Читать интересную книгу Практика дзэн - Сэкида Кацуки

Мы сказали, что внутреннее напряжение внезапно исчезает. Но это не совсем верно. Исчезнуть ничто не может. Должно быть, мы просто как-то избавились от внутреннего напряжения. Как же это произошло? Ответ таков: оно получило разрядку с выходом, причем произносился определенный звук: «Ха-ха-ха!» Однако теперь возникает еще один вопрос: что происходит сначала — разрядка внутреннего напряжения или провал? Провал должен разрядить внутреннее напряжение, но сам провал должен быть вызван разрядкой внутреннего напряжения. И на это просто ответить: провал непременно сопровождается разрядкой. Это два аспекта одного события. Разные компоненты — ошибочные идеи, возбуждение, прекращение его, провал и разрядка — должны появиться в мозгу один за другим, за ними немедленно следует внезапное сокращение мускулов и такое же внезапное расслабление дыхательных мышц; все это вызывает физический провал. Последний приводит к судорогам дыхательных мышц, которые сопровождаются прекращением дыхания, составляющим разрядку внутреннего физического напряжения, Эти физические явления сразу же передаются мозгу, и там создается ощущение смешного — расслабление и разрядка. Без такой обратной связи эмоция не доходит до конца.

Так называемый центр эмоции, по-видимому, локализуется в среднем мозгу, но необходимо уяснить, что мозг, сам по себе, не в состоянии привести к эмоциональному возбуждению. Эмоция всегда должна сопровождаться какими-то телесными проявлениями. Следовательно, эмоция состоит из целой серии процессов умственного и физического возбуждения, которые следуют друг за другом. Порядок следования при этом чередуется: умственное, физическое, умственное, физическое, — и в конце наступает завершение. Поэтому мы приходим к заключению, что все явления происходят более или менее одновременно, быстро чередуясь. Этим объясняется наше ощущение, когда мы начинаем смеяться: мы чувствуем болезненное внутреннее замешательство с многочисленными импульсами, которые необходимо сразу же рассеять, последний становится первым и наоборот. Это болезненное замешательство проявляется в беспорядочных судорогах дыхательных мышц; такой феномен редко наблюдается даже при самом напряженном гневе или глубочайшей печали.

Возьмем другой пример. На вопрос, в котором содержится притянутая за уши идея, можно дать ответ, который в одном смысле противоречит идее, заключенной в вопросе, но в то же время в другом смысле неразрывно с ней связан. Если степень связи способствует конечному объединению двух идей, расстояние между ними устраняется, и мы ощущаем умственный провал — то же самое, что происходит, когда с треском лопается воздушный шарик. Так бывает при удачной игре слов: вы неожиданно охвачены чувством забавного, вы чувствуете себя так, как будто бы оступились и упали в яму. Возникает некоторое чувство расслабления, и благодаря этому неожиданному и непредвиденному расслаблению и провалу вас охватывает внезапный и непреодолимый смех. Остроумный ответ часто сопровождается удивлением, восхищением и признанием своего поражения — задавший вопрос сдается. Тот факт, что мы расплываемся в широкой улыбке, сталкиваясь с каким-либо ловким трюком, является также благодарным признанием поражения. Достигнуто нечто невозможное: в одно мгновение исчезает расстояние между образом, о котором вы говорили, как о недопустимом, и другим образом, который торжествующе возник перед вами, — и внезапно происходит провал.

Если ваше «я» остается негибким, расставляет локти, противодействуя ловушке, подготовленной кем-то другим, тогда провала не случится и никто не попадет в ловушку. Когда вы рассказываете смешную историю, вы сами не должны смеяться. Вам надо оставаться безразличным, благодаря этому создается расстояние между нейтральным и смешным образами. Если вы выдадите себя и покажете, что вам смешно, это расстояние будет устранено заранее.

В тот момент, когда ваша фигура с кулаками, поднятыми против столба, воспринята объективно и спроецирована на экран вашего мозга, вы неожиданно испытываете приступ смеха: возникает впечатление, будто бы это чувство смешного порождено самим образом, однако должна существовать психологическая основа, делающая его смешным. Вы не почувствуете ничего забавного, если посмотрите только последнюю картинку комической истории в журнале, — вам необходимо просмотреть всю последовательность картинок, с самого начала.

Когда мы смеемся, приступ смеха возникает неожиданно в тот момент, когда диафрагма начинает судорожно сокращаться. Как создается этот приступ смеха — объяснить нельзя; вы просто чувствуете, что вам смешно. Это живое и подлинное чувство, подобное всем прочим эмоциональным состояниям. Но можно перечислить условия возникновения такого приступа смеха. Оно представляет собой результат внезапного и неожиданного объединения противоречащих идей, вызванного им судорожного сокращения дыхательной мускулатуры и всеобщей разрядки внутреннего напряжения посредством дыхательных органов.

Раньше я описывал эксперимент, подтверждающий эту гипотезу. Где-нибудь на берегу засыпьте одного из своих друзей песком по шею и расскажите ему какую-нибудь смешную историю. Он не будет смеяться, хотя ощутит недоумение, странное психическое состояние, которое сам не сумеет описать. Соединение противоречивых идей совершается в уме, но чувства смешного оно не вызывает, потому что диафрагма не в состоянии сократиться. А чувство смешного обязательно должно сопровождаться импульсом, который распространяется кверху из нижней части живота. Только когда появляется этот импульс, вы можете разразиться хохотом, В случае же, если человек скрыт под песком и диафрагма не двигается, из нижней части живота не поднимаются никакие импульсы, нет смеха, нет чувства смешного. Вместо того, чтобы рассмеяться, человек будет недоумевать, и тогда начнете смеяться вы и другие зрители. Поскольку человек, от которого ожидается смех, не смеется, а выглядит смущенным и недоумевающим, ожидаемый образ смеющегося человека быстро растворяется в образе человека с этим смущенным и странным выражением лица. Устраняется расстояние между этими двумя образами, происходит умственный провал. Как мы говорили, эмоция доходит до конца только тогда, когда она проходит полный цикл своего развития.

Несмешной смех. Если вам щекочут подмышки или живот и вы начинаете смеяться, — это чисто физиологический смех. Даже здесь может появиться некоторое чувство смешного, но в действительности это ложное чувство, лишь реакция нервной системы на стимул, возникающий от конвульсивного сокращения живота. Он не заключает в себе психического компонента подлинного юмора, а без него не возникает действительное чувство смешного. Отсюда видно, что сокращение диафрагмы производит только физическую энергию для выражения чувства смешного.

Если мы укажем на какие-то промахи нашего врага, чтобы посмеяться над ним, этот смех будет результатом не чувства юмора, а просто способом разрядки внутреннего напряжения, вызванного ненавистью, или средством нарушить спокойствие врага. Есть и другой вид смеха, сходный с этим; он возникает, когда мы наблюдаем за чьими-то чужими ошибками и неудачами и тайно (или явно) наслаждаемся чувством собственного превосходства. Это также род искусственного смеха, посредством которого мы на самом деле пытаемся поддержать или укрепить наше низшее «я». Мы думаем: «Если бы я оказался на его месте, я не потерпел бы такой неудачи». Теорию, которая предполагает, что смех вообще проистекает из чувства превосходства над другими, нельзя принимать безоговорочно; она применима только к этому виду смеха; тот факт, что школьник смеется, когда учитель падает с платформы, или мы смеемся, когда видим комическое выражение на чужом лице, или возникает всеобщий, смех, когда у джентльмена, председательствующего на публичном митинге, внезапным порывом ветра срывает с головы шляпу, не обязательно подкрепляет теорию превосходства. Смех возникает потому, что происходит нечто неожиданное, совершенно противоречащее тому, что предполагалось. Два взаимно несовместимых образа неожиданно соединяются. Несколько воинов-самураев по политическим причинам были заключены в тюрьму правительством сёгуната Токугава (1803–1868). Обстоятельства складывались благоприятно, и самураи рассчитывали на скорое освобождение, с ними обращались достаточно почтительно, потому что воинов считали важными людьми. Но политическая обстановка в те дни быстро менялась, время шло, и они начали ощущать тревогу за свою судьбу. Однажды напротив стены, окружавшей двор того помещения, где содержались воины, был поставлен столб с небольшой платформой на верхушке; обычно на такой подставке выставляли напоказ голову казненного преступника. Сооружение поставили у дальней стороны стены, так что маленькая подставка как бы заглядывала во двор. На следующий день появилась еще одна такая же платформа, тоже глядевшая во двор. Затем ежедневно к ним прибавлялось по одной платформе. Сначала воины притворялись безразличными, но понемногу они стали волноваться. Наконец их представитель выразил стражнику протест, сказав, что они являются воинами определенного ранга, и если даже они осуждены на смерть, их нельзя казнить на глазах у народа, как простых злодеев. Стражник очень удивился, извинился, говоря, что готовится казнь нескольких злодеев, а рабочие по недосмотру поставили платформы именно на эти места, и их немедленно уберут. Когда представитель самураев вернулся и рассказал обо всем, внезапно раздался всеобщий взрыв хохота. Странный смех? Но он был похож на выход пара из котла, который уже готов взорваться.