чтобы игнорировать слова Андреаса, дразнящие меня, как навязчивое эхо.
Манно даже не в гребаном Ванкувере. Этот ублюдок в Торонто.
Ну и ладно. Я приведу эту гребаную войну прямо к его порогу. После свадьбы.
Свадьбы.
Всепоглощающая эмоция потрясает меня до глубины души, точно так же, как вчера, и позавчера, и каждый второй гребаный день с тех пор, как я договорился о браке.
Думаю о том, что Тесс станет женой Кристоса… Это нужно сделать. Ради моего здравомыслия и ее безопасности.
Эта свадьба состоится.
Я отказываюсь смотреть глубже, отказываюсь анализировать эмоции, отказываюсь думать о ее обнаженном теле под другим мужчиной.
Свадьба должна состояться. Нет места для сомнений.
Тебе даже наплевать на женщину, так что, блять, забудь о ней уже.
У тебя есть более неотложные дела, которые требуют твоего полного внимания.
Сосредоточься, Николас.
Глава 22
ТЕСС
Мама разглаживает шелк на моих бедрах и расправляет короткий шлейф позади меня.
— Я бы хотела, чтобы твой отец мог видеть тебя, – напевает она, охваченная эмоциями дня.
День моей свадьбы.
Боже, как до этого дошло?
Я до сих пор не могу осмыслить прошедшие две недели. Слишком много всего произошло.
Слезы угрожают захлестнуть меня, но мне снова удается проглотить их с помощью двух таблеток ксанакса, которые я уже приняла.
При таком раскладе у меня может произойти передозировка еще до окончания приема, учитывая, что есть вероятность, что Ирен может присутствовать на торжестве. Да поможет мне Бог, если это так. Я ни за что не переживу этого. Не сегодня.
— Agápi mou, ты выглядишь потрясающе.
Я не чувствую себя красивой. Я ненавижу белое платье, цветы, макияж. Я бы предпочла надеть черное.
— Улыбнись, – отчитывает меня мама.
Я даже не пытаюсь скрыть, как я расстроена, потому что, хотя Кристос кажется хорошим человеком, я ничего к нему не чувствую.
— Почему я должна улыбаться? Мной торгуют, как лошадью.
— Тише! – Мама ахает. – Твой муж хорошо позаботится о тебе.
Отказываясь смотреть на свое отражение в зеркале, я опускаю глаза. Я не хочу видеть белое атласное платье фасона "русалка", облегающее мои изгибы. Я не хочу видеть невесту, смотрящую на меня.
— Это не только твой день, Тереза, – продолжает отчитывать меня мама. – Подумай о гостях, о Питере, обо мне.
Как вы все думали обо мне?
Мама закрывает мое лицо вуалью, решая мою судьбу.
Не плачь.
Выше голову.
Они хотели принцессу мафии, так дай им ее.
Я пытаюсь собраться с силами, чтобы постоять за себя, ведь больше никто не сможет этого сделать.
Меня ведут по коридору, и мы останавливаемся за закрытыми дверьми. Начинает звучать Канон Пахельбеля12, и двери открываются, открывая проход, который ведет к моему ожидающему жениху.
Паника наполняет мои вены с каждым шагом, когда мама ведет меня по красной ковровой дорожке. От гостей доносится приглушенное бормотание, пока оно не звучит как жужжание у меня в ушах.
Я не отрываю глаз от букета в своей руке, отказываясь смотреть на всех гостей из страха увидеть, как Николас ухмыляется мне, потому что он выиграл.
Он может отнять у тебя свободу, но не твою гордость.
Не ломайся перед ними. Держи себя в руках.
Тем не менее, рыдания нарастают, и на этот раз я не могу остановить их, они срываются с моих губ. Тихий звук слетает, сливаясь с музыкой и шепотом.
Мое сердце съеживается, превращаясь в темную дыру. Мой желудок скручивается в тугой узел. Тихие слезы текут по моим щекам, дыхание учащается.
Мама останавливает меня и, приподняв вуаль, целует меня в щеку.
— Прими таблетку. – Мне суют в руку таблетку ксанакса. – Ты можешь это сделать.
Я не могу, мама. Не заставляй меня делать это!
Мама оставляет меня стоять у алтаря, чтобы занять свое место рядом с Питером. Мой взгляд останавливается на таблетке, лежащей на моей ладони, пока я делаю глубокий вдох, собирая все силы, которые у меня есть.
Мои пальцы сжимаются вокруг таблетки, и тогда я думаю, что приступ тревоги – лучшее, что может случиться прямо сейчас. Это может помешать свадьбе. Мои пальцы разжимаются, и я позволяю таблетке упасть на красную дорожку.
В поле зрения появляются начищенные черные туфли, и Кристос берет меня за руку, перекладывая ее через сгиб своей руки. Я поворачиваюсь лицом к священнику.
Все внутри меня умирает, и смертельное спокойствие разливается по моим венам.
— Горячо любимые, мы собрались здесь сегодня, чтобы отпраздновать священный союз Николаса Питера Ареса Статулиса и Терезы Марии Дракатос.
У меня звенит в ушах. Я вижу, как шевелятся губы священника, но не слышу ни слова из того, что он говорит.
Он продолжает говорить и говорить, пока последние секунды моей свободы утекают сквозь пальцы.
Словно марионетка, я поворачиваюсь лицом к своему жениху, его палец касается моего подбородка, заставляя поднять голову, но он размыт сквозь слезы.
Затем я моргаю, и мой взгляд фокусируется на мужчине передо мной.
Не Кристос.
О. БОЖЕ. МОЙ.
Николас.
Сильная дрожь пробегает по моему телу. Мое дыхание прерывается, сердцебиение останавливается.
Я смотрю на Николаса, не понимая, что происходит, затем священник говорит:
— Николас, повторяй за мной.
Я в абсолютном ошеломлении наблюдаю как губы Николаса приоткрываются.
— Я, Николас Питер Арес Статулис, беру тебя, Терезу Марию Дракатос, в законные жены, чтобы отныне быть с тобой и почитать с этого дня и впредь ...
Святое дерьмо.
Я не могу переварить это. Это лучше или хуже?
Что мне делать?
Дыши, Тесс. Тебе нужно дышать.
— ... в горе и в радости, в богатстве и в бедности, в болезни и в здравии, любить и беречь, пока смерть не разлучит нас.
— Тереза, повторяй за мной, – инструктирует священник.
Нет. Подождите.
Я все еще смотрю на Николаса так, словно он призрак. Что, черт возьми, происходит? Что случилось с Кристосом?
Мне следовало бы дать Николасу пощечину и бежать так быстро, как только могу, но мои обтянутые атласом каблуки остаются приклеенными к ковру.
Почему мне никто не сказал? Почему мама ничего не сказала?
Что, черт возьми, здесь происходит?
Как будто я нахожусь под действием каких-то злых чар, мои губы приоткрываются, и я произношу слова.
Уголок рта Николаса приподнимается в торжествующей ухмылке, когда я заканчиваю словами:
— Пока смерть не разлучит нас.
— Николас, берешь ли ты Терезу Марию Дракатос в жены?
Никаких колебаний и дерьмовая тонна высокомерия,