Улицы потянулись более оживленные, людные, чаще попадались освещенные витрины магазинов. Звеня, сияя из-под ролика дуги зелеными, фиолетовыми искрами, летел трамвай; вскоре показался постовой милиционер в плаще, кепи.
Ленька немного успокоился, и только стыдно было идти в кальсонах у всех на виду. Он расспросил дорогу на станцию. Из Одессы надо сматываться нынче же ночью, прямо сейчас. Увидят завтра ночлежники из развалин, скажут Язве — убьет. Да и что делать в этом городе, если не берут в детдом? Федьку Монашкина вряд ли найдешь: больно беспризорников много. Море, правда, жалко.
…Ждать долго у семафора Леньке не пришлось. От блокпоста показался паровоз с граненой пятиконечной звездой на выпуклой груди: товарняк. Теперь оголец знал, как прыгать, и ловко, с ходу, уцепился за поручни подножки первого же порожнего вагона. Когда он уселся в пустую кондукторскую будку с большой железной рукояткой тормоза внутри, то испытал истинное счастье.
«Ожил я, волю почуя», — вдруг возникла в сознании строчка из песни, услышанной в подвале. Уж теперь-то Язве не достать его: руки коротки.
XIII
Пасмурный осенний теплый вечер опускался на узловую степную станцию. Видно еще было хорошо, но на железнодорожных путях уже горели огоньки стрелок, светились ранние фонари у длинных пузатых пакгаузов с заброшенными товарными вагонами и на платформе, вдоль каменного приземистого вокзала. От далекого двухэтажного блокпоста слышался мелодичный звук рожка: у водокачки паровоз набирал воду: грузчик в больших рукавицах катил по перрону железную тележку с мешками, рогожными кулями, заляпанными сургучными печатями. Всюду на скамейках и прямо на земле сидели пассажиры с кошелками, сундучками, кучки кочующих безработных.
С трудом поддерживая правой рукой большой украденный на базаре арбуз, Ленька на третьем пути нашел нужный ему поезд: передавали, что он идет на Киев. Огромный, мощный паровоз с железной сеткой на трубе редко, рывками выпускал короткие клубы дыма. Его черное, железное, горячее тело было покрыто каплями масла, воды, пыли и казалось потным, но преисполненным мощи и гордости. Из высокой будки выглядывали усы машиниста. Молоденький кочегар с грязными, как у всех кочегаров, лицом и руками огромной лопатой перебрасывал уголь с конца тендера по ближе к топке. Длиннющий товарный состав грузно изгибался на рельсах; там и сям высоко над деревянными подножками повисли огоньки фонарей: кондукторская бригада тоже заняла свое место, — значит, состав скоро должен тронуться.
Арбуз оттянул руку, Ленька переложил его в другую и пошел вдоль громадных красных вагонов. Состав не имел порожняков. Это было хуже. Зато Ленька увидел несколько платформ, груженных какими-то машинами, затянутыми брезентом; лишь на некоторых находилась охрана.
— Дяденька, это на Киев поезд? — спросил он у высокого, крючконосого, рыжеглазого кондуктора лет тридцати с выбритым подбородком и веснушками на широких загорелых скулах. Кондуктор стоял на тормозной площадке в брезентовике, надетом поверх форменной шинели, и в руке держал зажженный фонарь, желтым стеклом наружу.
— А ты что: в командировку спешишь?
Улыбка осветила Ленькино чумазое лицо.
— Посылают главным начальником.
Кондуктор ответил ему — и это уже было хорошо.
Два предыдущих, с которыми Ленька пытался завязать разговор, только смерили его хмурым, подозрительным взглядом, а третий хотел ударить сапогом, да не достал.
— Посади, дяденька. Я смирный, колеса у вагонов не краду.
— А не врешь?
Еще шире расплылось Ленькино лицо. Кондуктор шутит, — значит, есть надежда уломать.
— Я бы на пассажирский пошел, да ждать долго. К тому же арбуз. Не с руки, там держаться надо.
— Арбуз-то небось краденый?
— Купил-нашел, насилу ушел, догнали б, еще дали б. Так посадишь? Половину отрежу. Знаешь, какой сладкий? Я уж ел.
Спрыгнув с подножки, кондуктор взял из Ленькиных рук арбуз, крепко сжал его над ухом, прислушиваясь, спелый ли, молча вернул мальчишке и улыбнулся. Ленька воспринял его улыбку и жест, как разрешение, бойко полез на пустую подножку соседнего вагона. Почти тотчас же к этому высокому, веснушчатому кондуктору в брезентовике подошла босая девушка лет двадцати трех. Она была в грязной жакетке, измазанной на локте мазутом, в красной юбке с замызганным нодолом. Из-под затасканного ситцевого платка выбивались пряди нечесаных, свалявшихся волос, молодое лицо носило на себе неуловимый, но явный след скитаний, неустроенности: въевшаяся в уши угольная пыль, несвежий цвет кожи, припухшие от недосыпания глаза с несмелым и голодным блеском. Попытка придать себе приличный, даже кокетливый вид выглядела у нее совеем жалко.
— Вы до Лубнов? — сказала девушка просительно и чуть-чуть заигрывающе. — Подвезите меня.
— Чего туда едешь? — спросил кондуктор и плотоядно пошевелил ноздрями крючковатого носа.
— К тете.
— Тетя твоя с усами? В штанах ходит? — Он ущипнул девушку за тугую грудь, выпиравшую из ситцевой кофты. — Чем будешь расплачиваться? Хе- xe! Тем, чего мыши не едят?
Она вяло улыбнулась, отстранила его руку. Кондуктор продолжал смотреть на нее замаслившимися глазами.
— На пассажирских надо ездить. Государство всех вас бесплатно катать не может.
Дежурный по станции с тощими постными щеками пронес на жезле путевую, безучастно покосился на кондуктора и девушку. Залился свисток главного, паровоз взревел.
— Ладно, лезь, — подмигнул рыжеглазый кондуктор девушке. — В дороге рассчитаемся. У бабы завсегда есть неразменная деньга.
Ленька сел на скамеечку соседнего вагона, вделанную в небольшой нише на тормозной площадке.
Мимо проплыли дежурный с пустым жезлом, блокпост, цветные огни стрелок. Умный, сильный паровоз бодро закричал, как бы предупреждая: «Держитесь крепче. Поехали». Колеса все убыстряли обороты, водокачка, последние, темнеющие домики поселка уже быстро проскочили мимо, и теплый степной ветерок дохнул в лицо скошенными хлебами, цветущей полынью. Вскоре огоньки станции словно присели за осеннюю листву садов.
На следующей остановке к вагону, где сидел Ленька, подошел знакомый рыжеглазый кондуктор — уже без брезентовика и шинели.
— Едешь? — сказал он таким тоном, словно не заметил, как Ленька залез на тормозную площадку. — И арбуз еще цел? Ну, тогда айда с нами вечерять. Да вот что, пацан: если главный поймает или стрелок охраны, я тебя не видел. Ясно? Го-то.
Поезд стоял всего минуты две. Ленька едва успел добежать до платформы, на которой ехали кондуктор и девушка в жакетке. Влез он уже на ходу, предварительно передав вскочившему перед ним рыжеглазому железнодорожнику арбуз.