Тридцатое, июнь
Нинель становится все хуже. У меня самые дурные предчувствия.
Из всех нас Нинель самая опытная, умная, осторожная. И способная найти выход из нашего безвыходного положения!
И вот именно она, кажется, «выходит из игры» первой.
Оскар так переживает, что на него страшно смотреть.
Первое июля
— Я хочу вам кое-что сказать, Элла.
— Да, Нинель.
— Наклонитесь, а то я не могу громко говорить.
Я присела рядом с больной.
— Мне все больше приходит в голову, — прошептала она, — что эти невидимые существа ведут себя гораздо более изощренно, чем просто животные.
— То есть вы хотите сказать, что они ведут себя, как…?
— Да… Это я и хочу сказать. Они ведут себя как люди. Они ведут себя коварно и хитро, как может только человек. Увы, для того, чтобы совершать подлости, нужен хорошо развитый и соответствующего размера мозг.
Я подавленно молчала.
— Нинель… Знаете, что это мне напоминает?
— Что же, Элла?
— «За стеклом».
— Но…
— У меня постоянное ощущение, что есть режиссер… Что мы «за стеклом» и кто-то наблюдает за нами.
— А кто же этот режиссер?
— Хотела бы я знать. Все будет хорошо, Нинель, — без всякой надежды в голосе произнесла я.
— Не думаю.
Она закрыла глаза.
Третье, июль
Мы похоронили Нинель. И чтобы какие-нибудь звери не раскопали могилу, стали сооружать насыпь из камней. Носим их уже почти два дня.
При этом я с ужасом думаю, что будет с Оскаром, когда мы закончим это сооружение. Сейчас эта «работа» его по крайней мере отвлекает…
Оскар делает ее, как робот. Мы носим и носим эти камни.
Но что будет, когда мы воздвигнем насыпь? Ведь она и так уж велика.
Не можем же мы всю оставшуюся жизнь сооружать тут эту «египетскую пирамиду» для царицы Нинель?
Пятое, июль
Мои предположения о слабости Оскара даже на пятьдесят процентов не соответствовали истине.
Истина оказалась еще более пугающей.
Оскар, оставшись без Нинель, выглядит маленьким, слабым, осиротевшим ребенком. Он, по сути дела, превратился в груду руин. В тряпичного зайчика, из которого вытащили батарейку «Энерджайзер».
Он или плачет, или молчит.
А вчера он начал пить, опустошая методично все запасы спиртного, которые прибыли вместе с ними на самолете. А эти запасы значительны. Пока была жива Нинель, мы ими почти не пользовались. И у Оскара прежде не было такой потребности.
Зато теперь он стал пить непрерывно. Так он может допиться до белой горячки.
Просто не знаю, что мне делать. Как мне его остановить?
Мне в голову приходит чудовищное предположение, что «невидимые существа», наблюдающие за нами, о которых говорила Нинель, тончайшие психологи. Если это вообще не какой-нибудь «высший разум», экспериментирующий с нами.
И, кажется, этот самый «разум» довольно четко проследил супружеский расклад в семье Звездинских. Сильная «мама» Нинель и «слабый ребенок» Оскар.
Этот «некто» просто убрал Нинель. И теперь уже нет необходимости убирать Оскара. Я своими глазами вижу сейчас, как, оставшись без Нинель, Звездинский погибает сам.
И у меня теперь нет сомнений, что кто-то подложил в приготовленный для костра хворост те стебли ядовитой лобелии. А Нинель, в темноте не разобрав, бросила их в костер.
Возможно, это было сделано руками исчезнувшего проводника?
Мы ведь так и не нашли его труп. Так что, вполне возможно, он жив и здоров и где-то здесь рядом, в долине… Может быть, даже совсем недалеко!
Открытые нами пещеры подтверждают, что возможности существовать в Прекрасной долине незаметно, прячась и не показываясь на глаза тем, с кем не желаешь встречи, — огромные.
Но что все это значит? Какая задача стоит перед этим «некто»? «Всеобщая ликвидация»? И почему я тогда до сих пор жива? Ведь было столько возможностей со мной расправиться.
Не потому ли мне дарована жизнь, что без помощи Звездинских я обречена в Прекрасной долине на погребение заживо? И именно это устраивает «режиссера»?
Нинель была права, когда говорила про коварство и хитрость и хорошо развитый мозг. Куда уж лучше!
А «объяснения», которые я для себя придумывала: турагентстство и прочее — теперь отпадают.
Седьмое, июль
У Оскара редкий случай прояснения сознания. С утра он не пил и выглядит сейчас довольно прилично — вполне разумным существом. До «хомо сапиенс» вполне дотягивает.
С утра мы пили только чай, сидели у костра и разговаривали о каких-то пустяках.
— Элла, о чем вы еще подумали, когда впервые очутились здесь? — вдруг спросил меня Звездинский.
— То есть? Что за неожиданный вопрос, Оскар?!
— Ну когда вы открыли глаза и впервые увидели, что находитесь здесь? — Звездинский обвел рукой открывающийся на нашу Прекрасную долину вид. — О чем вы подумали в тот первый миг?
— А-а, вы об этом…
— Помните, вы рассказывали: «Я открыла глаза и решила, что попала, безусловно, в рай!»
— Вы хотите знать, о чем я еще тогда подумала?
— Да.
— Ну я подумала… Может, на самом-то деле я лежу где-нибудь на коечке — в какой-нибудь лаборатории, с присоединенными к моей несчастной голове проводками? И все эти видения — результат «воздействия» электродов?
— Так и подумали? — Оскар взглянул на меня без всякого удивления.
— Ну да… Я подумала: а что, если на самом деле ничего этого нет? Никакой долины!
— Но почему вы подумали именно об этом, Элла?
— Как вам сказать…
— Да уж скажите.
— Видите ли… Мой бывший муж был как раз специалистом по таким штукам.
— Каким?
— Исследования человеческого мозга, проводки, электроды…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});