Читать интересную книгу Феномен Фулканелли. Тайна алхимика XX века - Кеннет Джонсон

Последнее известное нам появление Ласкариса относится к 1733 году, когда он, спасаясь от людей курфюрста Палатинского, нашёл убежище в доме графини Анны-Софии фон Эрбах. Чтобы отблагодарить графиню за её гостеприимство, он превратил всё её серебро в золото — и исчез навсегда. Бывший муж графини попытался присвоить половину этого золота, но проиграл судебный процесс в Лейпциге в 1733 году.

Глава шестая

Человек, который не умирает

На протяжении последней четверти каждого столетия Учителя, о которых я рассказывала, предпринимают попытки поспособствовать духовному прогрессу человечества. Ближе к концу каждого века неизменно наблюдается подъём духовности — или, если угодно, назовите это мистицизмом. В мире появляется один или несколько человек, которые служат проводниками их воли, и большее или меньшее количество оккультного знания или учения.

Е. П. Блаватская. Ключ к теософии

После внезапного подъёма активности в XVI и XVII веках, вызвавшего огромный интерec у учёных мужей вроде Ньютона и Бойла, яростное бурление алхимического тигля сменилось медленным кипением. Нет сомнений, что, вдохновлённые чудесами Сетона, Филалета и Ласкариса, сотни и сотни дилетантов ринулись создавать золото, отдавая этому увлечению все свои силы — а нередко и финансы. Но истинная тайна алхимии — тайна создания Камня, с помощью которого можно делать золото, — осталась сокрытой от них. Создаётся впечатление, что за несколькими довольно туманными исключениями адепты Герметического Искусства ушли в глубокое подполье.

Если волна открытых демонстраций прошедших двух веков явно была инициирована прямыми указаниями некоего высшего руководства, то происходящее теперь можно охарактеризовать только как экстренное сворачивание деятельности.

В XVIII веке на сцене появилось несколько весьма любопытных фигур — таких как Казанова, Калиостро и граф де Сен-Жермен. Параллельно с ними во всех главных культурных центрах под покровом тайны продолжали свою деятельность розенкрейцеры, тамплиеры, франкмасоны и иллюминаты. Однако с дорог Европы навсегда пропали странствующие адепты, появлявшиеся и исчезавшие, словно призраки, и словно задавшиеся целью одним мановением руки обратить весь свинец мира в золото и всех учёных скептиков — в рьяных приверженцев Искусства.

И тем не менее есть масса весьма убедительных свидетельств в пользу того, что граф де Сен-Жермен, отнюдь не придерживавшийся прямого пропагандистского стиля своих предшественников, был Адептом и обладал Философским камнем. Его неуязвимость для времени и старости, способность превращать треснувшие или неполноценные драгоценные камни в подлинные сокровища и привычка как ни в чём не бывало появляться после крайне долгого отсутствия ничуть не изменившимся, словно Дориан Грей, очень напоминают Посвящённого.

Судя по весьма фрагментарным и разрозненным сведениям о нём, граф путешествовал по Европе с какой-то не вполне ясной, но определённо наличествующей целью. Какова бы ни была в действительности его миссия, она заключалась явно не в том, чтобы убеждать неверующих в реальности трансмутации. Тем не менее, его история заслуживает более подробного рассмотрения в рамках данного труда, ибо граф во многом кажется почти прототипом человека, которому этот труд, собственно, и посвящён — а именно Фулканелли.

Современники и позднейшие комментаторы выдвигают совершенно различные версии его происхождения, которое оказывается то весьма высоким, то неизмеримо низким. В разные времена его считали то сыном вдовы короля Испании Карла II от какого-то мадридского банкира; то отпрыском безвестного португальского или эльзасского еврея; его отцом называли то некоего сборщика податей из Ротондо, то короля Португалии, то трансильванского князя Франца-Леопольда Ракоци.

Между 1710 и 1822 годами он появлялся в разных частях Европы под разными именами — маркиз де Монферрат, граф Белламаре или Эймар (Венеция); шевалье Шенинг (Пиза); шевалье Уэлдон или Уэллдан (Милан и Лепциг); граф Солтикофф (Генуя и Ливорно); граф Цароки — частичная анаграмма от Ракоци (Швальбах и Триздорф); князь Ракоци (Дрезден) и граф де Фен-Жермен (Париж, Гаага, Лондон и Санкт-Петербург).

Автор самой полной его биографии Изабель Купер-Оукли полагает, что, скорее всего, он действительно был сыном князя Трансильвании Франца-Леопольда Ракоци.[153] По данным князя Карла Гессенского, изложенным в его «Воспоминаниях о моём времени», увидевших свет в Копенгагене в 1861 году, сам Сен-Жермен утверждал, что является сыном Ракоци от его первой жены, происходившей из рода Текели. Ещё в весьма юном возрасте, рассказывал Сен-Жермен князю Карлу, его отдали под защиту последнего герцога Медичи, Джан-Гастона. Князь Карл, в свою очередь, подтвердил, что, согласно независимым источникам, Сен-Жермен пользовался «исключительным покровительством последнего из Медичи».

Владения семьи Ракоци были постепенно поглощены расширяющей свои границы Австрийской империей. Прежде чем умереть в Турции, в Родесто, в 1734 году, предполагаемый отец Сен-Жермена обеспечивал пропитанием свою семью исключительно за счёт недвижимости, пожалованной ему королём Франции Людовиком XIV.

Прослышав, что два его брата, дети княгини Гесс-Ванфридской, были отданы под опеку императора Карла VI и получили титулы Святого Карла и Святой Елизаветы (sic!), он объявил: «Отлично, тогда я буду называть себя Святым Германом — „святым братом“!»

Считается, что Сен-Жермен родился в 1710 году, однако, согласно двум разным источникам, в этом году его уже видели в Венеции, причём выглядел он на сорок пять — пятьдесят лет. Один из источников, барон де Глейхен, писал: «Рамо и некий престарелый родственник французского посланника в Венеции подтвердили, что встречали Сен-Жермена в Венеции в 1710 году и что он имел внешность человека примерно пятидесяти лет от роду». Второй — многократно цитируемый анекдот о том, как графиня фон Георги встретила Сен-Жермена при французском дворе и спросила, не был ли его отец в Венеции в 1710 году.

— Нет, мадам, — отвечал ей Сен-Жермен. — Я потерял своего отца задолго до этого. Но в конце прошлого и начале нынешнего столетия я сам жил в Венеции. Я имел честь представиться вам там, и вы были столь добры, что выразили восхищение парочкой баркарол моего сочинения, которые мы исполняли с вами вместе.

— Простите, но это невозможно, — возразила графиня. — Граф де Сен-Жермен, коорого я знала в те годы, был по меньшей мере сорока пяти лет от роду, а вы пребываете в этом возрасте сейчас.

— О, мадам, я ведь очень стар, — отвечал Сен-Жермен с улыбкой.

— Тогда вам должно быть больше ста лет.

— В этом нет ничего невозможного, — сказал ей Сен-Жермен и начал перечислять такие подробности их знакомства в Венеции, которые могли быть известны только им двоим — к величайшему замешательству графини.

Этот анекдот содержится в «Хрониках бычьего глаза», принадлежащих перу вдовствующей графини фон Б., относящихся к событиям 1723 года, но опубликованных только в 1750-м.

Ещё одно свидетельство таинственного обаяния таланта Сен-Жермена содержится в письме графа Карла Кобенцля к князю Кауницу, премьер-министру австрийского двора, написанном в Брюсселе 8 апреля 1763 года:

«Примерно три месяца назад человек, известный как граф де Сен-Жермен, проезжал мимо и навестил меня. Это был самый необычный человек, какого я видел в своей жизни. Мне неизвестна в точности дата его рождения, однако я верю, что он — дитя тайного союза отпрысков каких-нибудь могущественных и прославленных семейств. Обладая невероятным богатством, он живёт в величайшей простоте; он знает всё, выказывая при этом честность и доброту души, достойные всяческого восхищения. Среди прочих своих достижений он осуществил прямо у меня на глазах некоторые эксперименты, самым замечательным из которых были: трансмутация железа в металл, прекрасный, как золото, и по меньшей мере такой же удобный для всяческого ювелирного дела; окраска и подготовка кож, совершенством своим превосходящих все сафьяны в мире, а также самого лучшего дубильного раствора; не менее прекрасная окраска шерсти; окраска дерева в удивительные яркие цвета, проникающие в поверхность, и всё это — без индиго и кошенили, при помощи самых обыкновеннейших ингредиентов и, следовательно, по более чем скромной цене; составление красок для живописи, причём ультрамарин был настолько же совершенен, как тот, который получают из ляпис-лазури; и, наконец, избавление масляных красок от запаха и получение самого лучшего прованского масла из масел Наветте, Кольсата и других мест, гораздо худших по качеству. Результаты всех этих опытов сейчас находятся в моих руках и получены они были под моим пристальнейшим наблюдением. Я подверг их самой тщательной проверке и увидел в них возможность получения прибылей, которые могли бы составить миллионы. И потому я решил воспользоваться всеми преимуществами той дружбы, которую чувствовал ко мне этот человек, и узнать от него все эти тайны. Он передал их мне и не попросил ничего для себя, кроме платы, пропорциональной тем прибылям, которые возможно было бы от них получить, — причём только тогда, когда прибыли эти будут получены…».[154]