Лена толкнула меня в бок, и мы засмеялись. Дальше она расспрашивала про Антона. Я не стала скрывать от нее ничего, рассказала все, что сама знала про него. И про наш совместный отдых с родителями за городом тоже упомянула. На этом месте Лена не могла поверить моим словам, что Александр Геннадьевич способен на такой поступок. И мне пришлось поведать ей и про остальные случаи, когда отец хотел свести меня с женихами. Ей больше всего понравилось то, что я представилась патологоанатомом. Она чуть за живот не схватилась.
Как ни странно, на другой день наши глаза не слипались, хотя папа настойчиво предлагал нам кофе, сваренный лично им. Воскресенье мы с Леной до обеда обошли наш маленький город, прогулялись по парку, даже к Анвару с Азизой заглянули. Лена оценила их мясо, попросив добавку. Домой мы возвращались с пакетами полными едой, чем немного огорчили папу. Но отменный шашлык оценил и он. Вечер коротали у камина, вдаваясь в студенческие воспоминания, а на другой день мы собирались в больницу.
Павел Николаевич встретил Лену с распростертыми объятиями. Он, оказывается, знал ее по семинарам и по курсам, да и молва про хороших хирургов доходит до всех больниц. Как тесен, оказывается, мир. Мне даже знакомить их не пришлось. Главврач быль весьма доволен моим выбором, но не удержался от расспросов о последних новостях из столицы. Вскоре и они иссякли.
‒ Осталось обсудить план операции и назначить дату, ‒ мне хотелось быстрее закончить с этим делом и продолжить жить в своем маленьком мире, в обычном режиме работать и возвращаться домой. В скором будущем, надеюсь, к близнецам…
Главврач был не против, он с готовностью выслушал нас, кое-где внеся свои изменения и поправки. После кабинета Павла Николаевича я повела Лену к Лесми. Она захотела воочию увидеть маленькую пациентку, из-за кого был поднят весь этот сыр-бор.
В палате девочка была не одна. Антон сидел возле дочери, когда мы зашли к ней и, судя по их лицам, разговаривали они о чем-то серьезном. Но он отошел в сторонку, понимая, что нам, возможно, придется снова осмотреть девочку. Я же не смотрела в его сторону, боялась встретиться с ним глазами. Чернов же не убирал с меня своего изучающего тяжелого взгляда с того момента, как я вошла в палату.
‒ Здравствуй, Лесми. Как ты себя чувствуешь? Познакомься, это Елена Васильевна, будет помогать мне во время твоей операции, ‒ и я присела на краешек ее кровати. ‒ С датой мы уже определились, осталось только взять контрольные анализы, и вскоре ты уже сможешь прыгать и скакать, как все остальные девочки и мальчики твоего возраста.
Сзади послышалось хмыканье Антона. Видимо, он не хотел преждевременно заглядывать так далеко вперед. Девочка улыбнулась, в знак согласия лишь кивнула нам головой и больше не выражала никаких эмоций. Она меня удивляла. Вести себя, как взрослый человек, когда тебе всего восемь лет. Многие взрослые не умеют так держать себя в руках. Ей бы в куклы играть, прыгать через скакалку, а не вот это все.
Лена улыбнулась девочке и начала задавать свои вопросы. Я же смотрела на девочку и чувствовала прожигающий меня взгляд Антона, сидя спиной к нему. Мне хотелось вскочить и убежать, но в данном случае избежать его не было возможности. Я не мог выгнать его из палаты дочери. Хорошо, что наш разговор с Лесми продлился всего пару минут.
Ева
Знакомство, можно сказать, прошло успешно. Поговорив еще пару минут, вскоре мы с Леной вышли из палаты. Не успели далеко отойти от двери, как были остановлены голосом Чернова.
‒ Общаться с ним — в дальнейшем твоя прерогатива. Выручай, ‒ успела я прошептать подруге, пока он не достиг нас.
‒ Ева Александровна, с вашего позволения, я бы хотел более подробно обсудить предстоящую операцию своей дочери, ‒ и он смотрел прямо на меня. ‒ Лично с вами.
Лене бы возмутиться за такое игнорирование, но она с довольным видом кошки, которая наелась сметаны, и теперь грела бока на солнце, наблюдала за происходящим. Я гневно сверкнула глазами на подругу.
‒ При всем уважении к вам, Антон Григорьевич, у меня нет на это времени. На все ваши вопросы ответит Елена Васильевна, и как мой коллега, и как одна из опытнейших хирургов столицы, и как ассистирующий меня врач на предстоящей операции. Со всеми вашими просьбами обращайтесь лично к ней, она внимательно их выслушает, обдумает и постарается помочь. Меня же ждут остальные пациенты. Прошу меня извинить, ‒ с этими словами я быстрее ретировалась в кабинет врачей, так и ни разу не взглянув ему в глаза.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Антон так и остался стоять на своем месте, не готовый к моему отказу. Пусть теперь Лена разбирается с ним. И она знала, где меня искать, в случае чего. Только нашла она меня слишком быстро, я еще не успела успокоиться.
‒ Подруга, да ты меня поражаешь! С тобой хочет поговорить, лично, такой шикарный мужчина, а ты от него удираешь, как от чумы, ‒ она влетела в кабинет и сделала упор на слове лично.
‒ Он хуже, чем чума, ‒ пробормотала я себе под нос, убирая бумаги Лесми, которые изучала повторно.
‒ Такому мужику я бы простила все, ‒ томно вздохнула она, откинув голову назад и рисуя в своем воображении сопутствующие картины. ‒ Что бы он там не натворил в прошлом.
‒Б уду только рада, если ты всё его внимание переключишь на себя, ‒ я вымолвила эти слова, но почему-то сразу захотелось прикрыть рот ладонью, останавливая себя.
И мое сердце сжалось, не согласившись с моим же высказыванием. С чего бы вдруг? Какое мне дело, на кого обратит свое внимание Чернов? Мне от этого ни жарко, ни холодно. Только почему тогда мне стало тоскливо, словно с меня медленно и мучительно выкачивали радость, как забирали кровь по трубочкам? Душа протяжно заныла, падая на колени от боли, что пронзила ее так внезапно. Я держала в руках лист бумаги, которая подрагивала в моих руках. Для меня он был спасением, чтобы не встречаться с глазами Лены. Как мне объяснить ей свое состояние, изменения в котором она не могла не заметить?
За пару секунд я пропустила через себя целую гамму противоречивых чувств одновременно. По мне прошлась волна раздражения, недовольства и огорчения. Страх начал подкрадываться ко мне, наполняя меня собой полностью. Мне не хотелось, чтобы ей досталось все внимание Антона. Сейчас я обеспокоена, взволнована. И чувствую себя собакой на сене: ни себе, ни другим… Неужели я ревную?
Нет! Это просто невозможно! Нет, нет! Зачем мне его ревновать? Я его ненавижу! Он меня бросил, предал, поломал мою жизнь. Но мне все равно неприятна мысль о том, что он перестанет добиваться со мной разговора. Да, я не хотела с ним встречаться, остаться наедине, хотела, чтобы он поскорее уехал из города, но…
В глубине души я все же была рада видеть его. Видеть таким, каким он стал, что сумел добиться всего, о чем мечтал и грезил в детстве. Сердце начинало стучать от радости каждый раз, когда мы пересекались. Меня грела единственная мысль, что только я могла ему помочь. Не скрою, в голову посещали мысли позлорадствовать над ним. Ведь мы, женщины, коварные и мстительные. Только встреча и знакомство с Лесми отрезало все эти мысли под корень, не оставив ни крупицы сомнения. Зря Чернов поддался на шантаж и угрозы. Он мог просто поговорить со мной откровенно, уговорив меня и настояв на нашей встрече, рассказать, как обстояли дела. Вместо этого он лишь сильнее настроил меня против себя. Хотя, и это уже не важно.
Я взглянула на свои дрожащие руки. Сердце ничем не обманешь, оно не поддается никаким убеждениями и уговорам. Этот орган самый отменный детектор лжи, какой только может существовать в мире. Только сердце способно испытывать искренние и настоящие чувства, какими бы они не были: отрицательными или положительными. Мне лишь стоило признать, что где-то там, на задворках своей души, я все же ревновала Чернова. Эта неожиданная новость выбило из моих легких весь кислород, заставляя меня жадно глотать ртом воздух. На моей груди будто сложили груду тяжеленных камней.
‒ Ты уверена в этом? ‒ переспросила меня Лена.