– А у меня вот... – Я зачем-то стала показывать ему свои покрытые язвами руки. – Аллергия на рододендроны!
– Да пошла ты. – Вадим зло ухмыльнулся. – Ты для меня зеро...
Я набрала полные легкие воздуха и спросила:
– Почему, Вадим?
– Ты ведь знала о болезни отца, не так ли? – выдал он неожиданно.
– Вадик!.. Ты что? О какой болезни?! Георгий Петрович давно скончался.
– А при жизни? Ты знала?! Говори!..
– О какой болезни?
– О его слабоумии.
Я растерялась – не знала, что ответить ему. Слабоумие отца всегда было в их семье запретной темой – табу. О нем молчали, как о чем-то неприличном.
– Знала, Вадик. – У меня не получилось соврать. – Мне Валерия Михайловна сама сказала. Незадолго до смерти.
Ни слова не говоря, он влепил мне звонкую пощечину. Я вскрикнула и проснулась.
Я лежала на диване в своем кабинете. Надо мной, бледная и встревоженная, склонилась Вера.
– Людмила Александровна! Боже мой, боже мой... Да что ж – вы и ночевали здесь?
Я молчала, тупо глядя на секретаршу.
– Но вы же уезжали!.. Я часов в десять звонила в офис, секьюрити сказал, что Вадим Георгиевич повез вас на машине... Я думала, в клинику.
– Действительно, в клинику, – хрипло спросонья объяснила я ей. – Но что поделаешь? Не могу я в этой клинике оставаться надолго.
– Почему?
– Не знаю. Мне там страшно. Жутко! У меня клаустрофобия начинается – боязнь замкнутых пространств.
– И что ж?
– Да вот сбежала оттуда!
– Как сбежали?
– Через забор.
– Ну вы даете, Людмила Александровна! Умная, взрослая женщина, а хуже маленького ребенка!.. И чего мне теперь делать с вами?
– Не беспокойся, Вера. Я сейчас домой пойду.
– Одна? И не мечтайте.
– Завари мне, пожалуйста, чаю.
Я встала с дивана, чувствуя во всем теле свинцовую тяжесть. Затылок по-прежнему оставался каменным.
– Людмила Александровна, а давайте я вас в клинику отвезу. Или хотя бы вызову такси.
– Ни в коем случае!
Кое-как справившись с приступом головокружения, я направилась в туалет, но тут опять услышала истошный Верочкин вопль:
– А что у вас с жакетом, Людмила Александровна?
– А что?
– Смотрите, рукав-то как сильно порван! Где это вы так? Наверное, когда лезли через забор...
Я так и замерла, представив себя перелезающей через забор клиники в розовом костюме от Мариэллы Бурани. Надо ж! Столько лет жила тихо-мирно, и вот, пожалуйста! То об стенку башкой шарахают, то насиловать собираются. Да еще через забор приходится лазить.
«Да не было никакого забора!» – сердито возмутился мой внутренний голос.
Да ну и что, что не было? Вполне и забор бы мог быть. А все Вадик! Недаром во сне он стукнул меня по лицу. В нем причина всех моих несчастий.
– Расстроились? – Верочка сочувственно покачала головой. – Прикольный жакетик! Новый? Очень дорогой? – Я не отвечала, раздумывая о Вадиме и о той роли, которую он продолжает играть в моей жизни, даже навсегда исчезнув из нее. – А хотите, Людмила Александровна, я вам его зашью? Я так умею шить – будет незаметно. Ну вы же в рваном не пойдете по улице!..
55
Пока я пила чай, Верочка возилась с моим несчастным жакетом. Он был порван в основном по шву, но кое-где ткань не выдержала и расползлась бахромой. Соединить эти крошащиеся в пальцах кусочки оказалось особенно трудно.
Вера нервничала, я поминутно успокаивала ее, хотя и сама нервничала не меньше. Не ровен час, в приемную зайдет кто-нибудь из сотрудников агентства. Не застав Веру на месте, особо любопытные сунут нос в кабинет начальницы. А тут я намастыренная, полуголая, в накинутой на плечи меховой безрукавке (я держу ее на работе на случай сильных холодов), с распухшим, заспанным лицом... завтракаю. Тогда как время приближается к полудню!
– Давай, Верочка, хотя бы дверь запрем.
– Да вы не волнуйтесь, Людмила Александровна! Если я услышу шаги, сразу выйду в приемную. И сюда никого не пропущу!.. Да что же я, не понимаю, что ли? Ну вот и ваш жакет. Надевайте! – Она вручила мне многострадальное создание высокой моды и принялась убирать со стола посуду. – Повернитесь, я посмотрю, что получилось. Все-таки немного видно, что зашито. Да вы не сутультесь!.. Во! Так совсем другое дело.
У меня зазвонил телефон.
– Мила? – вежливо спросил приятный мужской голос. Кроме моей подруги Ольги и ее дочери Стаси, Милой называл меня единственный в мире человек – Соломатников. Неужели же у него хватило наглости позвонить?! – Говорят из агентства недвижимости «Хоумстар».
– Очень приятно! – Я искренне обрадовалась звонку.
– Вы квартирку просили подобрать... А метро «Киевская» вам как, подходит?
– Да! Подходит, подходит! Хоть Киевская, хоть Минская!
– Что, простите?
– Я говорю, что мне подходит все в окрестностях Кутузовского проспекта.
– Отлично. Тогда сегодня в четырнадцать часов подъезжайте по адресу: набережная Тараса Шевченко, дом... Посмотрим двушечку, после ремонта, с мебелью, окна во двор, тихое место.
– Огромное спасибо!
– Not at all, – весело отозвался молодой человек и повесил трубку.
56
Предвкушая, что наконец-то обрету приют, я примчалась на набережную Шевченко раньше на целых полчаса. Дом оказался сталинским, вычурным – таких много на набережных и главных магистралях нашего города. В таком, собственно, и я жила последние пятнадцать лет.
Стоя в темноватом, сыром дворе, у входа в подъезд, я с восторгом представляла, как после теплой ванны с солью заберусь в чистую, удобную постель и засну – сладко и безмятежно, как засыпала в детстве. Правда, неизвестно почему постель должна оказаться мягкой и удобной. И кто он, предусмотрительный и дальновидный, оставивший для меня в ванной комнате флакончик соли?
Но мне не хотелось омрачать светлые минуты предчувствия такими низменными деталями.
Я высплюсь и завтра, как белый человек, пойду на работу.
Да, чуть не забыла! Я непременно выброшу дурацкий костюм от Мариэллы Бурани! Никакая одежда не приносила мне столько проблем, несчастий и унижений! Сначала меня обвели вокруг пальца, как последнюю лохушку, потом побили, потом чуть не изнасиловали. Я содрогнулась, вспомнив о том, что мне пришлось пережить в последние сутки. Да еще – в довершение чуда – у меня угнали машину!
Я выброшу, нет, лучше сожгу злосчастный костюм! А завтра перед работой зайду в «Европейский» и куплю себе что-нибудь нормальное – без гламура и выпендрежа. Жаль, конечно, мое льняное серое платье. Куда оно девалось? Сгинуло в бурном водовороте событий последних дней. Ну да свет клином не сошелся – можно купить еще что-нибудь наподобие...
– Вы Мила?
Я оглянулась и увидела мужчину лет тридцати. Несмотря на жару, он был одет в синтетический костюм фисташкового цвета, белую рубашку и галстук. Вырядился, как на международные переговоры. Наверное, еще не понял, что к чему, – начинающий.