Читать интересную книгу Когда гений терпит поражение - Роджер Ловенстайн

В 1996 году в LT было более сотни сотрудников, и партнеры заколачивали огромные деньги. Они постоянно удерживали 25 % прибыли внешних инвесторов: эти средства партнеры брали себе в качестве гонораров за услуги и оставляли их в фонде, где, необлагаемые налогами, они могли расти еще быстрее. К концу третьего года существования фонда совокупные средства партнеров в нем достигли 1,4 миллиарда долларов, то есть их первоначальный взнос в размере 150 миллионов долларов увеличился в 9 раз. Это неправдоподобное богатство было создано в изумительно короткие сроки и только на спредах по облигациям! Смелое решение партнеров продолжать удваивать ставки в один момент вывело их в лигу сверхбогатых. В отличие от титанов корпоративного бизнеса, которые перестраховывали свои ставки за счет постоянного обдирания акций, Джей-Эм, Хилибранд, Розенфелд и прочие оставляли в фонде все до единого цента. Когда партнерам требовались средства, они просто брали их из фонда, рассматривая его как личный текущий счет.

По стандартам Уолл-стрит, большинство партнеров LT тратили не слишком много, и показное расточительство вызывало у них сдержанное осуждение. Они подшучивали над Хокинсом, который на самолете доставлял дизайнеров в свой сельский дом в Саратоге, где его семья держала чистокровных лошадей. Когда Хокинс предложил компании приобрести корпоративный реактивный самолет, остальные партнеры не стали даже его слушать. Однако приступы расточительности случались у каждого из них. Джей-Эм тратился на лошадей и на членство в трех фешенебельных гольф-клубах: Winged Foot и Shinnecock в штате Нью-Йорк и Cypress Point в Калифорнии – и это помимо Waterville[116]. Кроме того, Меривезер любил дорогие автомобили, и в их числе «Ferrari Testa Rossa». Розенфелд, живший в Винчестере в просторном доме с видом на океан, имел страсть к хорошим винам. У него была сногсшибательная память на вина разных лет, и в погребе хранились 10 тысяч бутылок французского вина. Словно ради того, чтобы прибавить живости к своей вкрадчивой манере, бывший профессор практически не наносил визитов без одной из драгоценных бутылок «Close de Vougeots» или другого бережно хранимого бургундского вина. Для Хилибранда деньги означали возможность вести еще более уединенный образ жизни. За 2,1 миллиона долларов он приобрел лесистый участок площадью 15 акров в общине собственников Гринвича и потратил еще 4 миллиона на строительство роскошного дома площадью 30 тысяч кв. футов[117]. Но даже такие причуды едва отражались на банковских счетах партнеров. В их жизни погоня за деньгами занимала, возможно, центральное место, но, как это часто бывает, она уходила далеко за пределы любых мыслимых потребностей жизни. Деньги были оценочной ведомостью, доказательством превосходства их деловой квалификации, а для Мертона и Скоулса – еще одним материальным подтверждением их научных успехов.

Обычным делом были столкновения из-за долей. Как и во времена, когда партнеры работали в Salomon Brothers, вопросы вознаграждения были той самой территорией, где обнаруживались внутренние трения. Деловитость обстановки на Стимбоут-Роуд скрывала внутреннюю напряженность, прорывавшуюся всякий раз, когда на первый план выходили проблемы управления, долей или крупных операций с портфелем компании. Вспыльчивый Скоулс, стремившийся повысить свой статус, постоянно сталкивался с Маллинсом: оба ученых мужа стремились обнаружить свое интеллектуальное превосходство друг перед другом. Простодушного южанина Хокинса глубоко раздражала секретность, насаждаемая Хилибрандом. Даже Розенфелд, отвечавший в компании за управление текущей деятельностью, подвергался изощренному давлению со стороны Меривезера, который время от времени начинал ворчать: «Эрику надо изыскать способ сделать какие-то деньги», – словно компания управлялась недостаточно хорошо.

Арбитражеры оставались слепы к достижениям, не находившим прямого отражения в итогах деятельности предприятия.

Их интересовали только финансовые показатели. Возможно, это было одной из причин того, что, имея все необходимое, они так стремились максимизировать свои личные состояния. Они попросту не могли отказаться от идеи гарантии: ключевым моментом схемы, изобретенной Скоулсом, было получение дополнительных средств под залог их личного имущества. И гарантия превратилась для них в навязчивую идею.

После того как партнеры отпугнули Merrill Lynch, Bear Stearns и Chase Manhattan, они начали обрабатывать Union Bank of Switzerland (UBS), добиваясь гарантии от него. Выбор объекта лоббирования был любопытным, поскольку UBS уже дважды отвергал поползновения LT. В 1994 году, когда LT только начинала свою деятельность, UBS отказался инвестировать в хедж-фонд. Чуть позднее Меривезер и Хагани вновь обратились в UBS, надеясь вовлечь его в операции с облигациями и свопами. Но банк опасался кредитовать подобные сделки, и партнеры снова получили отказ.

Впрочем, LT продолжала оказывать давление на цюрихский банк. Более того, у хедж-фонда в UBS был важный союзник, уроженец Бруклина и бывший трейдер Salomon Рон Танненбаум. Общительный, имевший грубоватую внешность Танненбаум пришел на работу в нью-йоркское отделение Salomon через год после Хилибранда. Потом Танненбаума перевели в Токио, где он выполнял обязанности агента Группы арбитражных операций по дистрибуции на местном рынке. Еще позже Рона перевели в Лондон, где ему пришлось столкнуться со многими сделками Меривезера. Поначалу Танненбаум был запуган и, вероятно, ввергнут в священный трепет самим Меривезером и его трейдерами. Но со временем он стал другом и стойким поклонником группы Меривезера.

В UBS Танненбаум работал с хедж-фондами. Он постоянно призывал своих боссов дать ребятам из Гринвича шанс. Тем временем в банке происходили перемены, которые нарушали устоявшиеся порядки. UBS, издавна считавшийся первым банком Швейцарии, был воплощением строго блюдущего традиции банковского истеблишмента страны. Следуя этим традициям, банк рекрутировал финансистов-гномов не в Массачусетском технологическом институте, а среди соотечественников и предлагал каждому из вице-президентов на выбор три сорта полированной древесины – красное дерево, орех или сосну – для обшивки стен кабинета[118]. Самодовольный банк с удивлением обнаружил, что международные финансы более не подчиняются неторопливому альпийскому ритму. В UBS были шокированы, когда его обошел Swiss Bank, гораздо быстрее модернизировавшийся конкурент, который, в частности, занялся торговлей ПФИ. К середине 1990-х годов UBS начал бороться за возвращение утраченных позиций, наняв множество агрессивных трейдеров. Матис Кабиаллаветта, жизнерадостный и учтивый принц швейцарского банковского мира, ставший генеральным директором, дал своим трейдерам, находившимся на положении «вольных стрелков», свободу действий при отчаянном штурме, который должен был вернуть UBS самое высокое положение среди швейцарских банков. В сентябре 1995 года Танненбаум, воспользовавшись стремлением банка к расширению деятельности, уговорил совет директоров одобрить выбор LT в качестве контрагента. Кроме того, банк нанял Т.Дж. Лима, уроженца Малайзии и сотрудника Merrill Lynch, и уполномочил его развернуть операции с ПФИ. Таким образом, к 1996 году все было готово для того, чтобы у LT наконец появился плацдарм в Альпах.

Хедж-фонд мгновенно стал крупнейшим клиентом UBS, что принесло банку в первый же год 15 миллионов долларов дохода[119]. Но, как всегда, бизнес с LT давал минимальную прибыль, которая обычно составляла менее 1 %. По одной из сделок с японскими ценными бумагами LT снизил прибыль банка до 22,5 базисных пункта, то есть менее чем до четверти процента. Рами Голдштейн, быстро соображавший глава отдела операций с ПФИ, принял сделку со столь низкой прибылью в штыки. «Ронни, они не клиенты, они – конкуренты! – закричал на Танненбаума седовласый Голдштейн, некогда служивший в десантных войсках Израиля и получивший докторскую степень в Йельском университете. И добавил: – Забудь номер моего телефона, я не хочу новых сделок с LTCM!»

Но сделки UBS с LTCM только начинались. По мере того как в управлении UBS отпускали поводья, банк бросало из одной крайности в другую. В сущности, курс определял Голдштейн, имевший ковбойскую страсть к приключениям. Он-то и развернул программу среднесрочного кредитования рискованных сделок с опционами на акции. Тем временем Танненбаум начал подумывать о расширении отношений с LT и переориентации их на более прибыльные продукты. UBS стал оказывать LT помощь в предложениях, связанных с налогами, что способствовало воссоединению Танненбаума с его добрым приятелем по работе в Salomon Майроном Скоулсом.

Поскольку LT демонстрировала возбуждающие прибыли, в UBS стали сожалеть о своем отказе инвестировать в нее. «Боже, это самая крупая ошибка из всех, что мы совершали», – стенал Ханс-Петер Баэр, глава отделов операций с ценными бумагами, валютой и ПФИ, прежде отвергший предложения LT. Компания прекратила привлекать деньги новых инвесторов, что определенно захлопнуло для них окно возможностей. А богатые швейцарские инвесторы платили премии в 10 % при выкупе долей старых инвесторов LT. В июле 1996 года, зная о тесных отношениях Танненбаума с ребятами из Гринвича, Баэр попросил своего трейдера узнать, не позволят ли его друзья UBS стать инвестором LT.