— Сцены с Матерью и Сыном возможны только на иконах. Поэтому маленький Ренайо на портрете один. Но.., погодите, где же я ее видел? — Он перебрал картины и вытащил маленький портрет женщины в голубом с новорожденной голенькой девочкой на руках.
— Сестра Хоао и ее дочь, — объявил он, Мечелла задумалась, припоминая семейную генеалогию.
— Катерин и… Аланна?
— Алиенна, — поправил он. — Но все равно очень хорошо, ваша светлость. Никто нынче не помнит Катерин.
— Если бы не портрет, можно считать, что ее и не было. Это грустно, Кабрал. Очень грустно.
— Ничуть, ваша светлость. Благодаря портрету она будет жить вечно.
— Заточенная в картине, как все мы будем когда-нибудь. — Мечелла с печальной улыбкой пожала плечами. Она перешла от кучи полотен, которые они рассматривали, к одинокой картине, повернутой изображением к стене. — А это что? Она не повреждена, но стоит отдельно, как будто хранитель еще должен с ней поработать. Помоги мне повернуть ее.
Вместе они с трудом сдвинули тяжелый портрет (он был написан на дереве и заключен в огромную раму) и прислонили к ближайшей вазе. Мечелла мысленно перебрала все известные ей характеристики — руны, цвета, поза и расположение фигуры, символические цветы и травы, одежда и так далее и так далее, — но этот портрет не был похож ни на один из виденных ею ранее.
Вдоль всего края шли золотые руны. Черные тени слева от каждого символа придавали им глубину. Композиция была сложная и довольно странная: по краю изображенного на портрете стола шли затейливые узоры и еще руны, плохо различимые под золотой бахромой свисающей зеленой скатерти. Перед женщиной стояло зеркало на подставке, за ее правым плечом висела какая-то картина, драпировка прикрывала угол, но всякий, кто смотрел на портрет, видел только изображенную на нем женщину.
У нее были темные волосы и серые глаза, прекрасные, как у большинства женщин Грихальва. Она решительно наклонилась над столом, казалось, еще движутся жемчужины на ее лифе. Длинная изящная рука лежала рядом с огромной книгой, второй она потянулась к небольшой лампе, как будто хотела поправить огонь. Украшенный драгоценными каменьями кожаный переплет книги угадывался лишь по золотому мерцанию, поскольку книга была открыта, чтобы женщина могла читать ее.
Слева от женщины находилась внушительная, окованная железом дверь, но она была не заперта и засовы не задвинуты. Позади виднелись сводчатые, глубоко утопленные в стене окна. Ставни на них были раскрыты, пропуская свет чудесного весеннего утра. У одного окна стояла толстая свеча, высотой около шести дюймов. Свечу явно только что задули, тонкий дымок поднимался вверх от почерневшего фитиля. Тонкая, изящная, не виданная доселе работа. Но, разглядывая картину, Мечелла поняла также, что в ней отсутствует общая композиция, заданная цветом, формой, углами или линиями. Поза женщины не привлекала взор к остальным книгам, лежащим на столе, розовый свет зари не отражался в запотевшем серебряном кувшине, тени от фонаря падали на платье цвета пепельной розы и на бледные щеки женщины, но не дотягивались до глиняной вазы с фруктами. Кабрал учил Мечеллу внутренней геометрии картин, но здесь она не наблюдала ничего подобного.
Традиционно проанализировать эту картину оказалось практически невозможно. Все внимание сосредоточивалось на лице, не отвлекаясь на что-нибудь еще. Голова женщины была поднята, как будто что-то заставило ее оторваться от фолианта, линия губ решительна и дерзка, темные кудри растрепаны, словно она только что запускала в них пальцы, перед тем как потянуться к лампе. А глаза! Таких глаз, необычайно выразительных, умных и трагических, Мечелле не приходилось видеть никогда — ни на портрете, ни в жизни.
И еще она услышала, как Кабрал задохнулся от изумления.
— Матра Дольча! Это же Сааведра!
— Кто?
Кабрал уставился на картину, темные глаза распахнулись, смуглая кожа казалась серой. Когда Мечелла тронула его за руку, он явственно вздрогнул.
— Ох, простите меня, ваша светлость, я просто… Это она! Не могу поверить. Никто не видел этой вещи вот уже лет сто!
— Но кто она? — повторила Мечелла, пораженная тем, что картина может привести человека в такое смятение.
— Сааведра, — произнес он с благоговением. — Шедевр Сарио Грихальвы.
Работа одного из величайших Верховных иллюстраторов, и никто не видел ее столетие?
— Почему она не выставлена в Галиерре? Потрясенный, Кабрал шагнул назад, будто от портрета исходил яркий свет, обжигавший глаза.
— Я.., я не знаю.
Он был честным человеком, с открытым сердцем, но теперь было видно, что он лжет.
— Конечно, ты знаешь, Кабрал, — с упреком сказала Мечелла. — У этой картины должна быть история. У остальных же есть.
— Может быть, вы устали, ваша светлость? Мы здесь уже давно и…
— Моя светлость чувствует себя превосходно, Кабрал. С этим ребенком я мучаюсь по вечерам, а не утром. И в следующий раз, когда захочешь отвлечь меня, не будь таким неуклюжим. Расскажи мне историю Саавсдры — у нее красивое имя.
Он вздохнул, признавая свое поражение.
— Она была Грихальва, близкая родственница Сарио. Легенда утверждает, что она была так же талантлива, как он, талантливее почти любого мужчины, рожденного с тех пор в нашей семье.
— Звучит немного скандально, — улыбнулась Мечелла. — Женщина — иллюстратор! Что с ней случилось?
Кабрал сглотнул, не отрывая взгляд от картины.
— Сааведра полюбила того, кого ей не следовало любить, и, чтобы не видеть, как ее любовник женится на другой, она исчезла из Мейа-Суэрты — даже из Тайра-Вирте. Он искал ее, но не обнаружил никаких следов. Сарио написал этот портрет, чтобы ее любовник мог смотреть на него и вспоминать.
Довольно грустная история, но непохоже, чтобы именно это так поразило Кабрала. Мечелла снова внимательно всмотрелась в лицо Сааведры. Что-то неуловимое в серых глазах откликнулось в ее душе, разбудив схожее чувство. Фамильные черты Грихальва в лице Сааведры не имели к этому никакого отношения. Мечелла почувствовала, как ее брови поползли вверх от изумления. У нее не было ничего общего с прекрасными трагическими глазами той женщины…
— Чиева до'Орро, вы нашли ее!
К ним подбежал, хромая. Верховный иллюстратор Меквель, опираясь на трость с золотым набалдашником, подаренную ему Коссимио по случаю болезни.
— Я искал ее все эти четыре дня!
— Рада видеть вас в добром здравии, — улыбнулась ему Мечелла.
— Ничто не может придать новую силу старым костям, ваша светлость, — с поклоном ответил он. — Кабрал, я должен тебя похитить. Попроси кого-нибудь помочь тебе отнести “Первую Любовницу” наверх и упаковать.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});