Когда я узнал подробнее, какие именно страхи выгнали обитателей Килдерри из их родных лачуг, я рассмеялся еще сильнее, чем Барри: здешнее простонародье было приверженно совершенно диким и сумасбродным фантазиям. Все местные жители поголовно верили в какую-то крайне нелепую легенду, повествующую о соседних топях и охранявшем их мрачном духе, который якобы обитал в древних развалинах на дальнем островке посреди топей тех самых, что бросились мне в глаза еще на закате. По деревням ходили дурацкие сказки об огоньках, танцующих над трясиной, о необъяснимых порывах ледяного ветра, случавшихся иногда теплыми летними ночами, о привидениях в белом, паривших над водой, и, наконец, о призрачном
каменном городе, что скрывался в глубине под болотной тиной. Но самым распространенным и единогласно признанным за непреложную истину было поверье об ужасном проклятии, которое ждет всякого, кто осмелится хоть пальцем прикоснуться к болоту, не говоря уже о том, чтобы осушить его. Есть тайны, рассуждали простолюдины, которые лучше не трогать, ибо они существуют со времен Великого Мора, что покарал сынов Партолана в те незапамятные времена, когда еще не было истории. В Книге Завоевателей говорится, что все эти потомки греков вымерли и были погребены в Таллате, но килдеррийские старики рассказывали, что один город был пощажен благодаря заступничеству покровительствовавшей ему богини Луны, которая и укрыла под лесистыми холмами, когда немедийцы приплыли из Скифии на тридцати кораблях. Вот такие пустые россказни и заставили крестьян покинуть Килдерри: нет ничего удивительного в том, что Денис Барри не отнесся к ним с должным вниманием. Между тем, он живо интересовался древностями и после того, как топи будут осушены, предполагал произвести раскопки. Ему доводилось часто бывать и на том дальнем островке, где белели древние развалины; их почтенный возраст не вызывал сомнений, а очертания были очень нетипичными для Ирландии. К сожалению, но слишком сильные разрушения не позволяли судить с достаточной степенью достоверности об их первоначальном виде и назначении. Подготовка к дренажным работам почти закончилась, и недалек уже был тот час, когда выписанные с севера бараки должны были сорвать с запретной трясины ее наряд из зеленых мхов и рыжеватого вереска, заставив умолкнуть крохотные ручейки с усеянным ракушками дном и обмелив мирные голубые озерца обрамленные кустарником.
Когда рассказ Барри наконец подошел к концу, у меня уже вовсю слипались глаза: путешествие, занявшее целый день, было довольно утомительным, да и наша беседа затянулась далеко за полночь. Лакей проводил меня в комнату, отведенную мне в дальней башне замка. Окна ее выходили как раз на деревню, за которой начинались примыкавшие к болоту луга, а немного поодаль и самое болото, и мне были видны крыши безмолвных домишек, под которыми вместо прежних хозяев ютились теперь батраки-северяне, ветхая приходская церковь со старинным шпилем, и вдали, за темной трясиной, древние руины, сиявшие призрачным отраженным светом луны. Я уже почти заснул, как вдруг мне послышались какие-то слабые отдаленные звуки: диковатые, но несомненно музыкальные, они исполнили меня странным возбуждением, придавшим необыкновенную окраску моим ридениям той ночи. Проснувшись наутро, я не сомневался, что это были именно видения, причем куда более чудные, чем дикий посвист флейты, под который я засыпал. Под влиянием рассказанных Денисом Барри легенд, мое спящее сознание перенесло меня в величественный город посреди зеленой равнины; там я видел улицы и статуи из мрамора, просторные дворцы и храмы, барельефы и надписи на стенах то были величественные картины древней Эллады. Я рассказал о своем сне Барри, и мы вместе от души посмеялись над ним, хотя в то утро мой друг не мог скрыть серьезной озабоченности по поводу наемных рабочих. Вот уже шестой день подряд они выходили на работу с опозданием: ни один из них не мог вовремя проснуться; поднявшись же наконец, они долго приходили в себя, еле шевелились и поголовно жаловались на недосыпание и это несмотря на то, что все они ложились спать довольно рано.
Я провел утро и большую часть дня, гуляя в одиночестве по деревне и заговаривая время от времени с бездельничающими поденщиками. Барри был занят последними приготовлениями к осушению болота. Без всякой видимой причины его люди казались вялыми и истощенными; насколько я понял, почти все безуспешно пытались вспомнить, что видели во сне прошедшей ночью. Я рассказывал им о своем сне, но они никак не реагировали на него до тех пор, пока я не упомянул о почудившихся мне необычных звуках флейты. Тут мои собеседники принимались очень странно смотреть на меня и признавались, что помнят нечто подобное.
За ужином Барри объявил мне, что планирует начать основные работы через два дня. Я был рад этому: хотя и неприятно будет наблюдать, как исчезают с лица земли мхи и вереск, ручейки и озерца, но, с другой стороны, мне не терпелось увидеть собственными глазами те древние тайны, что возможно таятся глубоко под залежами торфа. Той ночью сон с поющими флейтами и мраморными двориками неожиданно прервался на какойто тревожной ноте; я видел, как в город пришел мор, как наступали на него поросшие лесом холмы и как погребли они под собою усеянные трупами улицы, оставив в неприкосновенности один только стоявший на возвышенности храм Артемиды, в котором почила жрица Луны по имени Клио. Холодная и безмолвная лежала она, а ее посеребренную годами голову украшала корона из слоновой кости.
Я уже говорил, что проснулся посреди ночи в сильной тревоге. Какое-то время я даже не мог понять, продолжаю ли спать или уже бодрствую, потому что пронзительный свист флейт все еще стоял у меня в ушах. Но когда я увидал на полу полосы холодного лунного света, струившегося сквозь частый переплет старинного окна, я решил, что все-таки проснулся, как и следовало ожидать, в своей постели в замке Килдерри. Я еще более уверился в этом, услышав, как часы в одной из нижних комнат пробили два раза. Но тут откуда-то издалека опять донесся терзавший меня во сне свист дикая, сверхъестественная мелодия, напоминавшая экстатическую пляску меналийских фавнов. Эти звуки не давали заснуть, и я в раздражении вскочил с постели. Не могу сказать, почему я подошел именно к тому окну, что выходило на север, или зачем стал разглядывать безмолвную деревню и луга, лежавшие по краю болота. У меня не было ни малейшего желания глазеть на окрестности, ибо я хотел спать; но от свиста небыло спасения, и мне нужно было посмотреть, что там в конце концов происходит и каким-нибудь образом остановить дикую свистопляску. Откуда я мог знать, что мне предстоит увидеть?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});