— Подкормись, родимец! — сказала тетка Наталья. — Поздравляю с новой должностью!
Калмыков нахмурился было, но в следующий миг его лицо разгладилось, он махнул рукой.
— Поздравлять не с чем, тетка Наталья. Это первое. Скоро твой брат прибудет — это второе. И третье — за молоко спасибо большое!
— На фронте такого молока небось не было?
— Зато было другое, тетка Наталья!..
— Что ты сказал насчет моего братца?
— Скоро приедет. Если не приедет добровольно, сам, то его привезут.
Лицо тетки Натальи нервно дернулось — боязно стало за брата, — она протестующе помотала головой.
— Может, не надо?
— Надо!
— Вдруг мужику сломают жизнь, а?
— Кто сломает? Все в наших руках, тетка Наталья. Если даже кто-то чего-то сломает — исправим.
— Смотри, Иван Павлович, не навреди. А за новость — спасибо. Жив хоть, здоров… — Тетка Наталья вгляделась в лицо подъесаула, засмеялась тихо. — А чего про Аньку не спросишь? Стесняешься? — и видя, что Калмыков молча отвернул голову в сторону, — наверное, действительно стесняется, — прорявкала неожиданно громко, словно бы хотела, чтобы ее услышала все Гродеково: — Завтра она будет, Иван Павлович… Наверняка захочет услышать новость про отца из первых уст, от вас, — тетка Наталья звала своего постояльца то на «вы», то на «ты», когда как придется. — Так что мы обе тут будем.
Калмыков почувствовал, как у него ни с того ни с сего осеклось дыхание, а потом что-то острое впилось в сердце.
— Ты рад, Иван Павлович? — трубно гаркнула тетка Наталья.
— Рад, рад, — поспешно заверить ее подъесаул.
За окном, невдалеке, хлопнул выстрел, тетка Наталья испуганно сжалась, покосилась на промороженное стекло, залитое ночной чернотой, по улице пронесся верховой и все стихло: в Гродеково на гастроли приехали владивостокские налетчики, это они шалили.
— Гастролеры! — недовольно пробормотал подъесаул, скомандовал ординарцу: — Гриня, выгляни на улицу, посмотри, что там?
Тот выскочил на улицу, пробыл там недолго, вернулся, окутанный целым стогом пара:
— Ничего на улице нет. Пусто!
Тетка Наталья заявилась на следующий день раскрасневшаяся, с бутылкой самогона, сваренного из очищенных сахарных бураков и пропущенного через фильтр из кедровой скорлупы. Напиток обычно получается крепкий, может загореться от обычной спички, а уж что касается воздействия на казака, то человека с шашкой валит с ног без всяких усилий.
— Мы в гости! — объявила тетка Наталья с грубоватым напором, подняла бутылку: — Со своим вином.
Отступила на шаг в сторону — за теткой стояла племянница, также раскрасневшаяся, тоненькая, синеглазая, гибкая.
На душе у Калмыкова сделалось хмельно, в голове зашумело, будто от выпитого вина. Он скованно улыбнулся.
— А у нас картошечка есть, — объявил он. — Гриня только что сварил. И круг кровяной колбасы. Из станицы Вольной сегодня днем привезли.
— Вот пир устроим, — тетка Наталья потерла руки, — на всю ивановскую.
— Колбасу надо пожарить.
— Это мы устроим мигом, комар даже захмелеть не успеет, — тетка Наталья вновь азартно потерла ладони.
Ординарец выставил на стол картошку, банку огурцов, на удивление зеленых, похожих на малосольные, в мелких пупырышках. Тетка Наталья быстро поджарила в печке кровяную колбасу, горячий черный круг разрезала ножом на крупные куски и скомандовала:
— Садись, народ, за стол!
Выпили по стопке. Даже Аня, смущенная, робкая, и та выпила, приложила ко рту ладошку — непривычная была к крепким напиткам. Из глаз у нее выкатились две небольшие слезки: уж больно злым оказалось зелье тетки Натальи.
— Ну, Иван Иванович, расскажи Анюте, что там ведомо про ейного папашу?
— Воевал храбро, имеет георгиевские отличия, в последнее время находился в Маньчжурии — есть такая станция на КВЖД.
— Я знаю, — тихо произнесла Аня, — а сейчас?
— Сейчас, я так полагаю, он едет по железной дороге в Никольск-Уссурийский. По нашему запросу… Скоро будет.
— Вообще братцу моему Женьке надо по шее накостылять, — протрубила, играя сильным голосом, тетка Наталья. — Это надо же такое удумать: ехал, ехал домой, да не доехал, зацепился за какую-то юбку. Ну будто Маньчжурия не могла прожить без него!
— Бывает! — философски спокойно произнес Калмыков, — всякое бывает. Гриня, садись к столу, — позвал он ординарца, — ты для нас человек не чужой.
— Счас, Иван Павлович. Самовар должен вот-вот закипеть — нельзя его в такой момент оставлять без присмотра.
— Вы, Иван Павлович, наверное, весь мир объехали? Везде побывали!..
Калмыков с легким вздохом приподнял плечи, хотел было замолчать этот вопрос, не отвечать, но, увидев напряженное Анино лицо, блеск, возникший у нее в глазах, произнес невнятно, себе под нос:
— Поездил я, конечно, немного, но видел много.
— Расскажите, Иван Павлович! — попросила Аня.
— А что рассказывать, Ань? Про Польшу? Польша — страна не интересная. Про Кавказ? Кавказ интересен постольку-поскольку и не более того. Да и писали о нем много, так что вряд ли чего интересного я могу о нем рассказать…
— В Москве вы были?
— Был{3}.
— Расскажите про Москву!
— Москва — город златоглавый, стоит на семи холмах, живет сытно, в ус не дует. Россию не любит. Это я понял по себе… Но интересные места в Москве есть, — Калмыков заговорщически покачал головой, — ох, интересные!
— Ну, например, магазин господина… господина… Дай бог память, господина Елисеева. Бывали когда-нибудь в нем?
— Господь с тобою, Павлович! Откеля?
— А слыхать слыхивала?
— И не слыхивала.
— Темная ты, тетка Наталья. В этот магазин за продуктами приезжают даже из самого Парижа.
— Ы-ыу! — не сдержавшись, икнула тетка Наталья.
— Да-да! Например, за икрой. Самая достойная — с Сальянских промыслов, мартовская. Вкуснее ее никакой другой икры нет.
— Это где же промыслы такие — Сальянские?
Сведениями насчет Сальянских промыслов Калмыков не располагал, потому ответил наобум:
— На Дону!
Тетка Наталья причмокнула губами:
— Вкусно!
— Но кучугур ценится выше сальянского посола.
— Ку-чу-гур, — медленно, по слогам, словно бы стараясь запомнить это колдовское слово, произнесла тетка Наталья, повторила: — ку-чу-гур. Что это такое, Иван Павлович? Ты ведь наверняка знаешь.
— Не знаю, хотя в одной газете прочитал, что кучугур имеет особый землистый аромат… Это самая дорогая икра.
Землистый аромат — это чего? Навозом пахнет, что ли?
Калмыков засмеялся.
— Налей-ка лучше, тетка Наталья, по маленькой.
— По чарочке, по маленькой, чем поят лошадей, — тетка Наталья взялась за бутылку и вздохнула. Разлила, первой чокнулась с Калмыковым. — Ну, за все хорошее в жизни… Чтоб дней светлых было побольше.
— Добрый тост — похвалил Калмыков.
— Чтоб побольше ярких звезд висело над головой, чтоб ты, дорогой наш постоялец, атаманом стал…
— А этот тост — еще добрее, — Калмыков заразительно, как-то по-мальчишески счастливо и открыто засмеялся. Глянул на Аню, Аня посмотрела на него. — Выпьем, тетка Наталья, — хоть и произнес Калмыков имя тетки Натальи, а чокнуться потянулся к Ане. — Ты очень славная женщина, тетка Наталья, спасибо тебе.
— Не за что, племянничек. Ешь, насыщайся… Чего еще толкового есть в Москве?
— Цыгане есть…
— Что, цыгане там и впрямь живут?
— В Петровском парке, на Эльдорадовской улице, в Зыково, где ресторан «Яр» располагается!.. Слыхала про «Яр»?
Тетка Наталья смущенно повела одним плечом, и Калмыков крикнул:
— Темная ты, тетка Наталья, — перевел взгляд на зардевшуюся, размякшую в тепле племянницу: — Правда, Аня?
— Неправда, Иван Павлович. Тетя Наташа — совсем не темная.
— Вот так, хозяйка! Ты уже и защитницу себе нашла! «Яр» один французик образовал — на ровном месте создал, — сам, говорят, в нем еду готовил…