– Но, во-первых, в театре всегда присутствует некоторая условность, – попыталась возразить она. – В старой классике чуть ли не в каждой пьесе есть персонажи-эльфы, и никто не протестует, что их играют люди, очень мало на эльфов похожие. И, во-вторых, есть же грим!
– Да, я вот если накрашусь, как надо, от мистралийки не отличишь, – жалобно добавила Зинь.
– Все возможно, – философски пожал плечами сосед. – Эльфы, конечно, неудачный пример, так как настоящего эльфа сейчас невозможно найти, а девушек с нужным типом лица всегда хватает. Но если, к примеру, хозяин труппы, постановщик или меценат, финансирующий спектакль, пожелает видеть в определенной роли дорогую ему особу, то и рыжая варварка с Ледяных островов сойдет за мистралийскую принцессу.
Когда он ушел, Зинь разревелась. Рыдала она с полчаса, перемежая слезы бессвязными объяснениями, что она не так хотела, а чтобы сама, по-настоящему, своими силами, а не через «это»… нет, ей для великой цели не жалко, но это все неправильно, пошло и далеко от искусства, а она же хотела по-настоящему…
Ольга, которой совершенно нечем было утешить новую подружку, помалкивала. Вертевшуюся на языке идею хирургической коррекции внешности она благоразумно придержала, опасаясь, что целеустремленная Зинь додумается воплотить эту идею в жизнь, да еще без глаза останется, а кто потом будет виноват?
Добряк Юст, не в силах выносить женских рыданий у себя над ухом, сыпал утешительными обещаниями написать пьесу специально под Зинь, лишь бы ее чудные маленькие глазки больше не плакали. Прямо сегодня сядет и напишет, у него даже сюжет подходящий есть. И вообще у него в каждой пьесе будут хинские мотивы и роли для Зинь…
– А какой сюжет? – спросила Ольга, чтобы прервать этот поток обещаний и заставить автора хоть на минутку задуматься над их выполнимостью, пока не поздно.
– А вот, например, давно хотел написать душераздирающую трагедию о любви Эль Драко и Мэйлинь, но все никак не мог собраться с духом. Меня трагедии всегда в депрессию повергают. Но для Зинь обязательно напишу. История довольно известная, хотя авторы по чему-то до сих пор ее обходят вниманием.
– А потому, что боятся – публике не понравится, – шмыгнула носом Зинь. – Расклад получается как бы не в нашу пользу. Хинская культура всегда была чуждой прочим народам континента, а традиции вызывают недоумение или насмешки. И если в пьесе потерпевшей стороной будет хинская девушка, а кумир почтеннейшей публики выступит в роли коварного соблазнителя, да еще со смертельным исходом… это все… не понравится, не будет иметь успеха. Потому и не написал никто.
– А вот и неправильно, – убежденно возразил Юст. – Такой подход в корне неверен. Народ у нас какой-то примитивный, понимает все на своем уровне. Мотив коварного соблазнителя и его несчастной жертвы уже настолько затаскан в литературе, что мне это даже неинтересно. Я вижу трагедию в другом. Конфликт культур и менталитетов, роковое недоразумение, которое для всех плохо кончилось.
«И опять я ничегошеньки не знаю об общеизвестных вещах! – расстроилась Ольга, выслушивая литературную концепцию соседа. – Юст знает, и Зинь знает, а я впервые слышу! Плохо быть пришельцем, – все, что нормальные люди узнают на протяжении жизни, надо подхватывать где придется…»
– А о чем речь? – решилась спросить она. – Я эту историю не слышала.
– Да история старая и не особенно приятная, поэтому ее мало кто вспоминает, – охотно объяснил Юст. – Как-то, будучи в Хине в первый и единственный раз, Эль Драко закрутил роман с местной девушкой. Плохо знакомый с культурой и обычаями экзотической страны легкомысленный раздолбай не видел разницы между певичками из веселых кварталов и порядочными девушками из приличных семей. Чем думала сама Мэйлинь – я не знаю. Наверное, как это бывает по молодости, забыла обо всем на свете, так ей любовь голову вскружила. Понятное дело, долго скрывать подпольные свидания не удалось, а папа у подружки был примерно такой же, как у Зинь. Добровольно расстаться с жизнью молодая влюбленная девица не захотела – то ли побоялась, то ли на что-то надеялась. Тогда отец запер бедняжку в комнате, поставил перед ней ларец с ритуальными ножами и дал сроку три дня. А если за это время блудная дочь не наберется смелости, посулил тайно продать ее проезжим работорговцам и похоронить по всем правилам пустой гроб. По другой версии – обещал сам зарезать, но мне что-то непонятно, зачем тогда ждать три дня.
– Потому что такие вещи добровольно надо делать, – Зинь в очередной раз шмыгнула носом, – тогда вроде как честь соблюдена. А если бы он сам ее зарезал, то это был бы практически подлог. Для общественного мнения сойдет, но на совести останется как бесчестный поступок.
– Ага, значит, этот нюанс надо будет объяснить нашей непросвещенной публике в отдельном монологе… Вот, заперли бедную девушку на замок, сидит она там день, другой, а покинутый любовник в недоумении – куда это милая запропала? Начал спрашивать, кто-то ему и объяснил: дескать, родители прознали, такая вот беда. Не подозревая, насколько плохо дело, любвеобильный бард с досадой развел руками и обратил свой взор на других женщин. Ну заперли родители девушку, чтобы не шастала куда не надо, – дело житейское. Жаль, конечно, что так быстро все закончилось, но раз родители такие строгие, лучше их лишний раз не раздражать. Претензий не предъявили, жениться не потребовали – и на том спасибо. В третью, последнюю, ночь Мэйлинь как-то удалось выбраться из заточения (как именно – история умалчивает). Стоит ли объяснять, куда она первым делом бросилась? Конечно, к любимому, к единственному, от кого стоило ждать помощи в такой ситуации. Добралась до дома, где он комнаты снимал, перелезла через забор, подошла к окну заветному – а из окна музыка, веселье, песни с танцами… Заглянула тихонько внутрь – а возлюбленный кутит в компании каких-то сомнительных потаскушек. Заплакала бедная девушка от обиды и даже домой к папиному ларцу возвращаться не стала. Прямо на воротах и повесилась на собственном пояске.
– На воротах? – переспросила Ольга, немедленно вспомнив, при каких обстоятельствах ей доводилось слышать о подобном способе умерщвления.
– Ну да, традиция есть такая, – в который раз объяснила Зинь. – Если самоубийца хочет посмертно обвинить своего обидчика, который его до такого шага довел, то идет и вешается у того на воротах.
– Опять отдельный монолог нужен… – вздохнул Юст. – Не люблю я такие информативные монологи, портят они все…
– Ну а он что? – напомнила Ольга.
– По свидетельствам очевидцев, великий бард был шокирован до глубины души, очень переживал и не мог понять, почему девушку поставили перед таким жестоким выбором, а от него самого не потребовали жениться и вообще не предъявили никаких претензий. По мистралийским понятиям и традициям (как, впрочем, и в других странах), в таких тяжелых случаях любовника дочери или сестры ловят за одно место мужчины пострадавшей семьи и требуют для восстановления чести жениться на потерпевшей. Или тщательно считают ребра в назидание. Или выжимают компенсацию, что особенно популярно в Голдиане и Галланте. Могут и убить, и покалечить, но опять же любовника, а не собственную дочь.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});