меня. Я посмотрел ей вслед и понял, почему создается такое впечатление полета, когда она идет. Шаги она делает мелкие и быстрые и наступает в основном не на пятку, как все, а на носок, будто выше хочет стать, будто хочет оторваться от земли…
В обшарпанном скрипучем вагоне пригородного поезда я устроился у окошка и смотрел, как кружатся, убегая назад, земля, заросшая порыжевшими травами, овраги с сумеречной темнотой под деревьями, ревниво прикрывшими их овражьи тайны, озерки — осколки голубых стекол в обрамлении осоки и камыша. Галдела ребятня, пищали восторженные девчонки, в конце вагона раздавался строгий голос нашего начальника — зеленоглазой Таси.
За окном, далеко-далеко на пригорке, замаячила буровая вышка. Была она легкая, ажурная, игрушечная. А ведь это такая махина!.. Я однажды побывал на буровой дяди Яши Киселева. Давно это было, а запомнилось крепко.
Как-то однажды вечером дядя Яша спросил:
— Поедем ко мне на буровую? Посмотришь, как мы землю бурим, а потом пойдешь ягоды собирать — там недалеко овраг есть, и ягод в нем ужас как много — сладкие-сладкие… Поедешь?
— А мама меня отпустит?
— Отпустит, если попросим.
— Тогда поедем.
Но мама запротестовала:
— Что ты, что ты, Яша! В такую даль? Нет, нет…
— Он же со мной, Вера, — укоризненно ответил дядя Яша и своими прекрасными печальными глазами посмотрел на маму. — Пусть посмотрит мальчишка — это же интересно для него… И нужно!
— Зачем? — удивилась мама.
— Человек же растет. Пусть знакомится с миром заранее, чтоб потом не тыкаться слепым котенком.
— Разве что так, — начала сдаваться мама. — Только ты посматривай за ним.
Признаться, разговор был слишком «взрослым», и я из него понял только одно, что мама поехать разрешила.
И мы поехали.
В кузове старенького расхлябанного грузовика сидели рабочие в желтых и жестких брезентовых костюмах, замазанных пятнами нефти и высохшей глины. Все с любопытством и неясным доброжелательством смотрели на меня, улыбались.
— Будущего буровика везешь, Яков? — спросил один из них и весело подмигнул мне.
— А как же? — ответил дядя Яша. — Пора, Сергей, и смену потихоньку готовить.
— Ну, а как звать тебя, смена? — уже непосредственно ко мне обратился Сергей.
— Василий Смелков, — ответил я.
— Ого, хорошая фамилия. Значит, смелым растешь?
— А што, ну и смелым, — с вызовом ответил я.
Вокруг засмеялись, а мой собеседник без тени улыбки спросил:
— Не врешь?
— Не вру.
— А на вышку полезешь со мной?
Для меня вопрос этот ничего конкретного не заключал — буровой вышки я еще не видел и поэтому ответить утвердительно или отрицательно не мог. Посмотрел на дядю Яшу. Он покачал головой:
— Нет. — И Сергею: — Ты не смущай парнишку. Он еще и вышки не видел, а ты — «полезем»… С собой равняешь? Небось, когда сам впервые лез, кое-где мокро стало… Забыл?
Буровики весело и дружно грохнули, а покрасневший Сергей стал оправдываться:
— Да я чего? Я ведь шучу… Не понимаю, что ли? — И вдруг глянув на меня, опять подмигнул. Я засмеялся и тоже подмигнул ему. И мы сразу стали друзьями.
— Ты, Яков, давай-ка Ваську сюда, — попросил Сергей. — Здесь ему удобней будет и видней… Вот, смотри, Василий Смелков, красота-то какая вокруг…
Я посмотрел. Вокруг расстилалась неоглядная равнина, покрытая сочной зеленой травой, в которой то тут, то там мелькали яркие головки цветов. Блестела еще не просохшая роса, пахло медовым ароматом «кашки», в лицо бил холодный упругий ветер. Над головой неоглядное синее небо, и в нем, мелко трепыхая крылышками, купается какая-то птичка и рассыпает, словно невидимые бубенчики, свою незатейливую песню… Прав Сергей — очень красиво и радостно вокруг.
— Хорошо? — спрашивает он.
— Ага! — отвечаю я. — Хорошо!
Буровая вышка поразила меня своей высотой, хитросплетением труб и тонких металлических прутьев, из которых она была собрана. И, конечно, первым делом я спросил дядю Яшу:
— А она не упадет?
— А почему она должна упасть? — вопросом на вопрос ответил он. — Стоит же…
— Ну, почему… — замялся я. — Ну, начнется буря и свалит, тогда как?
— Не свалит, — уверенно возразил дядя Яша. — Она так сделана, что не свалит никакой ветер. Ученые люди ее делали…
— А-а, ученые… Тогда, наверно, не упадет.
Первый вопрос был разрешен. Нужно было разрешить второй, и я осторожно спросил:
— А на вышку вон по тем ступенькам поднимаются, да?
— По ним, правильно. Это маршевые лестницы — так они называются.
— Дядя Сережа часто по ним лазит?
— Он работает там, наверху. Дядю Сережу так и зовут; верховой рабочий… А ты это чего выпытываешь? — вдруг спохватился дядя Яша. — Не на вышку ли вздумал лезть?
— Да не-ет, — тяну я, отвернувшись, чтобы дядя Яша не видел моего лица.
— Смотри у меня…
И все-таки на вышку я залез. С дядей Сережей. Это было уже в середине дня. Дядя Яша стоял на площадке, недалеко от бешено крутящейся квадратной трубы, и держался за толстый железный рычаг.
— Чего он делает? — спросил я дядю Сережу.
— Бурит, — коротко ответил он и спросил: — Ну, что, полезем на вышку?
И я согласился:
— Полезем.
Помню, я храбро ступил на первую ступеньку лестницы и даже сбросил с плеча тяжелую руку дяди Сережи, который, видимо, поддерживал меня.
— Не нужно, я сам, — сказал я ему и зашагал по ступенькам.
— Сам так сам, — ответил дядя Сережа. — Двигай, Смелков, смелее.
Но легко быть храбрым там, внизу, когда под ногами чувствуешь привычную твердую землю. Здесь же на лестнице я почувствовал, как храбрость моя исчезает с каждой новой ступенькой. И если бы неровное, громкое сопение дяди Сережи за спиной, я уже повернул бы обратно и скатался вниз. Страх!.. До этого я не переживал ничего подобного. В груди у меня что-то оборвалось и появилось непонятное — щемящее, тягучее и нудно-противное. Кружилась голова, в висках громко стучало, я задыхался…
— Не смотри вниз, — приказывал мне дядя Сережа. — И не бойся, лестницы крепкие.
Буровая вздрагивала, направо, мелькая гранями, с лязгом, как волчок, крутилась квадратная труба… Удалялась земля, и предметы, разбросанные по ней — трубы, деревянные бруски и различные железки, назначение которых для меня было неведомо, становились меньше.
— Смотри только вверх, — приказал опять дядя Сережа.
И я стал смотреть вверх, в небо. Голубое и высокое, оно простиралось в стороны так широко, что не было возможности охватить его взглядом. И новое сладостное и жутковатое ощущение: мы лезем прямо в небо! Пройдет еще какое-то время, и я рукой могу коснуться небесной тверди…
Но суровый и напряженный голос дяди Сережи возвращает к действительности:
— Не торопись!..
И вот мы на самой маковке буровой вышки — на площадке, обнесенной дощатой изгородью. Ух ты!.. Я боязливо подошел к изгороди, положил