Читать интересную книгу Последний вираж штрафбата - Антон Кротков

Игнат Никитич Полубояров любил рассказывать, каким геройским летчиком он был во время войны. На самом деле еще в запасном полку его списали по какой-то болезни с летной работы и назначили на хозяйственную должность. Но Игнат Никитич на судьбу не обижался. Каким он мог стать летчиком — это еще вопрос. Да и как долго бы продлилась фронтовая служба едва умеющего взлетать и садиться выпускника ускоренных летных курсов, имевшего за плечами семь часов налета на штурмовике? Дело было в начале 1942 года, когда обескровленные авиаполки отправлялись на переформирование, едва успев прибыть на фронт; а пилотов Ил-2 в армии за глаза называли «наши камикадзе», ибо мало кому из них удавалось сделать более трех боевых вылетов. Из ребят его курсантской роты до победы не дожил никто.

Игната же судьба уберегла и вывела на столбовую дорожку к успеху. Попал лейтенантик служить не куда-то, а в БАО[28]8-й воздушной армии, которой оперативно подчинялась 1-я особая авиагруппа под командованием Василия Сталина. Полковник с громкой фамилией не погнушался свести знакомство с чем-то приглянувшимся ему простым лейтенантом-снабженцем. Хотя в особом блате сын вождя не нуждался, ибо ему и так у хозяйственников ни в чем отказу не было. Кроме того, обычно Василий легко забывал прежних знакомых, но этого молодого лейтенанта из БАО он запомнил и взял на заметку. Полубояров обладал талантом быть всегда нужным тем, кого выбирал в покровители. Когда Василий получил 32-й гвардейский истребительный авиаполк, он взял к себе толкового хозяйственника. Так они и шли дальше вместе. Молодой орел взлетал все выше и выше, а с ним делал карьеру и Игнат.

Но даже став генералом, Полубояров не избавился от комплекса несостоявшегося летчика. Речь тыловика изобиловала словечками из арсенала профессиональных воздушных бойцов. При каждом удобном случае страдающему одышкой пассажиру персональной «Победы» нравилось поучительно показать на пальцах какому-нибудь «коллеге» из строевой части, как именно он предпочитал «срезать угол» пытающемуся удрать «Мессершмиту», чтобы потом «врезать» ему в борт из всех огневых точек. Увлекшись рассказом, красномордый подагрик забывал про панскую хворобу, развившуюся у него на почве патологического чревоугодия и прочих излишеств.

На этой-то слабости Борис и поймал «аса». Они случайно столкнулись на следующий день после разговора Нефедова со Светланой. Борис заехал к знакомым летчикам в Кубинку. В это самое время здесь с инспекцией находился заместитель командующего по тылу. Завидев издали «бегущего на охотника зверя», «Анархист» решил, что раз сама судьба посылает к нему в руки Светланиного обидчика, то пусть «да свершится возмездие!».

Коварный летун притворился, будто не держит никакой обиды на тыловика. Они пожали друг другу руки. Лоснящийся благополучием энергичный сибарит будто сошел с полотна старофламандского живописца. Он уже посетил генеральскую комнату в офицерской столовой и находился в том приятном сыто-пьяном состоянии, когда особенно тянет поговорить о себе любимом. Борис с почтительным видом выслушал рассказ Полубоярова, как зимой 1943 года он торпедировал немецкую субмарину в Баренцевом море. Хотя некоторые присутствующие летчики едва сдерживали улыбки, слушая враля, который прошлый раз был истребителем, сегодня торпедоносцем, а при следующей встрече на серьезном глазу поведает, что это он разбомбил рейхсканцелярию накануне капитуляции Рейха.

Поймать на честолюбии «веселого кавалера» было проще простого: достаточно было предложить ему вместе слетать в пилотажную зону на «спарке».[29]

Правда, генерал только что обильно пообедал под коньячок и чувствовал себя не слишком готовым к предложенной «увеселительной поездке». Но с другой стороны, ему было очень лестно воспользоваться предложением самого «Анархиста», чтобы потом козырять этим фактом из собственной биографии.

Несмотря на то что Нефедова сняли с должности, его фамилия продолжала стоять в списке на плановые полеты. Как действующий летчик, он обязан был регулярно поддерживать профессиональную форму.

Командир полка что-то заподозрил и попытался отговорить высокопоставленного интенданта от полета, но Игнат Никитич так грозно на него взглянул, что последнее препятствие мгновенно самоустранилось.

Правда, по дороге к самолету Полубояров осторожно уточнил, по какой программе пройдет полет. Летчик развеял его опасения, заверив, что «крутить» пилотаж он не собирается, ибо после недавних корейских «каруселей» надо дать собственному организму восстановиться.

— Меня уже мутит от одного вида самолетов. Я бы с удовольствием лежал сейчас дома на диване, — доверительно пояснил Нефедов. — Но вы же сами знаете, Игнат Никитич: чтобы получить положенную «реактивную» надбавку к зарплате, надо «выбрать» всю месячную норму полетов.

— Это верно, — авторитетно подтвердил кабинетный авиатор. — В моем департаменте каждая копеечка на строгом учете.

В генерале было пудов восемь чистого веса. Взгромоздиться в кабину двухместного МиГа ему удалось лишь с посторонней помощью.

— Эх, и прокачу я вас, Игнат Никитич! — азартно пообещал Нефедов, запуская двигатель. — Всю жизнь помнить будете.

— Сделай милость, — благодушно отвечал генерал, ерзая привычной к мягким креслам и диванам жирной задницей на жестком сиденье. — А я тебе премию за это выпишу.

Как только самолет оказался в зоне, Борис дал волю своему гневу. Он крутил машину на запредельных перегрузках. Истребитель метался от самой земли до стратосферы. То он едва не задевал серебряными крыльями в каскаде вращений-«бочек» траву, то свечой взмывал на пятнадцатикилометровую высоту. Чтобы не слышать воплей бьющегося о борта задней кабины борова в генеральских погонах, у которого от страшных перегрузок глаза чуть не вылезали из орбит, воздушный хулиган отключил связь с ним…

И снова виражи, полупетли, бочки, крутые развороты в вертикальной плоскости — одна фигура высшего пилотажа сменяла другую. Мощный реактивный двигатель позволял разогнаться до скорости в 1000 километров в час и выше.

Не обращая внимание на скрип в натруженном позвоночнике и силовом наборе фюзеляжа, Борис старался выйти из пикирований с наибольшей перегрузкой и тут же уйти в набор высоты на максимальном форсаже. Так что перед глазами летчика появлялась красная пелена… Резко «выдергивая» самолет из скоростного пикирования или «включая» воздушные тормоза, пилот испытывал примерно то же самое, что водитель автомобиля, въезжающий в бетонную стену на скорости свыше 150 километров в час. Перегрузки постоянно возрастали — 5, 8, 10g… Временами они достигали феноменальных показателей. Из-за наваливающейся чудовищной тяжести «пламенный мотор» в груди сбивался с нормального ритма, пропуская очередной удар. Человек с остановившимся на мгновение сердцем едва не терял сознание и даже временно слеп.

Так, на пределе собственных возможностей и прочности металла Борис пилотировал, лишь когда его всерьез брали в оборот в воздушном бою. Даже для более молодых пилотов подобные смертельные игры с гравитацией порой заканчивались печально. Но стоило сорокалетнему ветерану вспомнить, какими словами эта сука за его спиной называла любимую девушку его погибшего друга, как рука сама двигала рычаг сектора газа вперед до упора. Мститель орудовал ручкой управления с таким чувством, словно охаживал оглоблей высокопоставленного подонка по его мясистой спине…

После посадки генерал не смог без посторонней помощи вылезти из кабины, ставшей для него орудием жестокой пытки. Весь лоск с него сдуло. В глазах у Полубоярова все двоилось. Дико таращась на поднявшегося к нему по лесенке механика, Игнат Никитич стонал, словно баба, и молил с привизгом:

— Братцы, выручайте… Умоляю, вытащите меня отсюда, сынки! Озолочу, только спасите!!!

И технику пришлось вытаскивать забрызганного с головы до ног рвотными массами «аса».

Оказавшись на земле, уже распрощавшийся с жизнью бедолага принялся благоговейно целовать бетон. Он еще счастливо отделался, несмотря на треснувшие ребра, темные круги вокруг глаз, кровоизлияния в сетчатку и гематомы от привязных ремней. Передвигаться пострадавший мог лишь на четвереньках. Едва завидев Нефедова, он быстро пополз в противоположную от него сторону.

У Бориса самого болели мышцы плеч, спины, бедер, как после ударной тяжелоатлетической тренировки с рекордными весами. Самолету тоже досталось. На его крыльях в нескольких местах вздулась обшивка, из двигателя подтекало масло. После такого запредельного пилотажа машину ожидал основательный капремонт.

Все знали, что в голове у Нефедова — там, где всем нормальным людям положено иметь штуку, ответственную за чувство самосохранения, ничего нет, ни бугорка, ни шишечки, — гладкое место. Точно так же Господь, видимо, забыл вставить в его мозг такое необходимое для выживания в этом мире устройство-качество, как чинопочитание, уважение начальства. Только абсолютно бесшабашный человек, находясь в ссоре с самим Василием Сталиным, мог так обойтись с его заместителем и доверенным человеком…