Читать интересную книгу Чернобыльская тетрадь - Григорий Медведев

На БЩУ активность излучения до пяти рентген в час, а в местах прострела с завала — и того больше. Но приборов-то не было. Точно не знали. Доложил Фомину, что вода кончилась. Он в панику: „Подавать воду!“ — кричит. А откуда я ее возьму...

Фомин лихорадочно искал выход. Наконец придумал. Послал заместителя главного инженера по новым блокам Леонида Константиновича Водолажко и начальника смены блока Бабичева, у которого я принял смену, чтобы организовали подачу воды в баки чистого конденсата (три емкости по 1000 кубометров каждая), а затем аварийными насосами снова подавать в реактор. К счастью эта авантюра Фомина не увенчалась успехом...

Около четырнадцати часов я покинул блочный щит управления четвертого энергоблока. Самочувствие было уже очень плохое: рвота, головная боль, головокружение, полуобморочное состояние. Помылся и переоделся в санпропускнике второй очереди и пошел в лабораторно-бытовой корпус первой очереди, в здравпункт. Там уже были врачи и сестры...»

Значительно позже, днем 26 апреля, новые пожарные расчеты, прибывшие в Припять, будут откачивать воду с топливом из кабельных полуэтажей АЭС и перекачивать ее в пруд-охладитель, в котором активность воды на всей площади в двадцать два квадратных километра достигнет шестой степени кюри на литр, то есть будет равна активности воды основного контура во время работы атомного реактора...

Как уже говорилось, Фомин и Брюханов не поверили Ситникову, что реактор разрушен. Не поверили они и начальнику штаба гражданской обороны атомной станции Воробьеву, который предупреждал их о высоких радиационных полях, посоветовали ему выбросить радиометр на помойку. Но где-то в глубине у Брюханова все же мелькнула единственная трезвая мысль. Где-то в недрах души он принял к сведению информацию Воробьева и Ситникова и на всякий случай запросил у Москвы добро на эвакуацию города Припяти. Однако от Б. Е. Щербины, с которым его референт Л. П. Драч связался по телефону (Щербина был в это время в Барнауле), поступил четкий приказ:

— Панику не поднимать! До прибытия Правительственной комиссии эвакуацию не производить!

Ядерная эйфория, трагизм, катастрофичность ситуации лишили Брюханова и Фомина здравого рассудка. Каждый час Брюханов докладывал в Москву и Киев, что радиационная обстановка в Припяти и вокруг АЭС в пределах нормы, что положение в целом контролируется, в реактор подается охлаждающая вода...

Когда остановился питательный насос, Фомин развил бурную деятельность по организации подачи воды от других источников.

Как уже свидетельствовал В. Г. Смагин, он послал заместителя главного инженера по строящемуся пятому блоку Водолажко и не успевшего убыть в медсанчасть начальника смены блока Бабичева обеспечить подачу и накопление пожарной воды в трех тысячекубовых емкостях чистого конденсата, которые смонтированы снаружи, рядом с блоком ВСРО (вспомогательных систем реакторного отделения), вплотную к завалу, чтобы оттуда насосами аварийной подачи воды от системы САОР снова качать воду в реактор, которого уже не существовало. Это железное упорство, напоминающее маниакальные действия умалишенного, могло принести лишь только больший вред: дополнительное затопление минусовых отметок и переоблучение новых и новых людей. Ведь весь четвертый блок был обесточен, распредустройства залиты водой, ни один механизм включить в работу было уже нельзя, это было сопряжено с тяжелым переоблучением персонала. Кругом радиационные поля от 800 рентген до 15 тысяч рентген в час. Хотя наличные приборы могли измерять уровни активности до четырех рентген в час...

В медсанчасть уже доставили более ста человек. Пора было образумиться. Но нет — безумие Брюханова и Фомина продолжалось:

«Реактор цел ! Лить воду в реактор!»

Ранним утром 26 апреля в Москве формировалась к вылету в Киев и далее в Припять первая группа специалистов спецрейсом из аэропорта «Быково». Обзванивал ночью по телефону и собирал людей главный инженер ВПО Союзатомэнерго Борис Яковлевич Прушинский.

В Москве также готовилась к вылету вторая, более высокопоставленная группа — представители ЦК и Правительства, старший помощник генерального прокурора СССР Ю. Н. Шадрин, заместитель начальника Штаба гражданской обороны страны генерал-полковник Б. П. Иванов, командующий химвойсками СССР генерал-полковник В. К. Пикалов, министры, академики, маршалы... Эта группа должна была вылететь в Киев спецрейсом в 11 часов утра 26 апреля 1986 года, но определенные трудности сбора (ведь были выходные дни) задержали вылет до шестнадцати часов...

А тем временем город атомных энергетиков Припять просыпался. Почти все дети пошли в школу...

Свидетельствует Людмила Александровна Харитонова — старший инженер производственно-распорядительного отдела управления строительства Чернобыльской АЭС:

«В субботу 26 апреля 1986 года все уже готовились к празднику 1-е Мая. Теплый погожий день. Весна. Цветут сады. Мой муж, начальник участка вентиляции, после работы собирался поехать с детьми на дачу. Я с утра постирала и развесила на балконе белье. К вечеру на нем уже накопилась миллионы распадов...

Среди большинства строителей и монтажников никто еще ничего толком не знал. Потом просочилось что-то об аварии и пожаре на четвертом энергоблоке. Но что именно произошло, никто точно не знал...

Дети пошли в школу, малыши играли на улице в песочницах, катались на велосипедах. У всех у них к вечеру 26 апреля в волосах и на одежде была уже высокая активность, но тогда мы этого не знали. Недалеко от нас на улице продавали вкусные пончики. Многие покупали. Обычный выходной день...

Рабочие-строители поехали на работу, но их вскоре вернули, часам к двенадцати дня. Муж тоже ездил на работу. Вернувшись к обеду, сказал мне: „Авария, не пускают. Оцепили всю станцию...“

Мы решили поехать на дачу, но нас за город не пропустили посты милиции. Вернулись домой. Странно, но аварию мы еще воспринимали как нечто отдельное от нашей частной жизни. Ведь аварии были и раньше, но они касались только самой атомной станции...

После обеда начали мыть город. Но и это не привлекало внимания. Явление обычное в жаркий летний день. Моечные машины летом не диво. Обычная мирная обстановка. Я только обратила как-то вскользь внимание на белую пену у обочин, но не придала этому значения. Подумала: сильный напор воды...

Группа соседских ребят ездила на велосипедах на путепровод (мост), оттуда хорошо был виден аварийный блок, со стороны станции Янов. Это, как мы позже узнали, было наиболее радиоактивное место в городе, потому что там прошло облако ядерного выброса. Но это стало ясно потом, а тогда, утром 26 апреля, ребятам было просто интересно смотреть, как горит реактор. У этих детей развилась потом тяжелая лучевая болезнь.

После обеда наши дети вернулись из школы. Их там предупредили, чтоб не выходили на улицу, чтобы делали влажную приборку дома. Тогда до сознания впервые дошло, что серьезно.

Об аварии разные люди узнавали в разное время, но к вечеру 26 апреля знали почти все, но все равно реакция была спокойная, так как все магазины, школы, учреждения работали. Значит, думали мы, не так опасно.

Ближе к вечеру стало тревожнее. Эта тревога шла уже неизвестно откуда, то ли изнутри души, то ли из воздуха, в котором стал сильно ощущаться металлический запах. Какой-то он, даже не могу точно сказать. Но металлический...

Вечером загорелось сильнее. Сказали: горит графит... Люди издалека видели пожар, но не обращали особого внимания.

— Горит что-то...

— Пожарники потушили...

— Все равно горит...»

А на промплощадке, в трехстах метрах от разрушенного энергоблока, в конторе Гидроэлектромонтажа сторож Данила Терентьевич Мируженко дождался восьми утра и, поскольку начальник управления на его звонки не отвечал, решил пойти за полтора километра в управление строительства и доложить там начальнику стройки Кизиме или диспетчеру о том, что видел ночью. Менять его утром никто не пришел. Никто также не позвонил ему, что предпринять. Тогда он закрыл на замок контору и пошел пешком в управление строительства. Чувствовал он себя уже очень плохо. Началась рвота. В зеркало увидел, что сильно загорел за ночь без солнца. К тому же, направляясь к управлению строительства, он некоторое время шел по следу ядерного выброса.

Подошел к управлению, а там закрыто. Никого нет. Суббота все-таки.

Возле крыльца стоит какой-то незнакомый мужчина. Увидел Мируженко и сказал:

— Иди, дед, скорей в медсанчасть. Ты совсем плохой.

Мируженко кое-как доковылял до медсанчасти...

Шофер начальника Управления Гидроэлектромонтаж Анатолий Викторович Трапиковский, заядлый рыбак, рано утром 26 апреля на служебной машине спешил к подводящему каналу, чтобы наловить мальков и двинуть далее на судака. Но обычным путем ему проехать не удалось. Загородила милиция. Тогда он развернулся и с другой стороны попытался проскочить на теплый канал — тоже милицейский кордон. Тогда он по едва заметной стежке проехал лесом и выехал к каналу. Расположился рыбачить. Рыбаки, сидевшие здесь с ночи, рассказали о взрывах. Думали, говорят, что это сработали главные предохранительные клапаны. Такой звук выброса пара. А потом произошел взрыв с сильным огнем и искрами. Огненный шар пошел в небо...