинами на обветренном лице роняет несколько слез, но на мои слова утешения качает головой и говорит:
— Я не по работе плачу. А по тому, сколько вреда мы причинили миру.
Я прохожу мимо пары катеров, которые могут зафрахтовать туристы, и гадаю, найду ли когда достаточно денег, чтобы частное зафрахтованное судно доставило меня к моей цели. Вряд ли. Как, черт возьми, можно разжиться огромной суммой наличными, если только не пойти на кражу?
На углу стоит паб — я его заметила, еще когда мы входили в порт; я отправляюсь туда, заказываю «Гиннесс» и виски. В камине бушует пламя, я сажусь перед ним, рядом с молодым человеком, хозяином бигля по имени Дейзи. Дейзи обнюхивает мои руки, потом пристраивается у моих ног, чтобы я ее погладила. Хозяин — имя его я успела забыть — пытается со мной заговорить, но поскольку сказать мне особо нечего, ему быстро становится скучно и он находит других собеседников.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Лея садится, подает мне еще кружку «Гиннесса».
— Я и без няньки обойдусь, — говорю я.
— Не похоже. Без няньки ты пешком уходишь в океан.
Я допиваю виски и принимаюсь за пиво. Уши у Дейзи мягкие, шелковистые на ощупь. Бездонные шоколадные глаза смотрят на меня с любовью и медленно закрываются, когда я начинаю поглаживать ее по ушам.
— Ты как думаешь, мы можем вывести «Сагани» из коммерческого реестра?
— Как именно?
— Без понятия. Снять силовую установку? Сети, рефрижератор… все рыболовное оборудование.
Она смотрит на меня с жалостью, которая меня злит.
— Ты прямо вот на все готова, да? Почему?
— Мне нужна работа.
— Что такого, если эти птицы погибнут? Они же все равно так или иначе умрут, верно? А если даже и умрут — какая разница? Нам от этого ни жарко ни холодно.
От ее вопроса у меня перехватывает дыхание. Мне нечего ответить на это — на ее безразличие.
Тут я вдруг замечаю, что Лея на взводе: я почти вижу, как она скрипит зубами, не раскрывая рта. У нее тоже какая-то внутренняя беда.
— Для тебя найдутся суда, где работать, — говорю я ей тихо. — Все будет хорошо.
— Ты зачем трахаешься с Бэзилом? — отрывисто произносит Лея. — Он козел полный.
Я таращусь на нее:
— Я не трахаюсь с Бэзилом.
— Он сам сказал.
Рот у меня открывается сам собой. С другой стороны, чему тут удивляться?
— За что ты себя наказываешь? — не отстает Лея.
— Какое это имеет значение?
— Для меня имеет. И я бы сказала, что и для твоего мужа имеет тоже.
— Муж от меня ушел.
Ее черед на миг лишиться дара речи.
— А. Прости. А почему?
Я медленно качаю головой:
— Я ему плохая жена.
— Ты завязла, — произносит она отрывисто. — Это я понимаю. Бывало со мной такое. Главное — не распускать сопли. Море — место опасное, а следить за тобой постоянно мне некогда.
— Мне этого и не нужно. И не забывай: мы больше не пойдем в море.
По крайней мере, вместе.
Она опускает глаза.
Когда я встаю, она делает то же самое, приходится сказать:
— Мне нужно минутку побыть одной, ясно? Ты уж прости. Погуляю — и очухаюсь. Увидимся в гостинице.
На выходе из паба несколько игровых автоматов: за одним из них сидит Эннис. Поколебавшись, я подхожу к нему.
— Привет.
Он раз за разом нажимает на кнопку, будто и сам стал автоматом.
Малахай как-то упомянул, что у Энниса игро-мания. Теперь я это вижу своими глазами.
— Подышать хочешь? — спрашиваю я.
Он что-то хмыкает в отрицательном смысле и одним глотком допивает ром с кока-колой.
— Ты тут давно сидишь, Эннис?
— Надо бы подольше. — Судя по голосу, он совсем пьян.
— И как… выиграл что?
Без ответа.
— Пошли-ка лучше со мной назад в гостиницу…
— Вали на хрен, Фрэнни, — произносит он без всякого выражения. — Вали на хрен из моей жизни.
Я подчиняюсь.
Снаружи похолодало. Я иду к морю, но через полквартала меня что-то дергает, я останавливаюсь. Непонятно, что изменилось за последние две секунды, но я вдруг ощущаю: что-то не так, нужно возвращаться в гостиницу, причем как можно скорее. Огни гостиницы видны вдалеке, я ускоряю шаг.
Чутье не подвело. Тело — оно умное.
Дорогу мне перегораживает мужчина.
— Райли Лоух?
Я его узнаю. Протестующий в полосатой шапочке, который заглянул мне в душу. Я молчу, а сердце так и бухает, потому как откуда он узнал это имя?
— Из экипажа «Сагани»?
— Нет.
— Пошла на хрен.