— Итак, кто эта счастливица? — спрашивает Барбара, подперев кулаком подбородок.
— Счастливица? — усмехаюсь я и делаю еще глоток. — Скорее несчастная.
Барбара терпеливо молчит, давая мне возможность высказаться.
— Я постоянно выношу ей мозг, — признаюсь я, проводя пальцем по краю стакана.
— Почему?
— Потому что она делает со мной то же самое.
Барбара выгибает тонкую нарисованную бровь.
— Вот как? И кто же эта коварная шалунья?
Во мне вскипает злость, когда она называет так Элис, но затем я понимаю, как это глупо.
— Она не коварная. То есть да, она умная, но не из тех, кто обманывает. Хотя она… она чертовски горячая шалунья.
Барбара улыбается.
— Ах, так это она. Та девушка, которую ты привел на день рождения. Элис.
Я хмыкаю, и Барбара воспринимает это как «да».
— Значит, она выносит тебе мозг?
— Нет. Не специально, ясно? Она просто сводит меня с ума тем… какая есть, — на выдохе произношу я.
— Тебя к ней тянет.
Красноречиво смотрю ей в глаза.
— Но, если не ошибаюсь, она вроде влюблена в другого, да? А ты помогаешь его добиться.
— Вот почему все так хреново.
— Ох, сладенький, — вздыхает Барбара. — Если она так тебе нравится, признайся ей.
— И что, все разрушить? Барб, если я ей признаюсь, она взбесится и кончит со мной общаться. Не то чтобы она со мной кончала, в этом-то и проблема…
Барбара бросает на меня укоризненный взгляд.
— Тебе нравится эта девочка не только из-за вагины, верно?
— Господи, да! — всплескиваю я руками. — Нет, я бы с удовольствием занялся с ней сексом, если бы она захотела, но Элис никогда не захочет парня вроде меня. Меня это не задевает, то есть задевает, просто… — Нахмурившись, кручу в руках стакан. — Просто… я хочу, чтобы она была счастлива. Она этого заслуживает. И даже если не со мной, то пусть будет с тем, кто ей нравится. Я сделаю все, лишь бы она была счастлива, и точка. Вот и все.
Барбара накрывает ладонью мою руку.
— Ох, мой милый Раник.
— Не смей меня жалеть, — буркаю в ответ, отдергивая руку.
— Нет, конечно, нет. Ты замечательный мальчик, и этой девочке очень повезло, что ты так о ней заботишься. Только не забывай, что тоже заслуживаешь счастья, ладно? И даже если это поставит под угрозу вашу дружбу, лучше признаться ей в своих чувствах. Пока не поздно.
Ничего не отвечаю. Барбара какое-то время протирает бокалы, а затем все же нарушает молчание:
— А почему ты вообще согласился помочь ей с этим мальчиком?
Пожимаю плечами и допиваю коньяк.
— Она обещала помочь мне с учебой. Точнее, выполнять все за меня. Я заваливал все предметы, вот и согласился.
— И теперь у тебя с учебой порядок.
— Ну да. Теперь у меня средний балл четыре, благодаря ее усердной работе.
— Уверена, она уже почти набралась смелости, чтобы пригласить на свидание своего возлюбленного, благодаря твоей усердной работе.
Желудок скручивает в узел, а коньяк жжет его изнутри.
— Скорее всего.
— Ты пришел сюда в ужасном состоянии, — произносит Барбара, медленно протирая очередной бокал. — С кучей синяков и вывихнутой рукой. Никогда прежде подобного не видела, даже при работе с буйными клиентами. Тебя избили до полусмерти, затем ты сбежал. Вот и все, что мы знали.
Ее слова бередят старые раны. Барбара с грустной усмешкой наливает себе газированной воды и медленно пьет, глядя на меня поверх стакана, а затем продолжает:
— Я дала тебе жилье и работу, потому что когда-то давно была тобой. Меня избили за то, кем я была, и я тоже сбежала. Но мне никто не предоставил ночлег в подсобке своего клуба. И мне приходилось делать ужасные вещи, чтобы заработать на жизнь. Я занималась этим годами. А ты? Ты сразу собрался с силами, подал документы в Маунтфорд и поступил.
— Удача, — хмыкаю в ответ, и Барбара шлепает меня своей тряпкой.
— Тяжелый труд, не забывай об этом.
Невольно улыбаюсь. Барбара всегда умеет поднять мне настроение. Это ее дар.
— Ладно. Я об этом подумаю. О том, чтобы ей признаться. Но не сейчас, пока рано.
Барбара кивает.
— Понимаю. Не торопись. Но и не затягивай, понял?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Я встаю и ухожу из бара, похохатывая над комичностью ситуации — Раник Мейсон старается подобрать удобный момент с девушкой.
В кого, черт возьми, меня превратила Элис?
Глава восьмая
Элис
Свет и любовь дарует солнце розе,
Что жаждет дотянуться до него,
Что молит об одном прикосновеньи,
Хоть корни в земле глубоко.
Садовника однажды вопрошает
О помощи та роза, ну а он
Безропотно себя обязывает
Отрезать корни быстро и с концом.
Проходят дни, и к солнцу она ближе,
Уже вкушает лакомство любви…
Садовник же становится все тише,
Смотря на сад, угасший без звезды.
Отложив ручку, смотрю на стихотворение. Кто есть кто? Тео — солнце, я — роза, а садовником может быть только… Раник?
Качаю головой. Нет, он не способен на тонкие чувства. Ведь он такой грубиян.
— Что ты там пише-е-ешь? — поет Шарлотта, заглядывая мне за плечо. Быстро закрываю фиолетовую тетрадку и запираю ее на замок.
— Ничего! Просто стихотворение для урока английского… Эй, разве у тебя нет свидания, на которое нужно собираться?
Шарлотта пренебрежительно отмахивается от меня.
— О, перестань. Ты не сможешь разжечь в парне предвкушение, если не опоздаешь хотя бы на десять минут.
Хмурюсь.
— Зачем нужно разжигать в парне предвкушение?
— Чтобы он захотел тебя еще больше, — объясняет, подмигивая, она. — Помаринуй его немного, и капитуляция будет сладкой как никогда.
Я морщусь.
— Детский сад.
— Для тебя, может, и так, — вздыхает Шарлотта. — Ты просто не понимаешь парней.
Смеюсь.
— Ты права, не понимаю. Но я учусь. Мало-помалу.
— Да? — Ее глаза загораются. — Скажи на милость, как? В твоей жизни появился кто-то особенный? Чье имя начинается на Т-Е-О и заканчивается на Красавчик?
— Очень смешно, — тяну я. — Он знает о моих чувствах столько же, сколько и человечество о жизни за пределами Солнечной системы.
— Тебе надо поднажать, — фыркает Шарлотта, стоя перед зеркалом и в последний раз обновляя помаду. — Они с Грейс становятся все ближе и ближе, им вместе так хорошо… — Она вдруг разворачивается с озорным блеском в глазах. — Хочешь, устрою ей саботаж? В школе у меня очень хорошо получалось заставлять девчонок полнеть, давая им по утрам свои свежеиспеченные пончики…
— Ты умеешь печь?
— Это своего рода семейный бизнес.
— Порыв, который стоит за твоей угрозой, очень трогателен, — вздыхаю я, — но нет, оставь их в покое. Я сделаю все по-своему.
— Оке-ей, — поет Шарлотта. — Но, чтобы ты знала, твой способ намного менее динамичный.
— Ну, извини, я не ты, не могу быстро брать парней в оборот, — огрызаюсь я, смотрю на Шарлотту и, видя, что мои слова задели ее, сразу жалею о сказанном. — Прости, просто я…
Шарлотта сдержанно улыбается и обнимает меня.
— Эй, не бери в голову. Я знаю, как это тяжело для тебя. Просто делай все, что в твоих силах. Единственное, чего я хочу — это видеть тебя счастливой, очень счастливой. Вот и все. И я верю, что отношения с Тео принесут тебе счастье.
У нее кармане гудит телефон, и она достает его.
— Вот черт! Наш столик для ужина был зарезервирован на семь, а не на восемь! Проклятье, я заставила его ждать целую вечность. Увидимся позже, ладно? Не жди меня и ложись спать!
Она хватает куртку и выскакивает за дверь, оставив меня в тихой и пустой комнате наедине с переполненным уведомлениями телефоном. Я знаю, что там. Семь пропущенных звонков от мамы. Так часто за один день она звонила мне лишь один раз, в старшей школе, когда учитель по химии по ошибке влепил мне четверку. Мама тогда была вне себя от ярости, и это настолько запало мне в память, что, увидев пропущенные звонки от нее в этот раз, я решила потянуть время, занявшись написанием стихов, выполнением домашки Раника и другими делами — лишь бы дать себе оправдание не перезванивать маме тотчас.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})