ему угодно, среди монархов всего мира. Случайно я очутился между императором Александром и его супругой, урожденной принцессой Баденской. Я продолжал танцевать, чувствуя, однако, некоторое стеснение от соседства столь высоких особ. Вдруг цепь танцующих остановилась неизвестно по какой причине, так как оркестр продолжал играть. Император, шедший в следующей за мной паре, через мое плечо обратился довольно резко к императрице, которая шла в паре впереди меня, со словами: «Продолжайте же!» Государыня обернулась и, увидев императора танцующим с дамой, которой он уже несколько дней оказывал особое внимание, проговорила с неописуемым выражением: «Пожалуйста, будьте вежливее!» Государь, посмотрев на меня, закусил губы. Кортеж двинулся вперед, и полонез возобновился{47}.
Блеск главной галереи в Зимнем дворце положительно ослепил меня. Она вся покрыта золотом, тогда как до пожара она была окрашена лишь в белый цвет. Это несчастье во дворце дало возможность императору проявить свою страсть к царственному, я сказал бы даже, божественному великолепию.
Послы всей Европы были приглашены на празднество, чтобы воочию убедиться в исключительном всемогуществе правительства. Один из величайших в мире дворцов, заново восстановленный в течение одного года, — какой объект для восторженного удивления людей, привыкших дышать воздухом двора!
Еще более достойной удивления, чем сверкающая золотом зала для танцев, показалась мне галерея, в которой был сервирован ужин. Она еще не вполне закончена отделкой, люстры из белой бумаги, специально устроенные для временного освещения галереи, имели фантастический, очень понравившийся мне вид. Это импровизированное для свадебного торжества освещение далеко, конечно, не соответствовало обстановке волшебного дворца, но оно давало яркий, почти солнечный свет, и для меня этого было достаточно.
Во Франции благодаря успехам индустрии мы уже почти забыли, что существуют свечи, в России же обычно еще до сих пор употребляются восковые свечи{48}. Стол для ужина был сервирован с исключительным богатством. Вообще на этом празднестве все представляется колоссальным, и невольно затрудняешься решить, что более поражает: эффект ли общего ансамбля или же размеры и качество отдельных предметов. На тысячу человек в одном зале был сервирован один стол!
Среди этой тысячи лиц, блиставших в большей или меньшей степени золотом и бриллиантами, находился и виденный мною сегодня утром в церкви киргизский хан в сопровождении своего сына и свиты. Я заметил также старую грузинскую царицу, лишенную более 30 лет назад своего престола. Эта несчастная женщина влачит свои дни без всяких почестей при дворе победителей. Ее лицо смугло, как у человека, привыкшего ко всем трудностям лагерной жизни, а платье ее вызывало общий смех. Мы легко смеемся над несчастьем, если оно воплощается в отталкивающей внешности. Эта манера заменять сострадание насмешкой, конечно, неблагородна, но я, сознаюсь, не мог остаться серьезным, когда увидел голову царицы, украшенную чем-то вроде кивера, с которого ниспадало какое-то чудовищное покрывало. Остальной наряд соответствовал ее головному убору, и в то время как все придворные дамы были в платьях с длинными тренами, эта восточная царица появилась в короткой, сверху донизу покрытой вышивками юбке. Она возбуждала смех и внушала страх, до такой степени безвкусен был ее наряд, столько тоски и вместе с тем придворной фальши было в ее лице, столько отталкивающего в ее чертах и неграциозного во всей ее фигуре{49}.
Национальный наряд русских придворных дам импозантен и вместе с тем старомоден. Они носят на голове какое-то сооружение из дорогой материи. Это головное украшение напоминает мужскую шляпу, сверху несколько укороченную и без донышка, так что верхняя часть головы остается открытой. Диадема, вышиной в несколько дюймов, украшенная драгоценными камнями, приятно обрамляет лицо, совершенно его не закрывая. Она представляет собой старинный головной убор, придает женскому облику оттенок благородства и оригинальности, очень идет к красивым лицам и еще более уродует некрасивые. К сожалению, последние весьма часто встречаются при русском дворе, так как только смерть освобождает придворных дам — даже самых престарелых — от их звания. Вообще, приходится повторить, что красивые женщины в Петербурге встречаются редко, но в высшем свете грация и элегантность часто заменяют собою правильность черт лица и стройность фигуры. Я встретил лишь несколько грузинок, соединяющих в себе и красоту, и грацию. Эти светила сверкают среди женщин севера, как звезды на темном небе южных ночей. Форма придворных дамских платьев, с длинными рукавами и тренами, носит отчасти восточный характер и придает всему кругу придворных дам величественный вид.
Довольно странный случай дал мне возможность познакомиться с изысканной вежливостью государя. В разгаре бала один из церемониймейстеров указал тем из иностранцев, которые впервые были во дворце, их места за столом во время ужина. «Когда вы увидите, что бал закончился, — сказал он, — последуйте за всем обществом в галерею; там вы увидите большой сервированный стол; направьтесь к правой стороне его и займите первые свободные места».
Для дипломатического корпуса, иностранцев и всех придворных был накрыт один-единственный стол на тысячу кувертов, но направо от входа, несколько впереди, находился еще небольшой круглый стол на восемь персон.
Присутствовавший в числе иностранцев молодой и образованный женевец представлялся государю в тот же вечер в мундире национальной гвардии, не особенно понравившемся императору. Тем не менее юный швейцарец чувствовал себя совершенно свободно. По природному ли самодовольству, из-за республиканской ли беззастенчивости или, наконец, просто по душевной простоте он совершенно не обращал внимания ни на окружавших его особ, ни на то впечатление, которое он на них производит. Я даже слегка завидовал его поразительной самоуверенности, которой сам совершенно не обладаю. Моя манера держаться, вовсе несхожая с его манерой, привела тем не менее к одному и тому же результату: император обходился с нами обоими одинаково любезно.
Один опытный и умный человек полусерьезно-полушутя советовал мне принять перед императором робкий и почтительный вид, если я хочу ему понравиться. Этот совет был совершенно излишен, так как я по натуре своей настолько робок и застенчив, что пришел бы в смущение, если бы должен был зайти в хижину угольщика и с ним познакомиться: очевидно, не напрасно имеешь в своих жилах немецкую кровь. Я обладаю поэтому уже по природе достаточной дозой робости, необходимой для успокоения болезненного самолюбия царя, который был бы столь же величествен, каким он всегда желает казаться, если бы он и меньше был занят мыслью, что кто-нибудь может оказать ему недостаточно почтительности. Новое подтверждение того, что в этом дворце все проводят время исключительно в генеральных репетициях. Но это беспокойство императора о священном величии его особы не всегда, однако, является у него господствующим.
Я уже говорил,