Он пристально посмотрел на трактирщика, тот вспыхнул и опустил глаза.
— Хорошо же, — продолжал он, вынимая часы и поглядев на них, — теперь без десяти минут двенадцать, если ваш рассказ не будет кончен в десять минут, вы умрете и вольны кончать его на небе или в аду, поняли меня?
— О! Конечно, сударь, и докажу вам это менее чем в пять минут, я хочу предложить вам сделку.
— Сделку? Вы смеетесь, что ли, или с ума сходите?
— Ни то, ни другое, напротив, я никогда не говорил серьезнее.
— Говорите, но помните, что время уходит.
— Отнюдь не забываю; я требую сохранения жизни и свободы уехать, куда хочу, и права увезти, что имею.
— Этих условий принять нельзя.
— Но вы не знаете еще, что я намерен предложить.
— Все равно, вы прусский шпион и были захвачены на месте преступления, ничто не может спасти вас от заслуженной казни.
— Это ваше последнее слово? — спросил трактирщик твердым голосом, который привел слушателей в изумление. — Берегитесь, господа, вы пожалеете, быть может, что убили меня, когда этого нельзя будет вернуть.
— Все, что нам, возможно, это пощадить вашу жизнь и держать вас наравне с другими военнопленными, но для этого нужны явные доказательства услуги, которую, вы утверждаете, будто окажете нам.
Настала минута молчания; трактирщик колебался. Мишель переглянулся с друзьями и продолжал, поглядев на часы:
— Вам остается три минуты всего.
— Хорошо же, я согласен, тем хуже для них — зачем бросили они меня таким образом? Всяк для себя…
— А черт для всех, — докончил Петрус смеясь.
— Кажется, я угадываю смысл ваших слов, — прибавил Мишель, — объяснитесь теперь.
— Вы не подвергнете меня истязаниям?
— Мы не имеем привычки пытать пленных, — надменно возразил Мишель, — эти подлые жестокости мы предоставляем вашим достойным соотечественникам, с вами будут обходиться, повторяю, как с остальными пленниками, то есть хорошо.
— Благодарю, я полагаюсь на ваше слово; вы французский офицер, этого для меня достаточно. Вот что я хотел вам предложить. Я написал в главную квартиру, что французский корпус оставил у меня, при своем проходе, не три фургона с оружием и боевыми припасами, но целых тринадцать, что большая разница. Письмо это, написанное в трех экземплярах, дошло по назначению. Ответ ко мне пришел в нынешнюю ночь: сегодня большой транспорт с боевыми и всякого рода припасами пройдет на расстоянии ружейного выстрела от деревни в пятом часу и захватит с собою те тринадцать фургонов, о которых я писал.
— Правда ли это?
— К чему мне утверждать это клятвенно? Разве я не остаюсь у вас заложником? Какое лучшее доказательство моей правдивости могу я представить?
— Положим, но как же в перехваченном нами письме стоит три фургона, а не тринадцать? — спросил Петрус с недоверием.
— Я играл в двойную игру, разве вы не понимаете? — возразил трактирщик смеясь.
— Черт возьми! — вскричал бывший студент. — Честь имею поздравить, это очень искусно. Вы еще более мошенник, чем я полагал.
— Ба! Я принимал только меры осторожности, — возразил тот, пожав плечами, — как видите, я был прав, да, наконец, это мое ремесло.
— Совершенно логично.
— Продолжайте, — сказал Мишель, — не известно ли вам, каково прикрытие транспорта?
— В тысячу пятьсот человек, из которых треть уланы; немцы думают, что им опасаться нечего.
— Очень хорошо. Для кого назначается этот транспорт?
— Для войск, которые окружили Мец.
— Вы уверены, что транспорт будет здесь не ранее четырех часов?
— Уверен, ему невозможно быть ранее.
— И конвой в тысячу пятьсот человек?
— Самое большее. Пруссаки считают себя в безопасности, говорю вам, к тому же к ним должны присоединиться мелкие отряды, разбросанные повсюду, которые примкнут к ним мало-помалу.
— Есть ли орудия у конвоя?
— Не знаю; дороги в горах плохи.
— Хорошо, вам нечего более сообщить?
— Надо же объяснить вам, где спрятаны фургоны.
— Вас сведут туда. Ребята, свяжите-ка крепко этого человека и не теряйте его из виду, вы мне ответите за него головою. Ступайте!
— Я полагаюсь на ваше слово, командир.
— А я на ваше. Как вы поступите, так и я, горе вам, если вы вздумали выставить нам западню!
— На этот счет я спокоен, скоро вы убедитесь на деле, что я не солгал.
— Тем лучше для вас, потому что я был бы неумолим.
По знаку Мишеля вольные стрелки увели пленника.
По выходе трактирщика водворилось глубокое молчание; каждый из пяти присутствующих размышлял. Важное значение имело сведение, доставленное шпионом, если оно было справедливо, а все говорило в пользу того, что он не солгал.
— Ну что? — спросил, наконец, Петрус. — Вы, как военный, что думаете об этом, капитан?
— Думаю то же, что, вероятно, и все вы.
— Надо напасть на транспорт врасплох, — решительно объявил Оборотень.
— Именно так, — заключил Мишель.
— Браво! — воскликнули все остальные в один голос.
— Мало времени остается, — робко заметил Люсьен.
— Ба! У нас целых четыре часа впереди, этого с избытком достаточно для надлежащих мер.
— Не четыре, а пять, — возразил Мишель. — Еще только одиннадцать; я настолько не доверял нашему хозяину, что остерегся сказать ему, который час на самом деле. Так как мы все одного мнения, то ступай ты, Люсьен, с запиской от меня к Людвигу, торопись, как только можешь, через два часа ты должен быть в лагере.
— Буду раньше, брат, даю тебе слово.
— Хорошо. Подожди минуту.
Мишель вырвал из записной книжки листок, быстро написал на нем несколько строк и подал его брату.
— Ты сообщишь Людвигу на словах все сведения, какие он потребует. А главное, скажи ему, чтоб он, не теряя ни минуты, в точности исполнил распоряжения, на которые я ему указываю. Прощай, братец, иди сейчас, желаю тебе успеха.
Братья обнялись, и Люсьен вышел.
Спустя пять минут молодой человек, ноги которого снабжены были стальными мускулами, мчался по горной тропинке с быстротою испуганного оленя.
Мишель опять принялся писать, когда он кончил, то встал и обратился к Оборотню.
— Позовите Влюбчивого, — сказал он. Влюбчивый вошел почти немедленно, он заменил свое старое ружье новым шаспо, и на поясе у него висели два туго набитых патронташа.
— Ступай-ка сюда за приказом, — обратился к нему Мишель.
— Слушаю, командир, — ответил тот, сделал шаг вперед и вытянулся в струнку.
— Я с удовольствием вижу, что ты хорошо вооружен.
— Да, теперь позабавиться можно, — сказал контрабандист.
— Возьми это письмо, — продолжал Мишель, подавая ему записку, — менее чем в час времени оно должно быть доставлено в руки…