Читать интересную книгу Здесь вам не Сакраменто - Анна и Сергей Литвиновы

– Все вы, мужчины, такие! Наобещаете с три короба, да только наврёте.

– Тебе, конечно, мужчин лучше знать. Богатый опыт.

Короче говоря, слово за слово – и они поцапались. И она в сердцах выпалила:

– Зря я вообще с тобой связалась! Не хотела ведь! Чуяло моё сердце! Правильно говорят: яблочко от яблони недалеко падает.

– Что ты, интересно, имеешь в виду? На родителей моих намекаешь?

– Хорошо, я расскажу. Но имей в виду: эта история тебе, наверное, не понравится. Даже наверняка, совершенно точно не понравится.

И Валентина поведала ему о трагедии, которая уже знакома внимательным читателям нашей тетралогии[15]. Вот краткий пересказ истории. Краткий и безэмоциональный – однако девушка, по причине своей личной заинтересованности и вовлечённости, чувств своих в том разговоре не сдерживала, и потому Юре казалось (и, в общем-то, правильно казалось), что она обвиняет самых дорогих ему людей.

Итак, в сентябре пятьдесят девятого года, когда основным героям этих событий, в том числе маме Галине Иноземцевой и папе Владику, а также Радию Рыжову и вышеупомянутым Лере и Вилену Кудимовым, было двадцать три – двадцать четыре года, они собрались на вечеринку в пятикомнатной квартире Кудимовых на Кутузовском проспекте. Присутствовали также старый (по отношению к основным действующим лицам) инженер по фамилии Флоринский и третья молодая девушка, лучшая подружка Галины Иноземцевой по имени Жанна Спесивцева.

– Спесивцева? Как и ты? – перебил Юра.

– Да, – торжественно провозгласила голенькая, завернувшаяся в простыню Валя. – Это моя мать. Мне тогда было пять годиков, и я проживала вместе с бабушкой в городе М. А мамочка поехала в столицу учиться и устраивать свою жизнь. Вот и устроила – себе и мне на голову.

И девушка продолжила свой рассказ. В тот вечер хозяйка квартиры, Валерия Кудимова, приревновала маму, Жанну Спесивцеву, к своему мужу Вилену. Как говорят, было за что. Вилен и впрямь состоял с Жанной в связи. И тогда Валерия Кудимова, недолго думая, ударила Жанну кинжалом в самое сердце – и та умерла на месте. Но самое интересное (и ужасное) началось чуть позже: вызванный дочерью Валерией, примчался с дачи хозяин квартиры, бывший энкавэдэшник-генерал. И он уговорил, убедил, запугал участников вечеринки настолько, что все они вместе и каждый по отдельности дали показания, что Жанна якобы убила саму себя! Об этом в милиции показали все без исключения! И лучшая подруга убитой Галя Иноземцева, и её молодой муж Владислав, и его друг Радий Рыжов, и старый приятель Флоринский. И, само собой разумеется, это подтвердили Лера Кудимова и её муж Вилен. Так что Лера в результате не понесла никакого наказания. Ни малейшего! Живёт, наверное, до сих пор и здравствует. И в ус не дует.

– Да откуда ты все эти подробности знаешь? – выпалил Юрий.

– Бабушка моя Елизавета, мама Жанны, примчалась тогда в Москву. Пыталась добиться правды, достучаться до сердец участников роковой вечеринки – до твоих родителей в том числе. Но бесполезно. Никто не променял своё убогое, но спокойное существование на правду и честность.

– Бред какой-то, ерунда и чушь! – воскликнул в сердцах Иноземцев-младший.

– Ты можешь считать, как хочешь. Понятно, что ты своих защищаешь. Разумеется, правда глаза колет. Но было всё именно так, как я рассказала!

– Не могу в это поверить! – повторил Юрий.

– Да тверди ты это, как попка, сколько душе угодно! Зря я вообще с тобой связалась! Не хотела же, ещё тогда, два года назад, когда фамилию твою услышала. Все вы, в вашей семейке, порченые!

– Ты говори, да не заговаривайся! – строго ответил Иноземцев.

Но на этом, на разрыве с любовницей (и не так давно любимым человеком), злоключения Юрия в то утро не закончились. Пока они с Валентиной любили друг друга и выясняли отношения в его съёмной квартире, наступило утро. За окном, тщательно завешанным тяжёлыми гардинами, давно рассвело, отправились в свой первый путь автобусы «ЛиАЗ», и, ёжась от утреннего осеннего холодка, москвичи потянулись к остановкам, чтобы заведённым порядком следовать к станку, кульману или конторскому столу.

И тут в замочной скважине заскрежетал ключ. С вечера, потеряв всякую бдительность, да и будучи выпившим и в угаре любви, Юра даже забыл закрыть замок на «собачку», даже не накинул цепочку! Дверь распахнулась, и на пороге появилась собственной персоной жена Иноземцева Мария! Начав наконец терзаться смутными сомнениями в отношении слишком вольготно чувствующего себя в столице муженька и подогреваемая намёками мамочки Эльвиры, она первой электричкой выехала его проверить. И – проверила, себе и ему на голову.

Ни оправдываться, ни объясняться никакого смысла не оставалось. Налицо было и событие, и состав преступления. Разостланная, перебутыренная постель. Запах любви и алкоголя. Недопитая бутылка на кухне. А главное – посторонняя обнажённая женщина. И голый муж.

Но глаза Марии остались сухими. И слова леденили.

– Убирайтесь. Оба. Немедленно, – припечатала она.

– Э, э, минуточку, это моя квартира! – попытался качать права Юрий. – Я её снимаю, я за неё деньги плачу.

– Видеть. Тебя. Не хочу. Больше. Ни минуты, – с белыми от злобы глазами проговорила Маша. – Вернёшься сюда завтра. Когда я соберу вещи. И съеду. А меня. И ребёнка. Ты больше никогда не увидишь. И не мечтай.

Валентина, не говоря ни слова, лишь меча временами в сторону Иноземцевых пристыженные и одновременно злые взоры, до чрезвычайности быстро оделась, схватила сумочку и хлопнула входной дверью.

Юра, надев трусы и пытаясь нацепить рубашку, принялся бубнить что-то извиняющееся, но Маша не стала ничего слушать, вышвырнула на лестничную клетку его ботинки и брюки, проговорила страшным голосом: «Убирайся!» – и бросилась в ванную: плакать.

Возможно, если бы Юрий остался, то путём долгих клятв и уверений он смог бы вымолить прощение и загладить свою вину. Но при всей оглушительности и водевильности ситуации ему, положа руку на сердце, совсем не хотелось каяться перед молодой женой и извиняться. Напротив, при мысли о том, что брак с Марией, кажется, вот-вот закончится, Иноземцев-младший ощутил блаженное чувство лёгкости и освобождения. И тогда он оделся, взял сигареты и ушёл из квартиры – чтобы, в точном соответствии с указанием Маши, вернуться туда через сутки.

Ночь он провёл у приятеля, в коммуналке на улице Чернышевского[16], а когда возвратился назавтра в съёмное жильё в Свиблове, Мария оттуда съехала, забрав и свои, и Сенькины немудрёные пожитки.

В дальнейшем Юра не сделал никаких шагов к примирению с Машей. Стыдно ему было, причём особенно не перед Марией, а перед Радием и Эльвирой – да, стыдно. Но в то же время вдруг замаячившая свобода казалась ему ценнее, чем склеивание и консервация прежних отношений. Договорились подать на развод. Кооперативную квартиру, на которую очередь вот-вот, месяцев через пять-шесть, подойдёт, условились получить и немедленно разменять. За трёхкомнатную, улучшенной планировки, пусть даже в Братееве, можно было попробовать получить малогабаритную двухкомнатную для Маши с Сеней и однушку для Юры. Разумеется, Иноземцев будет платить на сыночка алименты, а также всячески помогать, а Мария не станет препятствовать их общению в выходные.

Почти столь же сильно, а возможно, и сильнее, чем грядущий развод, переживал молодой человек рассказ Валентины. По каким-то трудно формулируемым меткам в её истории – интонации ли, убеждённости – он понимал, что она ему не врала. Но она сама могла быть введена в заблуждение. Следовало прояснить ситуацию из первых уст. Тем более что трое из тех, кто был замешан в этой истории, числились ему родственниками. С Радием он, к сожалению, не мог сейчас наладить диалог, хотя в обычных условиях, по странному сближению, общение с ним на задушевные темы давалось ему даже лучше, чем с родителями. Но раз нет, так нет. И Юра, как и в ситуации с несчастным очерком про космонавтику, начал с отца. Выложил ему всё, что рассказала перед расставанием Валентина. Иноземцев-старший помрачнел. Потом спросил: «Откуда ты всё это знаешь?»

– Какая разница?! Главное – правда оно или нет?

– Боюсь, к сожалению, правда.

После этого разговора можно было и не затевать выяснения отношений с матерью. Но он всё-таки приехал к ней на Ленинский. А вечером – отчим традиционно ложился спать раньше, они же с мамочкой засиделись за чаем на кухне – спросил напрямик. И мама расплакалась. «Да, да, я так виновата перед ней, Жанкой».

Как ни странно – а возможно, совсем даже не странно, а весьма логично, – Юре нисколько не хотелось больше ни видеть Валентину, ни говорить, ни, тем более, спать с ней. Страсть, ещё вчера казавшаяся всеобъемлющей и занимавшей все его поры, вдруг скукожилась до размеров лопнувшего воздушного шарика. Стала чахлым и гадким комочком. Юра и не стал больше звонить ей, искать с ней встречи. Даже непонятно, что ему было противней – столь жёсткое изобличение их связи тем стылым осенним утром или то, что Валентина пыталась использовать его в своих целях. А как иначе понимать, что после случайной встречи весной восемьдесят пятого она более двух лет не вспоминала про него, а теперь вдруг воспылала к нему страстью?!