В первых числах ноября, а точнее с 7 ноября, стали выдавать вино или водку, чаще – вино. В мои обязанности входило ежедневно получить на складе ПФС (продовольственно-фуражного снабжения) и привезти старшине спиртное и все, что там было в наличии из продуктов, достать, а вернее, реквизировать в колхозах сено для лошадей, и самое главное – обеспечить подразделение мясом.
В ту зиму, а вернее в первые месяцы зимы, проблему снабжения войск мясом и жирами кто-то решил просто. Каждый батальон и дивизион получал в штабе полка бланки накладных с красной и синей полосой по диагонали. По первой накладной владелец имел право забрать в любом колхозе скот на мясо, оставив взамен заполненную накладную, а по второй – зерновые и сено. С бланком накладной я обычно приезжал в деревню. Шел к председателю колхоза. В то время колхозы были небольшие. В каждой деревне колхоз. Не знаю, получали ли председатели указание сверху или они сами понимали, что армию надо кормить, но я не помню случая, чтобы хоть один из них сказал «нет». Обычно председатель долго думал, у кого взять. Колхозных ферм уже не было. Когда решение было принято, вел в один из домов деревни и приказывал отдать овцу, теленка или корову. Особенно тяжело было хозяйке. Именно хозяйке. Мужчин в деревнях не было. Разве только инвалиды или старики. Сколько было женских и детских слез! Семья лишалась последней кормилицы. Мы тогда считали, что это колхозный скот, розданный по дворам на время войны. Но так ли это, уверенности нет. В то время все могло быть.
Затем я должен был два раза в сутки накормить солдат и офицеров на передовой. Утром выдавался хлеб на сутки и каша и спиртное. Горячее доставлять удавалось редко. Старшина ухитрился расположить свое хозяйство подальше от дивизиона. Безопасней и дальше от глаз людских. Термосов тогда еще не было, приходилось возить в чем попало, и за дорогу все остывало. Хорошо, если управление и наблюдательный пункт располагались в деревне и была возможность разогреть пищу. А так завтрак солдата проходил в поле. Я уже писал, что в ту зиму мы еще не имели возможности закапываться в землю. Окопы строили из снега.
Привезешь обед в такой окоп, а привезти надо до рассвета, пока не вылетела немецкая авиация, и мороз по коже пробирает. Нет, не от пуль и снарядов, которые здесь свистят в любое время суток, и не от мороза минус 30, от которого тебя не очень защищает твое обмундирование, состоящее из летнего белья, хлопчатобумажных брюк и гимнастерки и шинели. На голове шапка или шерстяной подшлемник. На ногах разбитые сапоги и, если есть, газетная бумага.
Мне казалось, что я был в лучшем положении. Да так и было. Когда я замерзал, была возможность соскочить с розвальней и пробежать, чтобы согреться или даже, если ты проезжаешь по деревне и тебя не лимитирует время, зайти в дом, чтобы обогреться. А как они, солдаты, в том же обмундировании, сутками в окопе из снега и без огня! Костры разжигать было категорически запрещено. Нарушивший приказ становился мишенью для противника. Немцы снарядов не жалели.
Как-то раз дивизион наступал на деревню Луковицы. Наши позиции находились на опушке у низкорослого редкого лиственного леса. Впереди за ровным, как стол, полем – деревня. На переднем плане барская усадьба, а за оврагом – улица деревни. Постройки кирпичные (это я узнал, когда деревню уже взяли). А тогда вдали были видны строения усадьбы и поле с чернеющими на снегу кочками трупов наших убитых солдат.
Рассветало. За бруствером снежного окопа, высотой не более одного метра, двигались посиневшие, дрожащие солдаты. Двигались, чтобы не замерзнуть. Двигались согнувшись, спасаясь от пуль. Противник все время вел пулеметный огонь. Теперь я уже не помню, какие продукты были привезены, кроме хлеба. Но до сих пор помню, с какой радостью и надеждой согреться был принят бурдюк с вином. Но вино замерзло, превратившись в чешуйки. Все попытки разлить вино по кружкам не увенчались успехом. Тогда один солдат, сам весь продрогший, положил ледяной бурдюк за пазуху. Отогрел его, и каждый получил свои 200 граммов.
Позже я узнал, что получаемое нами плодово-ягодное вино местного производства, и без того низкого качества, Шевцов разбавлял водой. Таким образом, украденного у солдат вина хватало штабу дивизиона и старшине с его многочисленными деревенскими бабами. Похищалось не только вино, но и другие продукты, и не в малом количестве.
Любил выпить командир дивизиона капитан Родионов, но особенно сильно грешил этим политрук – старший лейтенант (фамилию не помню). Дело дошло до того, что политрук стал приказывать, чтобы вино привозили ему. Он сам будет выдавать его личному составу. Не знаю, получали ли в такие дни вино офицеры, но солдаты точно его не получали. Зато командир с комиссаром жили весело. Тогда очень часто меняли позиции, и штаб дивизиона переезжал из деревни в деревню. Так вот, еще до переезда отправлялся квартирьерский разъезд в составе начальника разведки и одного-двух разведчиков для подыскивания для штаба приличной хаты с хорошими девушками.
Я не мог смириться с положением, что солдаты обкрадываются как бы при моем содействии, и еще труднее было видеть, что разворовывается последнее, отнятое у крестьян. Когда я стал протестовать против незаконных действий, Шевцов большого значения этому не придал. Надеялся на силу командира, но вино в штаб стал все-таки возить сам.
К нашему счастью, очень скоро комиссар исчез. Нам сказали, что его взяли на учебу. Мы в этом очень сильно сомневались. Исчез бесследно и старшина Шевцов. Старшиной назначили личного повара командира дивизиона красноармейца Защепкина, а я принял отделение топоразведки. А вскоре командиру дивизиона майору Родионову осколком оторвало ногу. Командиром был назначен бывший командир батареи старший лейтенант Антонов, комиссаром – политрук Кавицкий.
Может быть, мне и следовало тогда сообщить о безобразиях вышестоящему командованию, но думаю, что я поступал правильно, не сделав этого. Командование полка (я не знаю, что делалось в дивизии и выше) грешило тем же. И не только в ту зиму, но и на протяжении всех военных лет.
7 ноября к нам, в управление 1-го дивизиона, приехал начальник штаба полка майор Авралёв. Мы его знали еще по довоенной службе в Чирчике как скромного, знающего свое дело офицера. Под Ташкентом он служил в той же должности, только в звании капитана. А тут он даже к нам в дивизион не постеснялся приехать с девушкой. Когда нас поздравляли с праздником 24-й годовщины Октября, Авралёв в свое оправдание сказал: «Вы не думайте, что это моя девушка». Мой командир взвода, младший лейтенант (к большому сожалению, фамилию его не помню), умный, трезвый командир из запасников или приписников, тут же заметил: «Что вы, что вы, мы знаем, что полковая». Может быть, это и явилось причиной скорого исчезновения младшего лейтенанта. Скорее всего, от него постарались избавиться. Вероятно, отправили во вновь формирующиеся полки и батальоны. Неугодных артиллеристов обычно отправляли в пехоту. А Авралёв? Изменил он свое поведение после этого? Да нет. Потом он стал командиром полка и все время возил с собой девушек. Я позже напишу, как на этой почве даже преступления совершались.