Читать интересную книгу Горная весна - Александр Авдеенко

Ой, пиду я в полонину, там затрембитаю,

Щоб мене було чути на девъяту стаю…

Ой, высока полонинка с витром говорила,

Як бы ей разораты — жито б народила.

Смолярчук повернул голову к молодому пограничнику, который все еще вглядывался и вслушивался в праздничную жизнь гор.

— Знаешь, как это здесь называется? «Веснование», «Ход на Полонины». В хорошее время начинается твоя пограничная служба на пятой заставе!

Тюльпанов, не отрывая взгляда от Карпат, сказал:

— Все у меня в жизни начиналось хорошо.

— Все? — недоверчиво спросил Смолярчук.

— Да, все. — Тюльпанов покраснел и улыбнулся. — Если бы даже сегодня не было «Веснования», если бы не светило солнце, а шел дождь или снег, гремел гром, все равно день был бы для меня хорошим.

— Это почему же?

— Таким уродился, — пошутил Тюльпанов. — Мать и отец с первого дня моей жизни настроили меня на такую волну, чтобы я видел и слышал только одно хорошее.

— Значит, на границе тебе делать нечего. У нас здесь одним хорошим не проживешь, — Смолярчук глянул на часы. — Пора бы и начинать!

Невдалеке, на южном склоне горы, густо заросшей буковым лесом, послышался резкий, продолжительный свист. Смолярчук приложил к глазам бинокль.

— Наконец!.. Пошли товарищ Тюльпанов. Старайся не отставать.

Витязь был уже на ногах, встревоженно визжал; натянув поводок, рвался вперед.

— Ишь, какой догадливый! Спокойно, Витязь, спокойно!

Спустившись с вершины горы, пограничники попали в старый лес, полный весеннего света, цветов, пения птиц, пчелиного жужжания и аромата разогретой хвои. Витязь, пущенный на обыск местности, обнаружил в густом ельнике тщательно замаскированный велосипед.

— Ну, что мы теперь должны делать! — спросил старшина, глядя на молодого своего напарника.

— Ставить собаку на след, искать велосипедиста.

— Правильно! Так и сделаем! След, Витязь! — скомандовал Смолярчук. — Ищи! Ищи!

Витязь сделал тройной круг по ельнику и, став на след, стремительно рванулся вперед. Преодолел овраг с бурным ручьем на дне. Пробежал поляну, промчался мимо водопада. Вскарабкался на крутой откос. Равнодушно проскочил мимо одной отары овец, догнал другую, с ходу врезался в ее гущу и с ожесточенным лаем бросился на большого барана, стал беспощадно трепать его и вдруг легко содрал шкуру. Под овчиной оказался человек. Витязь бросил шкуру, налетел на обманщика, схватил его за полу брезентовой куртки и свалил с ног.

Смолярчук весело, от души смеялся и, глядя на то, как овчарка треплет задержанного, поощрительно говорил:

— Хорошо, Витязь! Хорошо!

Смеялся и Тюльпанов. Смеялся и белокурый подпасок, вооруженный огромной трембитой. Смеялись и другие пастухи, опираясь на свои буровато-красные посохи, вырезанные из необыкновенно крепкого и красивого дерева — тисса. «Нарушитель» лежал на земле вниз лицом, закрыв голову руками. Витязь грозно рычал, положив ему лапы на спину.

— Витязь, ко мне! — скомандовал Смолярчук.

Собака покорно покинула задержанного, подбежала к инструктору, села у его ног, потерлась головой о колено. Почувствовав себя в безопасности, «нарушитель», то есть пограничник, которому в этом тренировочном поиске выпало на долю обозначать нарушителя, поднялся с земли. Теперь он был весь хорошо виден — худощавый, долговязый, с черной узкой полоской усиков.

— Ну, как, товарищ Волошенко? — подходя к «нарушителю», спросил Смолярчук.

Волошенко пожал плечами, скривил губы:

— Ничего особенного… Самая простая дворняжка найдет такого пахучего человека, как я. — Он достал белый платок, набросил себе на голову. — Вы забыли, кто я такой? Я же повар. Повар! Весь с ног до головы пропитан духом жареных котлет, масла, борща.

Снял платок, аккуратно сложил его, спрятал в карман.

— Так что зря не хвастайтесь. Советую записать эту победу Витязя на счет пищевой и вкусовой промышленности. — Волошенко остановился, перевел дыхание. — Товарищ старшина, а какие они… настоящие нарушители границы?

— Всякие бывают. Послужишь — увидишь.

Волошенко обнял атласный ствол молодой березки, приложился к нему щекой, нарочито запечалился:

— Все футбольные матчи команда «Трактор» проигрывала, когда я стоял вратарем. В лыжном походе лыжи ломались только у меня. На велогонках портилась обязательно моя машина. Неумелец я, одним словом, неудачник.

Говорил Волошенко серьезно, но глаза усмехались. Смолярчук отлично понимал его. Но Тюльпанов, еще не успевший разобраться в особенностях характера повара, не решился принимать его слова ни как горькую исповедь, ни как безобидное самоунижение.

Волошенко отстегнул от пояса пустую солдатскую флягу.

— Товарищ старшина, разрешите съездить к Медвежьему источнику за квасной водой.

— Поезжайте. Да побыстрее возвращайтесь.

— Слушаюсь. Вернусь быстро, — откликнулся Волошенко.

Через минуту он покатил по лесной дороге и скрылся. Смолярчук и Тюльпанов, улыбаясь, проводили взглядами «неумельца и неудачника». Закурив, Смолярчук сказал:

— Собаки, может быть, и знают, что он повар, а вот люди… Второй месяц кашеварит на заставе, а домой об этом ни слова, ни полслова не пишет.

— Соблюдает военную тайну? — не без ехидства спросил Тюльпанов.

— Стыдится. Как же, на заводе был токарем, а здесь повар!

— Неправильно это, — убежденно сказал Тюльпанов. — Меня, к примеру, хоть столбом поставь на границе — и то буду гордиться.

Смолярчук взглянул на молодого солдата:

— Ты, наверно, со временем будешь неплохим пограничником.

— Что это значит — со временем? — простодушно спросил Тюльпанов.

— Ну, скажем, через полгода. А может быть, и раньше, если не будешь жалеть сил на тренировку Витязя. — Старшина погладил овчарку, потрепал ее острое ухо. — Ум собаки — это труд человека.

Овчарка, повинуясь выработанному рефлексу, вскочила, подняла голову. Смолярчук привычным жестом уложил ее под кустом, сел рядом. Тюльпанов последовал его примеру. Пограничники расположились на зеленеющем косогоре с видом на солнечную Тиссу. Смолярчук достал платок, накрыл им влажное от пота лицо:

— Жарко, Витязь!

Овчарка бережно сняла фуражку с головы старшины, положила ее на землю.

— Спасибо, Витязь.

Тюльпанов был восхищен.

— Вы прямо-таки колдун, товарищ старшина!

— И ты будешь колдуном — наберись терпения.

Наклонившись к уху товарища, он что-то шепнул.

Тюльпанов, волнуясь, поднялся, робко скомандовал:

— Витязь, слушай!

Но Витязь даже головы не повернул к молодому пограничнику:

— Слушай! Слушай! — повторил Тюльпанов.

Витязь лежал с поникшими ушами, прижмурив глаза.

Смолярчук довольно ухмылялся.

— Да разве на такую команду откликнется уважающая себя собака? Нет в вашем голосе, товарищ Тюльпанов, ни власти, ни нежности, ни приказа, ни просьбы. Один пустой звук. Вот так надо командовать, смотрите!..

Лицо Смолярчука стало напряженным.

— Слушай! — сдержанно, вполголоса произнес он.

Витязь вскочил. Голова его с торчащими ушами настороженно поворачивалась во все стороны.

— Хорошо! — поощрил Смолярчук собаку. Повернувшись к Тюльпанову, добавил: — Вот так всегда и командуй. Витязь, отдыхай!

Собака опять легла, удобно устроив голову на вытянутых лапах, не сводя взгляда с инструктора. Смолярчук потрепал замшевые уши овчарки:

— У, зверь! Чего ты смотришь? Привораживаешь? Нет, брат, ничего не выйдет! Кончилась наша дружба. Понимаешь, кончилась.

— Товарищ старшина, жалко, наверно, расставаться? — спросил Тюльпанов.

— Конечно, жалко. Но хватит, отслужил свое. Скоро скажу: прощай, граница! — Смолярчук посмотрел на Тиссу, на весенние виноградники, на расцветающие сады.

Тюльпанов сочувственно молчал. Он уже догадывался, что происходило в душе Смолярчука.

— Товарищ старшина, нару… нарушитель, — вдруг зашептал Тюльпанов.

— Нарушитель? Где? — Смолярчук вскочил, оглядываясь по сторонам.

Встревожился и Витязь.

По тропинке, полого спускавшейся к берегу Тиссы, между двумя рядами цветущего терновника не спеша удалялась велосипедистка в летнем платье и жакете, с цветком в белокурых волосах.

Смолярчук посмотрел вслед девушке и улыбнулся. В его глазах была нескрываемая нежность.

— Ничего, ей можно нарушать погранзону. Это Алена Дударь. Аленушка. Вернулась из командировки. Две недели отсутствовала. Привыкай. Она три раза в день появляется на границе: контролирует уровень воды в Тиссе. Между прочим, хорошая дивчина. — Помолчав, стесняясь, добавил: — Вроде как бы моя симпатия.

— Невеста?

— Почему невеста? Разве я сказал?

— Про такое и говорить не надо: по глазам все видно. Что, разве не угадал?