после прибытия молодоженов, когда я, спустившись к завтраку, обнаружил, что они переставили свой столик поближе к столику девушки и развлекают ее разговорами в отсутствие мужа. У них это получалось. Впервые я увидел, что она расслабилась и выглядит счастливой… счастливой, потому что разговор шел о Питере. Питер работал где-то в Хэмпшире торговым агентом у своего отца, последнему принадлежали там три тысячи акров земли. Да, он любил ездить верхом, так же, как и она. И по возвращении в Англию ее ждала жизнь, о которой она и мечтала. Стивен изредка вставлял словечко-другое, создавая видимость неподдельного интереса, чтобы она говорила и говорила. Судя по всему, однажды он декорировал один из домов в тех краях и знал фамилии людей, знакомых Питеру, и даже назвал кого-то, кажется, некого Уинстенли, что придало ей еще больше уверенности.
— Он — один из лучших друзей Питера, — воскликнула она, и они стрельнули друг в друга глазами, словно ящерицы — языками.
— Идите сюда, составьте нам компанию, Уильям, — позвал меня Стивен, как только заметил, что я в пределах слышимости. — Вы знакомы с миссис Трейвис?
Разве я мог отказаться присесть за их столик? Однако, согласившись, я, по существу, превратился в союзника этой парочки.
— Вы — тот самый Уильям Харрис? — спросила девушка. Фразу эту я терпеть не мог, однако, благодаря невинности новобрачной, сейчас она не вызвала активного неприятия. Девушка обладала удивительной особенностью: в ее присутствии все привычное вдруг обретало новизну. Антиб изменился до неузнаваемости, мы словно стали первыми иностранцами, попавшими сюда. А когда она добавила: «К сожалению, боюсь, я не читала ваших книг», — я вдруг решил, что слышу это впервые, произнесенные слова являли собой доказательство ее честности… чуть не написал «честности и непорочности». — «Должно быть, вы ужасно много знаете о людях», — сказала она, и эта банальность прозвучала на удивление свежо, как призыв о помощи… в борьбе с этими двумя или с мужем, который как раз в тот момент появился на террасе? В нем тоже чувствовалась нервозность, под глазами залегли темные круги, так что сторонний наблюдатель, как я уже говорил, мог принять их за брата и сестру. Он на мгновение замялся, увидев нас в непосредственной близости от своей жены, но она крикнула: «Иди сюда, дорогой, познакомься с этими милыми людьми». Радости на его лице я не заметил, но он подошел, сел и спросил, не остыл ли кофе.
— Я закажу еще, дорогой. Они знакомы с Уинстенли, а это — тот самый Уильям Харрис.
Конечно, такого писателя он не знал. Скорее задался вопросом, имею ли я какое-нибудь отношение к твиду[40].
— Я слышал, вы любите лошадей, — заговорил Стивен, — и подумал, не сможете ли вы и ваша жена поехать с нами на ланч в Кань. В субботу. Это завтра, не так ли? В Кане отличный ипподром…
— Даже не знаю… — с сомнением начал он и посмотрел на жену.
— Дорогой, конечно, мы должны поехать. Ты же обожаешь лошадей.
Его лицо мгновенно прояснилось. Я уверен, он боялся нарушить правила приличия: не знал, можно ли принимать приглашения в медовый месяц.
— Очень любезно с вашей стороны, мистер…
— Давайте попробуем обойтись без мистеров. Я — Стивен, а это Тони.
— Я — Питер, — представился он и добавил, чуть мрачновато, — а это Пупи.
— Тони, ты повезешь Пупи в «спрайте», а мы с Питером воспользуемся автобусом (у меня создалось впечатление, думаю, и у Тони, что Стивен потянул одеяло на себя).
— Вы тоже поедете, мистер Харрис? — спросила девушка, назвав меня по фамилии, словно хотела подчеркнуть разницу между мной и остальными.
— К сожалению, не смогу. Работа. И так уже выбился из графика.
В субботу вечером я наблюдал с балкона, как они возвращались из Каня, слышал их смех и думал: «Враг уже в цитадели, теперь это только вопрос времени». Я не сомневался, что на сей раз сладкая парочка не пожалеет времени, они будут очень осторожно продвигаться к желанной цели, в данном случае о стремительном штурме, — из-за которого, как я подозреваю, и появился синяк, — не могло быть и речи.
4
У декораторов вошло в привычку развлекать девушку, пока она завтракала в одиночестве, поджидая мужа. Я больше не садился за их столик, но по обрывкам долетавшего до меня разговора чувствовалось, что той совсем не весело. Исчезло даже ощущение новизны. Однажды я услышал: «Здесь практически нечего делать», — и мне показалось, что для новобрачной это, мягко говоря, странное заявление.
А потом как-то вечером я нашел ее в слезах рядом с музеем Гримальди[41]. Я шел за газетами, как обычно, кружным путем, через площадь Нации, где в 1819 году поставили колонну в честь — вот уж парадокс — верности Антиба монархии и сопротивления les Troupes Etrangères[42], которые как раз и стремились восстановить монархию. Потом, следуя привычном маршрутом, миновал рынок, старый порт и ресторан «Лу-Лу», поднялся к собору и музею и там, в сером вечернем свете, незадолго до того, как зажглись уличные фонари, нашел ее под скалой, на которой высился замок: она плакала.
Я слишком поздно понял, что она тут делает, иначе не обратился бы к ней: «Добрый вечер, миссис Трейвис».
Она чуть не подпрыгнула, обернулась и выронила носовой платок. Поднимая его, я обнаружил, что он намок от слез: я словно держал в руке маленькую утонувшую зверушку.
— Я очень сожалею. — Я сожалел, что напугал ее, но она истолковала мои слова иначе.
— О, я такая глупая. Это просто так. Мне немного взгрустнулось. У всех такое бывает, правда?
— Где Питер?
— В музее со Стивеном и Тони, любуется картинами Пикассо. Я их совершенно не понимаю.
— В этом нет ничего постыдного. Многие не понимают.
— Но Питер тоже их не понимает. Я знаю. Просто притворяется, что ему интересно.
— Ну…
— И это еще не все. Я тоже притворялась какое-то время, чтобы доставить удовольствие Стивену. Но Питер притворяется, чтобы не быть со мной.
— У вас разыгралось воображение, вот вам и чудится то, чего нет.
Ровно в пять вспыхнул маяк, но еще недостаточно стемнело, чтобы мы могли увидеть скользящий над водой луч.
— Музей скоро закроется, — заметил я.
— Проводите меня к отелю, — попросила она.
— Может, вам лучше подождать Питера?
— От меня ничем не пахнет, правда? — она жалобно всхлипнула.
— Ну, может чуть-чуть «Арпежем». Мне всегда нравились эти духи.
— Вас послушать, все-то вы знаете.
— Отнюдь. Просто моя первая жена душилась только «Арпежем».
Мы зашагали к отелю, мистраль кусал нас за уши, а когда понадобилось,