class="p1">В груди потеплело от благодарной нежности. Галина Ивановна прислушалась к этой теплой волне. Она боялась осмыслить свои чувства, отдать себе отчет в том, какая огромная жажда понимания и любви живет в ней.
…В тот день снова собрался дождь. После ужина соседки по столу позвали Галину Ивановну в холл главного корпуса смотреть телевизор. Галина Ивановна отказалась. Под старой грушей ее должен был ждать Ковшов. Перед уходом в столовую Галина Ивановна попросила повариху накормить Наташу и присмотреть, чтобы девочка вовремя легла спать:
— Мы, может, в кино сходим.
— Да уж пригляжу и голодной, поди, не оставлю, — проворчала тетя Маша. — Могла бы и не наказывать. Нешто я сама не догадаюсь?
Галина Ивановна и Ковшову сказала про кино. Куда же еще в такой дождь податься?
— Там, пожалуй, опять какое-нибудь старье показывают, — высказал свое сомнение Ковшов. — Зайдем сначала ко мне. Я забыл папиросы.
Двухместная комната, которую Ковшов занимал вместе с шахтером из Воркуты, немногим отличалась от той, что снимала у поварихи Галина Ивановна. Такие же две койки и стол у окна, у двери гардероб с зеркалом. Открывая его и просматривая полки, Ковшов объяснил:
— Василий сегодня к медсестре Шуре на день рождения приглашен. Придет, бродяга, опять под утро.
— Так это ведь не положено, — Галина Ивановна слегка прислонилась плечом к косяку двери в ожидании, пока он разыщет свои папиросы.
— В жизни много чего не положено, — папирос Ковшов так и не нашел, постоял посреди комнаты, потирая рукой подбородок, потом резко обернулся к Галине Ивановне и посмотрел ей в глаза. — Мне вот не положено любить вас, а я люблю.
…Провожая Галину Ивановну на вокзале, работницы лаборатории наказывали:
— Обязательно заведи роман. Ты одинокая. Тебе можно.
Ни о чем подобном Галина Ивановна и не помышляла. Хотелось одного: пусть эта поездка будет праздником для Наташи. На обратном пути она свозит девочку еще в Ялту и Севастополь. Кто знает, когда еще представится такая возможность? Денег удалось немного подкопить, еще она взяла в кассе взаимопомощи.
И вот то, о чем говорили лаборантки, произошло. Галина Ивановна думала раньше, что любить можно только в юности, вот как она любила мужа, отца Наташи. Ничего-то она не знала, оказывается! И себя — тоже…
Была уже полночь, когда она торопливой тенью скользнула по двору. Дождь теперь едва накрапывал, только по трубам с крыш громко стекала вода. Мокрый плащ Галина Ивановна оставила на террасе, туфли тоже сбросила и вошла в комнату в одних чулках. Наташина постель отсвечивала в полумраке белесым пятном. Галина Ивановна осторожно прикрыла за собой дверь и прислушалась: не разбудила ли девочку? Голос Наташи прозвучал в тишине громко и напряженно. Наверное, оттого, что Галина Ивановна не ожидала его.
— Мама, а если бы меня не было у тебя, ты бы вышла замуж? — спросила девочка. — За дядю Лешу вышла бы, да?
У Галины Ивановны упало сердце. Бросилась к дочери, включить свет она не догадалась.
— Ты не спишь? Почему ты не спишь? Ты ждала меня? У тебя температура? Опять промочила ноги на море?
Нет, на море Наташа не была. Ведь шел дождь.
Сначала тетя Маша позвала ее на ту часть террасы, где занималась заготовкой на зиму овощей и фруктов. Здесь было полутемно, окна с частым переплетом загромождали ящики и бочки. Над головой висели связки лука, чеснока и каких-то незнакомых Наташе трав. Повариха угостила Наташу душистой грушей и усадила на скамеечку перед тазом.
— Сюда ты будешь класть хорошие яблоки, а червивые бросай в миску. Хорошие-то я внученьке хочу послать. В Москву.
Наташа перебирала яблоки и вспоминала свою бабушку. Она жила на окраине города в маленьком, вросшем в землю домишке и тоже иногда посылала Наташе гостинцы — полдесятка яиц или кусок пирога с брусникой.
Потом они с тетей Машей пошли ужинать. А там уже пора было укладываться спать. Сначала было не очень темно, Наташа лежала с Тюлькой, которая уставила с подушки свое лупоглазое лицо в потолок, и смотрела на мерцающие нити дождя за окном.
На террасе тетя Маша разговаривала с курортницей. Она собиралась переслать с этой женщиной посылку дочери в Москву.
— Деньги, передайте Симе, я попозже пришлю, — наказывала повариха. — Пусть не беспокоится и на холодильник запишется. А вот эту корзиночку вы уж ей, пожалуйста, сразу с вокзала завезите. Чтобы не испортилось. Ну, а про меня что сказать? Передайте: все у меня ладно. Жильцов нынче держу немного, женщина только одна с девчоночкой.
Сначала Наташа слушала голоса на террасе невнимательно, однако теперь, когда повариха заговорила про них с матерью, прислушалась.
— Такая славная женщина, — расхваливала тетя Маша мать. — И аккуратная, и скромная. Правда, сейчас мужичка завела. Ну, одинокая же. Да девчонка ее мучает…
Повариха рассказала про Наташину болезнь. Потом на террасе стихло, видимо, тетя Маша пошла провожать москвичку через двор. В комнате совсем стемнело, за окном по-прежнему хлюпала вода, а Наташе все не спалось. Лежала и думала о том, что узнала о матери из разговора женщин на террасе.
«Мужичка завела». Это тетя Маша про дядю Лешу сказала. «Девчонка ее мучает». Это уже про нее, Наташу.
Вспомнилось, как однажды Наташа хотела войти в комнату, а повариха взяла ее за плечи и повернула к себе на кухню.
— Пойдем. Я тебе узвару свеженького налью. А мать пусть там с дяденькой поговорит. Ты смекай: как увидишь, что он идет, сразу ко мне. Али на море свое. Не мозоль ему глаза, дяденьке-то. Больных, знаешь, никто не любит.
«Никто не любит», — повторила Наташа теперь про себя эти слова поварихи. Она, Наташа, больна, ходит с костылем с тех пор, как помнит себя, но ее никто никогда не обижал. Девочки из соседних домов всегда зовут играть, знакомые дарят ей ко дню рождения подарки. А депутат Вера Антоновна, что живет над ними, собирается устроить Наташу в школу одаренных детей, где Наташу будут учить петь и рисовать. Один только Витька Лавочкин из второй квартиры дразнит ее хромоножкой, так то Витька, от него всем достается… А теперь, по словам поварихи, выходит, что это она, Наташа, причиняет всем неприятное — и матери, и этому дяде Леше. И вообще, из-за нее, Наташи, мать — самый несчастный человек на свете…
Здесь, на курорте, мать и в самом деле стала какая-то странная. Уже не зовет Наташу с собой гулять, и в кино они не ходят больше вместе. А возвращаясь поздно вечером, мать каждый раз приносит ей подарки — дорогие книги, конфеты в коробках. Все тратит и тратит