Читать интересную книгу Бонжур, Счастье! Французские секреты красивой жизни - Джейми Кэт Каллан

Я оказалась в Лондоне не впервые. Я уже была здесь год назад и познакомилась с симпатичным британским парнем, Аланом Драйвером. Он работал в туристическом агентстве в Хэмпстед-Хит.

Рюкзак мой, кстати, представлял собой большую плетеную корзину ручной работы с двумя кожаными лямками, чтобы носить ее за спиной. Провожая меня, папа в шутку поинтересовался: куда я отправляюсь – на пикник или в Европу.

Скажу пару слов о моих сапогах Frye. Они не особенно красивы. Выглядят они поношенными. Квадратные носы, отстрочка по краям. В те времена их выпускали только одного цвета – коричневого. Вместе с сапогами покупателям вручали маленькую баночку седельного мыла и инструкцию по чистке и уходу за сапогами, чтобы они служили вечно.

Это тоже особенность того времени. Тогда люди отчаянно боролись против безграничного потребления и планового устаревания. Мы жили бедно, но стильно.

(Была даже книжка с таким названием.) Покупки в магазине Армии Спасения являлись политическим и духовным шагом. У вещей есть характер и даже душа. Мы давали новую жизнь старой одежде. Мы спасали шелковые юбки из мусорных баков. Мы покупали винтажные вещи в Unique Boutique и Canal Jeans. Мы покупали вещи из переработанных отходов, раскрашенные в студенческих кооперативах.

Я и Мэри Куант

Я ехала в шотландский город Инвернесс, и тут кто-то заговорил о Нью-Йорке: «Это город-призрак. Город-банкрот. Они продают акции, чтобы спасти город». И это я услышала сразу после того, как мой британский бойфренд заявил, что мы должны «остаться друзьями».

Сердце мое было разбито. Я страдала. Но к чему возвращаться, если на родине меня ждет всего лишь город-призрак? Когда деньги у меня кончились, я нашла канадское агентство по трудоустройству. Там мне сказали, чтобы я не заморачивалась на тему гражданства, а работодателям говорила, что я из Канады. Я нашла работу у модельера на стильной лондонской площади Оксфорд-Серкус. Компания производила очень модные шерстяные пальто и платья. Модели были простые: силуэт-трапеция, позаимствованный у Мэри Куант[26], и большие воротники. Там мне дали пальто винного цвета, в котором я проходила всю зиму. Пальто было не особенно теплым, и в нем я выглядела как обычная английская школьница. Зарплата, впрочем, была очень даже неплохой. Вскоре я снова сумела скопить определенную сумму и решила продолжить путешествие. Я уехала из Лондона, пережила непростую ночную морскую переправу через Ла-Манш и оказалась в Париже, где познакомилась с Морин. Морин родилась в Ирландии и уже несколько раз приезжала во Францию – она работала в Париже няней. После переправы через Ла-Манш меня мучила морская болезнь. Меня страшно тошнило. Морин была очень добра и позаботилась обо мне. Мы подружились. Поскольку остановиться в Париже мне было негде, она предложила мне переночевать у нее на полу.

Морин жила в пятиэтажном доме на Левом берегу – на бульваре Сен-Мишель. Был февраль, и мы согревались с помощью небольшого газового обогревателя. (Да, вы правы, это было довольно опасно.) И газ у нас вечно кончался в субботу вечером. Шел 1976 год. В то время только появился стиль диско. Морин обычно говорила: «На танцах мы согреемся. Пошли на дискотеку». Холодными субботними вечерами мы выходили на бульвар Сен-Жермен и шли в новую дискотеку, чтобы потанцевать с марокканскими студентами и парнями сомнительных занятий. Я не очень хорошо говорила по-французски, они не говорили по-английски, поэтому мы объяснялись, как дети. «Мы делать счастье?» Ну да, типа того. Мы целовались на мостах и объедались пирожными.

Мода существует не только в одежде. Мода сходит с небес на улицы, и она влияет на представления о том, как мы живем и что с нами происходит.

Коко Шанель

Каждое утро я шла с Левого берега через Люксембургский сад к зданию «Альянс Франсез». Некоторое время я тоже работала няней. В Париже я часами сидела в кафе, курила Gauloises и ходила, ходила, ходила. Как-то вечером я оказалась на вечеринке настоящих французов в доме настоящей француженки. Помню лишь соблазнительный звук французской речи вокруг себя и красивую одежду. На вечеринке все были одеты замечательно – стильные юбки, свитера, туфли… В своих джинсах и топе я чувствовала себя замарашкой. Честно говоря, я всегда более комфортно ощущаю себя в красивой одежде. Ведь этому учила меня моя бабушка. В 70-е мне нелегко было одеваться как хиппи. Это требовало определенных усилий – нельзя сказать, что такой имидж был для меня естественным. А тут я оказалась на вечеринке в окружении элегантных французов и даже не могла подобрать слова, чтобы объяснить, что хипповый вид – это всего лишь поза.

В Париже я прошла собеседование на должность секретарши. Фирма была английская. Собеседование проводил представитель лондонского модельера. До сих пор думаю, насколько иначе могла бы сложиться моя жизнь, если бы я проявила хоть капельку терпения. Помню, как мне диктовал красивый француз, говоривший на безупречном английском. Помню, как сидела за электрической пишущей машинкой, как заправляла туда бумагу и прижимала ее планкой. А потом я посмотрела на листок – образец текста – и начала печатать. Быстро печатать. Однако, увидев напечатанное, я поняла, что наделала массу ошибок. Я никак не могла понять – почему, а потом взглянула на клавиатуру – буквы на ней располагались иначе. Клавиатура была европейская. Там, где на американских или британских машинках находилась буква «а», на европейских стояла буква «q». И нужно было нажимать клавишу верхнего регистра, чтобы поставить точку. Я извинилась перед человеком, который диктовал мне письмо, и вернула ему листок. Он сказал, что понимает проблему. Если я хочу, то могу приходить в офис и потренироваться. Я ответила, что подумаю, но так и не вернулась. Сама не знаю, почему. Может быть, потому, что у меня не было денег и мне нужна была срочная работа и нормальная квартира. А может быть, потому, что я заболела. В феврале в Париже было холодно и дождливо. Маленькое британское пальто не согревало меня. Я свалилась с гриппом, а поправившись, вернулась в Лондон и устроилась на временную работу.

Потому что ночь принадлежит нам

Весной я отправилась в Амстердам и там встретилась с теми же марокканцами, с которыми веселилась в Париже. Неожиданно выяснилось, что все они геи. Я познакомилась с рыжим парнем из Калифорнии. Он пригласил меня послушать Патти Смит в клубе El Paradiso. Клуб оказался огромным, и певицу я еле видела. Она была где-то далеко, кричала и пела – крохотная птичка в черном. Трудно было даже понять, женщина она или мужчина. Но она меня абсолютно очаровала, и я поняла, что хочу быть бардом. Я тоже хотела одеваться в черное, кричать и выступать перед огромными толпами, собравшимися специально, чтобы послушать меня.

В июне я вернулась в Лондон. Я поселилась в коммунальной квартире в Хайгейте. Моими соседями по коммуналке были: парень из Австралии, девушка из Греции, еще две девушки – одна из Канады, другая из Вены. Венка Бригитта изучала фотографию в колледже живописи и дизайна Сентрал Сент-Мартинс. Мы с ней быстро подружились. Мы обе любили делать покупки в Biba и на блошином рынке в Кенсингтоне. И нам обеим нравилось носить костюмы. Бригитта меня фотографировала, и я до сих пор храню эти снимки. Удивительно, но в то время я страшно много спала. Мои сапоги Frye сиротливо стояли в углу общей комнаты. Носки их слегка поднялись, а голенища притулились друг к другу, словно шептали что-то на ухо. Носки потерлись и стали темно-коричневыми. В лихорадочном сне я слышала Blue Джони Митчелл.

А потом появился мой старый британский бойфренд, сел на мою постель, и я чудесным образом поправилась. Он вытащил меня из постели, и мы поехали в Кембридж на целый день. В маленьком домике у дороги мы пили чай и ели лепешки со взбитыми сливками.

А потом он сказал, что я должна вернуться домой, в Америку.

Bonjour, Tristesse

Здравствуй, грусть

Когда я приезжаю в Париж, то всегда встречаю призрак самой себя в молодости. Это обычно происходит на бульваре Сен-Жермен, на пересечении с бульваром Сен-Мишель. Она заходит в Wimpy’s за гамбургером и жареной картошкой. Это мучает ее, но она уже устала жить на сыре и багетах. Она проходит через Люксембургский сад и направляется к Alliance Française, где продолжает мучиться над французскими глаголами. В ее голове полная сумятица, и ей кажется, что она живет наполовину. Она разучилась правильно говорить по-английски. Разучилась печатать. Забыла свой дневник в офисе American Express. Она боится турецких туалетов. Ей надоело спать на полу. Она устала от холода. Ей хочется принять настоящий горячий душ. Ей хочется как следует поесть. Ей хочется нравиться французам, но те не спешат полюбить ее. Однажды элегантный француз в костюме с галстуком остановил ее возле Галереи Лафайет и что-то сказал по-французски. Когда она ответила, что не понимает, что она из Америки, он продолжал говорить. Он спросил, что она здесь делает. Ему пришлось несколько раз повторить свой вопрос, чтобы она поняла. В конце концов, она ответила, что ищет работу, и тогда он спросил: «А почему вы не работаете в собственной стране?» Он повторил свой вопрос еще несколько раз, и только тогда она поняла, что он говорит. И лицо ее залилось краской.