Каракасе и Нагорном Карабахе, и
с ними ничего не произошло: кто-то тяжело болел в походной палатке без нужных лекарств, кто-то посидел в глинобитной тюрьме, но все вернулись живыми и ровно такими же, какими уезжали, с обломками восхитительных минералов в рюкзаках, остяцкими ножами, пропагандистскими плакатами для спальни (что-то перепадало и нам); это был немалый и тщательный труд (я не выдержал бы и сборов в такую дорогу), выработка которого оказывалась так незначительна, что я, комнатный червь, никогда по-настоящему не завидовал им. Более того, фотографии, где они разгуливают в купальных костюмах по ледникам и в панамах по головам гор, представляются мне чем-то вроде записанного на видео унижения: я чувствую, что эти хребты и льды посрамлены их присутствием и способны только терпеть, пока им самим не надоест (набоковский длинный англичанин, «жизнерадостно вскарабкивающийся» на неодолимую, по мнению немытых местных, вершину, видится мне бóльшим варваром, чем эти самые местные); их снаряга, помогающая одолевать скалы и пропасти, должна быть запрещена. Разумеется, насилие можно видеть и в собирании грибов, не говоря об охоте, но в этих занятиях нет того глумления пигмеев, что читается во втыкании турклубовского флажка в чужую мертвую породу: это их «мы здесь были», кому оно адресовано и для чего, как читать его: мы здесь были, а вы не будете здесь, а если будете, то уже после нас; а если вы были здесь раньше нас, то знайте, что мы стерли ваши следы. Я не знаю, как это преподавалось у вас на станции, но скорее всего никак: там ведь до сих пор соревнуются, кто больше пройдет с рюкзаком; земля для них просто испытательный полигон, место, где они
остаются людьми, то есть проверяют свои человеческие пределы выносливости, изворотливости и, хорошо, любопытства единственно ради того, чтобы потрогать их, эти пределы, и получить в том свидетелей и письменные грамоты, а не затем, чтобы их преодолеть; смешно, наверное, выслушивать это от персонажа, ни разу не употреблявшего даже самых доступных веществ, но что поделать: в них я не верю тоже (Влад из Девяткино по этому поводу попросил меня «рассказать о своем опыте», и я сильно рассмеялся, хотя, возможно, жизнь без веществ действительно тянет на опыт, как и жизнь в одиночестве). И действие наркотика, и чужие далекие горы для меня одинаково малореальны; расстояние, впрочем, не играет решающей роли: стоя как-то с К. возле Яузы в Лефортово, я понял, что не верю в группу стремных многоэтажек на другом берегу, то есть не могу допустить, что они настоящие; думаю, в эпоху казней на камеру такие сложности возникают не у меня одного: мы так часто оказываемся вынуждены инстинктивно отталкивать страшное, что и все остальное порой начинает сбоить и заваливаться, выпадая в
то, чего не может быть. Но что вообще может здесь быть, раз уж я разболтался: одним вечером прошлого чумного лета мы с дочерью гуляли в парке и вздумали пробраться к воде: при тебе там не было ограждения, а при нас появилось; я давно уже не перелезал через забор (и ни разу с ребенком на руках), но мы справились блестяще и спустились к сумеречному пруду: там она просто сняла обувь и платье и зашла в серую сумеречную воду чуть повыше колен, а я остался стоять на траве, придерживая ее за руку, наклоняясь, как дерево, и вот: в эти несколько минут в мире ничего не было слышно, кроме робкого плеска воды и такого же робкого, как будто от удивления, смеха моей дочери, переступавшей по мягкому дну: с пляжа напротив не доносилось никакой дурной музыки, на стадионе за спиной не перекрикивались и не били по мячу, и даже комары вились подле нас совершенно беззвучно; вспоминая это уже перед сном, я подумал, что тот удивленный смех был знаком прикосновения к чистой реальности: стоя в прохладной воде, она чувствовала ногами мокрый песок и не могла поверить, что это происходит с ней на самом деле. Я мог бы простить своих походников, если бы кто-то из них мне сказал (а остальные бы подтянули), что их гонит с места надежда вернуть это чувство, почти недоступное выросшему человеку из-за десятков налипших на него пленок: дотронуться не до границ своего могущества, а до «воистину камня» и «воистину воды» (этого я тебе не читал, но не жаль); забавно, что А. писала что-то близкое к этому еще в школе: раз в «Волхонке» напечатали скопом их сочинения по мотивам очередного похода, и от нее там было о том, как можно открыть для себя Бога ранним утром на берегу озера (она даже не знает, что я это читал); в обратной перспективе подмена понятий очевидна, но, наверное, с А. еще можно все это обсудить.
Что же до припомненного выше места, в котором и т.д., то я хочу рассказать следующее: в сентябре семнадцатого я на обратной дороге из Павловского свернул из леса на Электросталь, рассчитывая доехать остаток пути поездом; но на рельсах оказался нигде не объявленный ремонт, и в нашу сторону ничего не шло. Возвращаться обратно на лесную дорогу было долго, катиться вдоль шоссе хотелось меньше всего, и я, потыкавшись в слеповатую карту, решил пробираться через сомнительные СНТ (не имею понятия, что означает буква посередине) на северо-западе, дальним своим окончанием упиравшиеся в некоторую промышленную ж/д, которая, в свою очередь, должна была вывести меня к людям в любезный поселок Красный Электрик, а там было уже просто. Первое товарищество оказалось совсем разворочено и, если бы не сухой солнечный день, могло бы смотреться зловеще; следующие были, по-видимому, в строю, но, как обычно, проезжающий мог только гадать, что находится на участках, скрытых за сплошной стеной из неровного железа; я катился, прислушиваясь, незнакомая тишина этих мест отнимала у меня и без того небольшую уверенность в том, что я сделал правильный выбор, не вернувшись на оставленный маршрут, но узнать свои шансы было не у кого; за одним поворотом я неожиданно очутился перед угрожающе огромной толпой гусей, двигавшихся мне навстречу с полусонным стариком позади их всех: я слез с велосипеда, и они тоже замедлились, но все обошлось: я прошел сквозь них, не задетый и крылом, но все же был слишком взволнован, чтобы спросить у замыкающего старика, куда я здесь выеду. В конце дороги была дохлая калитка, распахивающаяся прямо в лес, за ней кое-как петляла малозаметная тропа; ступая по ней, я уже скоро и совсем для себя неожиданно уткнулся в бетонную стену, щедро украшенную колючей проводкой и уходившую в обе