хлебопеком. Вот и месил я тесто для всей братии, коей было без малого две сотни душ. Так вот и нашел я свое второе призвание. И по сию пору занимаюсь этим богоугодным делом, правда, уже не так часто, — в голосе митрополита явно проскользнули сожалеющие нотки, будто бы он тяготился своим нынешним положением.
— Из Управления мне передали, что у вас ко мне очень важное дело, но сути его раскрыть не смогли, поэтому я прошу простить меня, если я проявлю некоторую неподготовленность и некомпетентность в некоторых вопросах, — осторожно подбирая слова, начал допытываться диктатор о целях нынешнего визита.
— Не сомневайся, сыне, — проигнорировал гость просьбу хозяина звать его по имени и отчеству, — для пристойной беседы с духовным лицом твоей компетенции хватит без привлечения дополнительной информации.
Голос митрополита вновь зажурчал тихо и ласково, а в глазах засветилась смешинка, собирая морщинки возле них в лучики и тут же добавил:
— Проблемы мирские и насущные привели меня в обиталище сие, и я, раб недостойный Господа нашего, льщу себя надеждой разрешить их с Его помощью в нашей беседе.
— Ну, раз дела мирские и насущные, значит, разговор предстоит обстоятельный и откровенный, — предположил Афанасьев, — а разговоры подобного содержания лучше всего вести в менее официальной обстановке. Как вы, отче, находите мое предложение? — подпустил он интриги в слова.
Евфимий слегка удивился подобному предложению, но возражать, благоразумно, не стал, и опять кротко улыбнувшись в бороду, произнес едва ли не нараспев:
— Воля хозяина принимать гостей так, как ему подсказывает долг гостеприимства и не мне, скромному служителю церкви ставить условия.
— Тогда, прошу вас, отец Евфимий, — поднялся с кресла Валерий Васильевич, — пройти со мной недалече — в комнату, так сказать, для бесед обстоятельных и неспешных.
Митрополит поднялся и, повинуясь приглашающему жесту хозяина, прошествовал с ним в соседнее помещение. Пропустив гостя впереди себя, Афанасьев, выказывая искреннее радушие (чем-то сразу понравился ему этот священнослужитель) произнес, улыбаясь:
— Прошу вас, отче не побрезговать моим скромным угощением и отведать, что Бог послал в лице снабженцев из Минобороны.
Священник благословил крестным знаменьем стол, уставленный яствами и, приметив орлиным оком среди фруктового разнообразия бутылку со спиртосодержащей жидкостью прищурившись насмешливо произнес:
— Я вижу, что Господь благоволит интендантам от Минобороны. Ин, ладно, — отозвался он, довольно поведя носом и поудобней располагаясь в мягком кресле с высокой спинкой.
В соседнем кресле расположился Валерий Васильевич. Столик оказался между ними, а не сбоку, поэтому им не пришлось выворачивать головы для того чтобы взглянуть на собеседника. Афанасьев внимательно поглядел на бутылку кагора, а затем перевел взор на митрополита, как бы молча спрашивая согласия на дальнейшие действия. Евфимий правильно расшифровал это немое послание, ответив на него витиевато, но ободряюще:
— Грех гордыни — отказываться от угощения, предложенного от чистого сердца.
— Понял, — еще пуще приободрился Афанасьев, протягивая руку к бутылке. — Вам, батюшка, — сбился он с этикета, — до краев или как?
— Как совесть велит, — подмигнул тот в ответ.
— Ага, заметано, — обрадованно согласился диктатор, разливая по полной.
— Такоже, — поддержал его Евфимий, беря не дрожащей рукой, заполненную до краев стопку.
— За знакомство и плодотворное сотрудничество! — произнес Афанасьев незамысловатый тост, чокаясь с собеседником.
— Благослови, Господь! Первая пошла! — эхом отозвался Евфимий, опрокидывая рюмку куда-то между усами и бородой. — Хорош кагорчик!
Афанасьев взял со стола ломтик лимона, чтобы заесть, а его собеседник и этого делать не стал, занюхав рукавом рясы.
Залюбовавшись тем, как служитель культа ловко управляется с крепленым вином, некая тень догадки шевельнулась в голове у Афанасьева. С личным делом митрополита он не удосужился ознакомиться, хоть и была такая возможность, захоти он это сделать. Жгучее любопытство требовало своего удовлетворения, и он не утерпел:
— А позвольте вас спросить, отче?
— Вопрошай, — степенно кивнул головой экзарх Белоруссии и врио Предстоятеля РПЦ.
— Какие тропы привели вас к этой стезе, ибо подозреваю я, простите мою нескромность, что до принятия сана вы были весьма далеки от церковного подвижничества?
— Истинно глаголешь, сыне мой, — не стал отпираться Евфимий. — В миру был я старшим лейтенантом десантно-штурмовой роты 70-й отдельной мотострелковой бригады, и звали меня тогда Артемом Палием. У нас в селе, откуда я родом, половина жителей носила фамилию Палий, — начал митрополит краткую биографию и взор его слегка затуманился от нахлынувших воспоминаний. — Наша часть располагалась в Кандагаре, неподалеку от селения Кишкинахуд. Рота моя обеспечивала в этом селе охрану «отстойника» наших колонн, следовавших по главной автотрассе. Заодно мы осуществляли рейды по перехвату бандформирований, пытавшихся много раз уничтожить перевалочный пункт грузовиков. В одном из рейдов мы сильно углубились на территорию никем, по сути, не контролируемую, преследуя, как нам казалось небольшую группу душманов. Но нам это только так казалось. На самом деле нас просто искусно заманили в ловушку в одном из ущелий. Обычно мы избегали перемещений по дну ущелий, стараясь всегда идти поверху, но в этот раз так не получилось, потому как, если бы двигались поверху, то не смогли бы догнать уходивших от преследования душманов. До меня слишком поздно, к сожалению, дошла эта догадка, когда уже ничего нельзя было поделать. Нас плотно зажали в клещи со всех сторон. А мы не могли даже вызвать «вертушки» на подмогу, потому что осенью в горах, в том месте, всегда стоит плотный туман, да и рельеф местности, испещренный узкими ущельями, не дал бы им развернуться. Большинство моей роты осталось охранять подступы к Кишканахуду. У меня же под рукой был всего взвод ребят, многие из которых были первогодками. Вместе со мной их насчитывалось двадцать девять душ.
Старец и сам не заметил, как в процессе повествования перешел с церковно-славянской речи на светскую. Афанасьев, увлеченный рассказом не перебивал его, качая в такт головой и разливая кагор по новой — до краев. А митрополит, тем временем, продолжал:
— Трудно сказать, сколько их было. Может сотня, а может и больше. Да и позиция у них была более выгодная, чем наша. Они сверху, а мы снизу. Но тут, хочешь, не хочешь, а бой принимать надо. Бой без перерыва длился четыре часа. Мы отбивали одну волну атак за другой. И с каждой новой атакой я слышал, как постепенно замолкают автоматы моих бойцов. Вот тогда я и дал обет Богу, что, если уцелею в этом кровавом аду, то всю оставшуюся жизнь посвящу служению Ему. Воистину, сыне мой, — опять перешел на церковный язык митрополит, — говорят, что на войне не бывает атеистов. Когда помощь все же подошла, вертолетчики-ювелиры все же умудрились каким-то образом выбросить десант на подкрепление, в