курятник. Строение-то, что по правую руку, — это стойло прожорливого осла. У осла челюсти не останавливаются, постоянно чем-то чавкает. А вся крыша над ослом завалена сушёной кукурузой. К стойлу прилепили сарай. Он, как и положено, забит всяким хламом, а крыша сарая тоже не пустует: на ней торчит стог соломы.
Собака, что охраняет дом, кидается на всех без разбора: хоть и на цепи, всё одно кидается. Оттого что она на железной цепище, она ещё злее, лает без умолку. Так сразу и не поймёшь: то ли цапнуть хочет, то ли ластится, чтобы её отцепили побегать. Только куры её не боятся, постоянно вокруг неё что-то роют, ищут что-то. Иногда задумаются, да и клюнут собаку разок-другой: может, это они с ней так заигрывают, а ещё это похоже, будто они пытаются её немного успокоить.
Старый Лю вырастил во дворе кур, а те перекопали двор вдоль и поперёк. Куда ни стушишь, везде яма. Что они там ищут? Для человеческого сознания куриные планы непостижимы. Пара кур то ли от старости, то ли от болезни недавно напрочь облысели: ходят, сверкая красной куриной кожей. Куры, видимо, тоже понимают толк в красоте: им такие лысые соседки не нравятся, ну, они и клюют их без остановки. Одна клюнула, вторая немного подолбила, и как результат — перьев на курином теле становится ещё меньше. Этих кур давно бы заклевали насмерть, если бы они не были такими подхалимками. Жена Лю Цзыжуя разбрасывает кукурузу во дворе, кормит кур. И стоит только лысым курам хоть на мгновение приблизиться к еде, как всё остальные куры, словно по команде, перестают клевать зерно и накидываются на лысых, долбя их своими клювами до такой степени, что те падают без сознания и манерно сползают в ямки во дворе. С закрытыми глазами лысые куры лежат в земляных ямках не шелохнувшись, словно мёртвые, но проходит время, и они оживают. Когда другие курицы, наевшись, отходят от корма по своим куриным делам, лысые куры потихоньку выходят из своего окопа. Они действительно страшные. Их красные, удивительно длинные ноги вальяжно вышагивают по двору. Подойдя к зерну, они, как будто нехотя, снимают пробу, ежесекундно контролируя, не бесят ли они своим поведением остальных кур. Такова деревенская жизнь.
Деревенская жизнь — что это значит? Пытаясь сформулировать это, казалось бы, простое понятие, запутываешься ещё сильнее. К примеру, возьмём того же Лю Цзыжуя. Едва рассвело, он уже пошлёпал в поле. Бабушка Лю семенит своими крохотными ножками кормить осла, потом кур, потом собаку. Покормила всю живность — и уже полдень: пора готовить ужин. Супруга Лю Цзыжуя отправляется за дровами, разжигать печь, мыть клубни ямса.
Закончила, а тут и вода в котле закипела. Закинула рис, да так, что вода в котле едва скрывает крупу: понятно, что супруга Лю Цзыжуя готовит густую кашу. Вода выкипела, и в котле остался лишь разбухший булькающий рис. А бабушка Лю уже раскладывает аккуратные, заранее нарезанные кружочки ямса поверх риса. Закрыв котёл крышкой, идёт за соленьями. Нашинковав солёные овощи, поливает их кунжутным маслом. Ну вот, ужин практически готов, и женщина снова и снова вглядывается в даль, стоит у ворот своего дворика и смотрит на восток, потому что Лю Цзыжуй всегда поднимается с той стороны. Она почти всю жизнь провела в ожидании, стоя в этих воротах. Раньше она ждала сына, а теперь остаётся смотреть, не появится ли её муж. Иногда ей и самой кажется, что она немного странная: почему же они так и не переехали вниз? Похоже, что женщина просто боится оставлять свою деревню в одиночестве. Каждая травинка, каждое деревце ей так близки. Она бы места себе не находила, если бы вдруг пришлось переехать: ежеминутно терзали бы мысли — как там посевы, саженцы, голуби?
А вдруг сын неожиданно приедет из Тайюаня? Что случится тогда? После таких мыслей она уже представляет картину: двор, поросший травой, разрушенная крыша их дома, — она как будто видит разочарование своего сына, стоящего в воротах их дворика. Сын уже давным-давно не приезжал, и женщина свыклась со своим чувством вечного ожидания.
Много лет назад Лю Цзецзу из деревни снизу, тот, что живёт на восточной улице, послал ей сына. Ему тогда было всего шесть лет, а на вид-то не больше трёх-четырёх годиков: слишком маленький и худющий. Лю Цзецзу рассказывал, что малец появился ниоткуда в их посёлке Ма, шатался, как бродячая собака, по улицам больше месяца. А тут уже холода, народ-то, видишь, забеспокоился: замёрзнет же парнишка насмерть. Взяла бы его к себе бездетная семья — дело святое, не помирать же ему. А Лю Цзецзу как раз проводил в деревне собрание, ну и, недолго думая, посадил мальца на закорки, да и понёс наверх Лю Цзыжую.
Это событие круто перевернуло всю жизнь семьи. Жена Лю Цзыжуя была бездетна, а тут после тридцати лет вдруг стала мамой. Когда мальчонка попал в семью Лю Цзыжуя, ему было уже шесть лет. Как звали этого ребёнка? Лю Шуанчжу, что значит «суть жизни». Лю Цзыжуй и его супруга поняли, что этот мальчик и есть суть их жизни.
Шуанчжу оправдывал своё имя полностью: его стремлению жить, его упорству можно было только удивляться. В школе его хвалили. Учиться в школе для ребёнка, живущего в горах, не так-то и просто: приходилось спускаться вниз, школа-то внизу.
Много дней, столько же, сколько листьев на дереве — и захочешь, не посчитаешь, — жена Лю Цзыжуя носила сынишку в школу на своей спине. Как она на своих маленьких ножках с такой-то вот поклажей спускалась по крутой дороге? Переставляя ноги, по малюсенькому шажочку, проносила она его и в первый, и во второй, и в третий класс. Утром вниз в школу, потом домой, а вечером снова возвращалась и опять на себе тащила его вверх.
И так до зимы того года, когда Шуанчжу ходил в четвёртый класс. Женщина тогда сильно заболела, а в горах всё замело снегом, да и Лю Цзыжуй, как назло, отправился чинить магистральный водовод. Только тогда парень пошёл в школу без провожатых.
Люди говорят: не та мать, что родила, а та, что воспитала. Жена Лю Цзыжуя переживала за сынишку так, как не переживала ни одна мать, выносившая дитя под своим сердцем.
Едва заканчивались уроки, места себе не находила: выйдет со двора, подождёт, потом пройдётся вдоль изгороди, дойдёт до края деревни, решит, что дойдёт до большого дерева внизу и станет ждать там… Дойдёт и, не в силах ждать,